он, полагаю, в своем дальнейшем развитии предается им уже с осознанием того, что они бессмысленны, и находит удовольствие в притягательности того, что запрещено разумом. Он пользуется игрой для того, чтобы избежать гнета критического разума. Но гораздо сильнее те ограничения, которые при воспитании касаются правильного мышления и обособления истины ото лжи в действительности; по этой причине бунт против принуждения к логическому мышлению и к реальности коренится глубоко и длится долго. Даже фантомы воображения следует причислять к этой «бунтарской» деятельности. Сила критики в позднем детстве и в период обучения, простирающийся за пределы полового созревания, в большинстве случаев настолько возрастает, что удовольствие от «свободной бессмыслицы» лишь в редких случаях рискует проявиться зримо. Человек не решается высказывать бессмыслицу, а характерная для мальчиков склонность к бессмысленному, нецелесообразному поведению есть прямая производная этого удовольствия от бессмыслицы. В патологических случаях легко заметить, что указанная склонность усиливается до степени, когда она опять начинает управлять речами гимназистов, как бывало в детстве. Осмотр некоторых гимназистов, страдавших неврозом, позволил мне убедиться в том, что бессознательное удовольствие от продуцируемой бессмыслицы не менее повинно в их ошибочных действиях, чем истинное незнание.
Да и в университете студент не отказывается протестовать время от времени против принуждения к логическому мышлению и к реальности. Гнет этого принуждения, как он чувствует, становится все более тяжким и неограниченным. Отсюда обилие студенческих «кутежей». Человек является «неутомимым искателем удовольствия» (уже не помню, у какого автора нашел это удачное выражение) и ему очень тяжело отказаться от вкушенного однажды удовольствия. Веселой бессмыслицей пьяной болтовни (Bier-schwefel) студент пытается сберечь для себя удовольствие от свободы мышления, которое становится для него все более недоступным из-за влияния университетских наставлений. Даже позднее, когда он, уже взрослым, встречается с другими взрослыми на научных конгрессах и опять чувствует себя учеником, то «дружеские посиделки» (Kneipzeitung, букв. банкетная газета – Ред.) после окончания заседания, карикатурно превращая новые открытия в бессмыслицы, должны вознаградить его за свежие пополнения в задержках мышления.
«Пьяная болтовня» и «дружеские посиделки» доказывают самим своим существованием, что критика, вытесняющая удовольствие от бессмыслицы, стала достаточно сильной и не может быть упразднена, даже временно, без вспомогательного действия (без опьянения). Изменение настроения – ценнейшее достоинство спиртного, а посему этот «яд» нельзя огульно признавать никому не нужным. Веселое настроение, возникшее эндогенно или вызванное опьянением, ослабляет задержки и скрытую за ними критику, из-за чего становятся вновь доступными источники удовольствия, над которыми тяготел запрет. Чрезвычайно поучительно видеть, как с подъемом настроения снижаются мерки остроумия. Расположение духа подменяет собой остроумие (а остроумие должно стремиться к подмене расположения духа, в котором проявляются прежде запрещенные возможности наслаждения и скрытое за ними удовольствие от бессмыслицы). «Mit wenig Witz und viel Behagen» («С плохим умом, с большим весельем»[121]). Под влиянием спиртного взрослый человек опять превращается в ребенка, которому доставляет удовольствие свободное распоряжение течением мыслей без необходимости соблюдать логическую связь.
Надеюсь, мы также доказали, что технические приемы «бессмысленных» шуток соответствуют источнику удовольствия. Остается только повторить, что это удовольствие проистекает от экономии психических затрат, от уменьшения гнета критики.
* * *
Окидывая взором три выделенные нами группы технических приемов остроумия, мы замечаем, что первая и третья из этих групп (замена предметных ассоциаций ассоциациями словесными и употребление бессмыслицы) могут быть объединены для воссоздания былых свобод и для избавления от гнета интеллектуального воспитания. Это психическое облегчение, которые можно до некоторой степени противопоставить экономии, составляющей технику второй группы. К избавлению от уже существующих и к экономии предстоящих психических затрат сводятся, таким образом, вся техника остроумия и вместе с тем все удовольствие, обусловленное этими техническими приемами. Впрочем, обе разновидности техники и получение удовольствия совпадают – по крайней мере, в главных чертах – с разделением остроумия на словесные шутки и шутки по смыслу.
Предшествующие рассуждения привели нас внезапно к истории развития (или психогенезу) остроумия, который теперь следует изучить пристальнее. Мы исследовали предварительные ступени остроумия, развитие которых вплоть до тенденциозных острот может раскрыть, полагаю, новые взаимоотношения между различными характерными признаками остроумия. Каждой шутке предшествует нечто, что можно обозначить как игру или забаву.
Игра – мы будем придерживаться этого наименования – свойственна ребенку в ту пору, когда он учится употреблять слова и присоединять мысли одна к другой. Эта игра подчиняется, видимо, одному из влечений, которые вынуждают ребенка к развитию своих способностей (Гроос). При этом ребенок наталкивается на воздействие удовольствия, проистекающее из повторения сходного, из открытия заново уже известного, из созвучий и т. д.; данное удовольствие следует трактовать как неожиданную экономию психических затрат[122]. Не должно удивлять, что удовольствие поощряет ребенка к игре и побуждает его продолжать играть, не обращая внимания на значение слов и на связь предложений. Игра словами и мыслями, которая мотивируется определенным удовольствием от экономии, тем самым оказывается первой, предварительной ступенью остроумия.
Прекращает игру усиление того фактора, который заслуживает названия критического отношения (или разумности). Отныне игру забрасывают как нечто бессмысленное или прямо противоречащее здравому смыслу, она становится невозможной из-за критического отношения к ней. При этом исключается всякое (помимо случайного) извлечение удовольствия из источников открытия заново уже известного и т. д., разве что взрослый человек не приходит в радостное настроение, которое упраздняет критическую задержку – как у ребенка в игре. Хотя в этом случае становится возможной прежняя игра, доставляющая удовольствия, взрослый человек не готов ждать, когда это произойдет, и не хочет отказываться от удовольствия, которое может испытать. Иными словами, он ищет способы обретения независимости от радостного настроения, а дальнейшее развитие в сторону остроумия подчинено двум устремлениям – избегать критики и подыскать замену расположению духа.
Так зарождается вторая предварительная ступень остроумия – забава. Она желает продлить удовольствие от игры и тщится заставить замолчать вместе с тем голос критики, который не позволяет возникнуть чувству удовольствия. К цели ведет один-единственный путь – бессмысленное сопоставление слов или противоречащее здравому смыслу нанизывание мыслей должно все-таки иметь какой-то смысл. Все искусство работы остроумия направлено на то, чтобы найти такие слова и формулировки мыслей, при которых это условие выполняется. Все технические приемы остроумия находят себе применение в забаве, а обыденная речь не отделяет резко забаву от остроумия. Отличительный признак забавы состоит в том, что в ней смысл ускользнувшей от критики фразы не должен быть ценным, новым или просто удачным; допускается его выражать в таком вот виде, пусть подобные слова и фразы неупотребительны, излишни или бесполезны. В забаве на передний план выдвигается удовлетворение от произнесения того,
