— Да что ты пристал? — возмутился Аким, — Тебе-то какое дело? Ты кто: мастер, начальник?
— Не люблю, когда поганят рабочее ремесло.
Тырнов резко повернулся и пошел к ведру с водой.
* * *
Когда ребята подошли к стрелочной будке, там уже вовсю кипела работа. Под откосом, на ровной площадке лежали на некотором расстоянии одно от другого два бревна — подкладки. К торцам этих подкладок были приложены березовые колья-слеги. Один конец слеги упирался в землю, другой лежал на бревне. Подкатив руками бревно к кольям-слегам, рабочие подсовывали под него ломики и по команде — «раз, два» закатывали по кольям-слегам наверх, а уж по подкладкам-то оно катилось от малейшего толчка.
— Видел, как Аким штабелюет? — задорно сказал Гришка и уселся на рельс.
Егорка и сам видел, что работа идет дружно. Он ничего не ответил и присел рядом с Гришкой.
Без запинки и особых усилий рабочие подняли три или четыре бревна, а потом дело вдруг застопорилось — колья-слеги начали соскальзывать с торцов и падать: закатят на них бревно, а они, а за ними и бревно — шлеп на землю. Если бревно попадало легкое, то его тут же подхватывали ломиками и моментально поднимали, но если оно было тяжелое, то приходилось возиться дольше.
— Смотрите как следует за кольями, чтобы они не сдвигались в стороны, — распоряжался Аким, — а то мы этак за весь день не управимся.
Дело наладилось, но не надолго: когда закатывали восьмое бревно, колья опять сорвались, бревно упало и чуть-чуть не придавило ногу одному рабочему.
— А ну их к дьяволу, эти колья, — рассердился Аким. — Убирайте их, будем поднимать ломиками: канители меньше.
— Но зато тяжелее, — возразили ему.
— Ничего не тяжелее. Делайте, как я говорю.
— Погоди, Аким! — крикнул кто-то с линии.
Егорка и Гришка повернулись. За их спинами стоял дяденька Тырнов.
— Чего делаете-то? — спросил Тырнов.
— Не видишь? Штабелюем, — ответил недовольным голосом Аким.
— Не слепой, вижу, а только понять кое-что не могу.
— А ты возьми в руки ломик, тогда поймешь, — предложил Аким.
Дяденька Тырнов спустился с насыпи, подошел к рабочим.
— Бревна-то, однако, вам катать не доводилось. Хотите колья выбрасывать. А зачем? В этом деле они первые помощники, без них вы потратите силы в пять раз больше.
— А ну их, с ними канитель одна, срываются, ногу одному, чуть не придавило. — Аким оттолкнул ногой кол и, подсунув ломик под очередное бревно, скомандовал: «А ну, взялись!»
— Погоди, не горячись, — остановил Акима Тырнов. — Этак вы не только ноги, а потом, когда дойдете до верхних рядов, головы покалечите. Примыкайте это бревно вплотную к торцам подкладок!
Рабочие подкатили бревно.
— А сейчас, — продолжал Тырнов, — кладите на это бревно колья: с него-то они у вас не соскользнут. Пробуйте!
И верно — следующее бревно очутилось в штабеле в два счета.
— Еще вот какое дело. — Тырнов указал на сутунки. — Эти штуки мешают. Их надо развернуть и откатить в сторону.
— Я так и хотел сделать. Приступим!
Аким приставил ломик к сутунку и уперся в него. Остальные перешли на другую сторону бревна и, просунув ломики под второй конец бревна, стали их поднимать. Бревно покачнулось, но с места не сдвинулось.
— А ну еще! — крикнул Аким.
Рабочие натужились: лица их покраснели, руки напружинились.
На этот раз конец бревна передвинулся вершка на три.
— Эх, вы! — укорил Тырнов. — Этаким манером вы будете поворачивать его до самого вечера.
— А ты, чем стоять сложа руки да смеяться, взял бы да и помог, — сердито сказал Аким.
— У меня и у них, — Тырнов кивнул в сторону Егорки с Гришкой, — своих дел полно, но помощь вам мы окажем. Идите-ка, ребятки, сюда.
Егорка и Гришка спустились с откоса.
— Ты бы еще грудных младенцев сюда позвал. Нам шутить некогда, — буркнул Аким.
— А мы не шутим.
Тырнов взял в руки кол, засунул его тонкий конец под середину сутунка и приказал рабочим:
— Накатывайте сутунок на этот кол!
Когда накатили сутунок, один его конец очутился на земле, а другой, тот, за который держались рабочие, оказался на весу.
— Давите легонько вниз, — распорядился Тырнов.
Рабочие надавили, и бревно «повисло»: только середина его лежала на колу.
— А теперь эту тяжесть мы легонько повернем куда угодно. Начали, ребятки!
Тырнов подвел Егорку с Гришкой к другому, свободному, концу сутунка, и они все трое, упершись руками в конец бревна, стали толкать его. Бревно легко начало поворачиваться.
— Ну вот, мы вам и показали, — улыбнулся Тырнов, когда бревно легло на нужное место.
ОКАЯННЫЕ КУРЫ
С утра на разъезде началась та неуемная суета, какая бывает только перед большими праздниками: женщины скребли, белили и мыли в квартирах; свободные от дежурства мужчины чистили стайки, подметали дворы, чинили оградки; большие ребятишки помогали родителям как могли, а самые маленькие — орали.
Егорку мать послала к тетке Агафье за щеткой: своя оказалась плохой. Егорка был рад этому поручению — хотелось повидать Гришку, и он со всех ног кинулся из дому.
Подбегая к бараку, Егорка увидел мастера. Самота стоял перед открытой настежь дверью и громко говорил:
— Да ты выйди сюда, выйди!
— Не пойду! — доносился из барака голос тетки Агафьи. — Мне платят за то, что я прибираюсь в бараке, а не на крыше, да и получаю-то я за это от самих рабочих, а не от вас.
Егорка остановился.
— А я говорю, выходи! — повысил голос Самота.
— Нечего мне там, на крыше, делать.
— Да ты что это, а? Да ты с ума сошла? Да я с вами, знаешь, что сделаю? Оштрафую, с транспорта выгоню! — кипятился Самота.
Угроза, должно быть, подействовала. Тетка Агафья поднялась на несколько ступенек, так что снаружи стала видна по пояс, и спросила:
— Ну что, Степан Степанович?
— Я кому вчера сказал, чтобы трава на крыше была повыдергана, а трубы побелены?
Тетка Агафья молчала.
— Да говори же ты, распроязви тебя в душу! — взревел Самота.
Тетка Агафья — ни звука.
— Ага, значит так. Ну, погодите!
Самота выругался и кинулся прочь от двери.
Когда он скрылся за углом барака, тетка Агафья выскочила наружу и начала на чем свет костерить и мастера, и свою жизнь, и директора дороги, из-за которого затеялась вся эта канитель. Досталось и Егорке.
— А ты чего лоботрясничаешь? Матери, небось, дыхнуть некогда, а он по товарищам разгуливает. Нет Гришки дома, он с отцом воду возит в баню.
— Меня мама за щеткой послала к вам, — оправдывался Егорка.
— За какой еще щеткой?
— Которой белят.
— Люди добрые! — всплеснула руками тетка Агафья. — Она что же, твоя мать, с ума, что ли, сошла или насмехаться надо мной вздумала? Щетка-то моя у вас, а она за ней посылает ко мне. Как же это так может получиться, чтобы моя щетка, которая находится у ней, могла быть у меня?
— Не знаю.
Егорка повернулся и хотел уходить, но тетка Агафья вдруг схватила его за руку. Он испугался — уж не бить ли она его хочет? Но нет — тетка Агафья о чем-то сосредоточенно думала.
Неизвестно, сколько бы времени она держала Егорку, если бы с крыши барака не донеслось:
— Чего он такое наделал?
Тетка Агафья и Егорка враз подняли головы.
На крыше стоял Антон Кондратьевич.
— Да вот за щеткой пришел, а я никак не могу припомнить, то ли она у них, то ли в чуланчике, — ответила тетка Агафья и, выпустив Егоркину руку, спросила: — А ты чего туда забрался?
— Из-за тебя, — ответил Антон Кондратьевич. — Мастера-то ты распалила?
— Черт его распалил.
— Увидел меня и говорит: «Иди сейчас же и наведи полный порядок на своей крыше: траву выдергай да трубы побели». Вот я и обследую, с чего начать и чем кончить.
— А чего там обследовать, рви траву да сбрасывай на землю — вот и все.
— Э-э… нет, так не пойдет. Тут надо особую красоту навести, чтобы высокое начальство радовалось.
Тетка Агафья так и не могла припомнить, где лежит щетка.
Возвращаясь домой с пустыми руками, Егорка представил себе, как сейчас блаженствует Гришка, и позавидовал ему — счастливый!
Гришка и в самом деле был счастливый, когда отец брал его с собой возить воду. Об этом мог сказать каждый, кто хоть раз видел, как он сидит на бочке или хлопочет вокруг работящей и смирной Карюхи.
Карюха сама великолепно знала, что и как ей делать: по какой дороге ехать, в какую сторону сворачивать, где и насколько прибавить или убавить шагу, и даже — на каком месте останавливаться. Но Гришка не признавал этих ее способностей и, как только она трогалась с места, начинал распоряжаться.
Идет она хорошим ровным шагом, а Гришка не хочет этого замечать и покрикивает:
