сведения о наших действиях держатся или, вернее, хотят держать в тайне, и писать нельзя.
Мы были бы очень тебе благодарны, если бы ты прислал нам через штаб корпуса папирос, махорки и шоколаду. Последнего в плитках и простого сорта, вроде чёрного крафтовского, больше нам ничего не надо. Вчера приехала княгиня Ухтомская. Она от Люблина ехала верхом и в таратайке догоняла полк. Через неё я получил шоколад от Мама, за который нежно её обнимаю. Лидия Ивановна Ухтомская получила этот шоколад от жены Ермолинского. Всё это очень трогательно, но всё же скажу, что по-моему, не дело жёнам приезжать на войну к здоровым мужьям. Раз я заговорил про семейные дела, то не могу от тебя скрыть, что иногда тоска по родине ужасно мучает. Ужасно тяжело сидеть одному. Часто досадуешь на то, что на том фронте братья воюют вместе, а я один. Спасаешься только тем, что берёшь себя в руки и стараешься об этом не думать.
Как здоровье Татьяны и её маленьких. Получил ли Георгий моё письмо? Я дал ему много поручений?
Нежно Вас всех обнимаю.
Христос с Вами».
«18 сентября 1914 г.
Деревня Попов, Яновского уезда.
Дорогой Пусь.
Пользуюсь удобным случаем, чтобы послать тебе весточку. Письмо это должен тебе передать Кадыков, которого я посылаю из Варшавы; он с машиной за полком не следует, т. к. дороги невозможные. В свою очередь Кадыков получит это письмо от Руммеля, который был контужен в голову; он едет отдохнуть в Варшаву, т. к. вследствие контузии с ним стали делаться припадки (обморочные). Он долго ломался и не хотел ехать, но всё же его удалось уломать. Мы со вчерашнего дня снова перешли границу. Ночь на 18-е мы переночевали в деревне Боров Яновского уезда. Штаб полка остановился в доме у ксендза. Последний, узнав о нашем приходе в деревню, хотел выйти нас встретить, чтобы пригласить к себе в дом, но мы его предупредили. Мы, т. е. Порохов и я, были посланы квартирьерами и нащупали его дом для штаба. Ксендз нам отвёл две комнаты. Когда мы расположились и сели закусить, ксендз сказал, что хочет угостить нас старым венгерским вином и мёдом собственного изготовления. Через пять минут он вынес две запылённые бутылки. Вино оказалось 85-го года, очень лёгкое, но правда, сухое, как большинство венгерских вин. Узнав от командира, что это был день ангела Веры, он поднял тост за её здоровье. Потом ксендз выпил за моё здоровье, и я ему ответил. Тут же была откупорена бутылка с мёдом – удивительный напиток. Погодя немного, подали ужин. Ксендз в это время отсутствовал, но когда он вернулся, то и ему предложили закусить. После ужина легли спать. Сегодня утром в восемь часов мы выступили по направлению на Юзефов и остановились для ночёвки в доме какого-то богатого пана. Он, женатый человек, и имеет троих детей – старшему 6 лет. Хозяйка – уроженка Познани. Это первый раз за всё время, что мы очутились в семейной обстановке в культурном доме. Должен сказать, что я отвык от приличной жизни и приходится следить за собой, чтобы не выкинуть чего-нибудь неподходящего. Хозяева нас приняли очень радушно. Сама хозяйка после чая села по нашей просьбе за пианино и немного поиграла. Потом сел играть фон Вит, и, наконец, я подсел к нему, и сыграли несколько испанских танцев в четыре руки. Сперва у меня пальцы совсем отказывались, но потом я разошёлся, и дело пошло лучше. Во всяком случае, было приятно послушать музыку. Я забыл сказать, что Боровский ксендз нам заводил свой граммофон. Всё бы кончилось хорошо, если бы пан ксёндз не разводил у себя клопов. Одного из них утром Витком поймал. Завтра мы двигаемся дальше. Чувствую я себя прекрасно, в особенности с тех пор как перешли границу. Чувствуется перемена воздуха, другое отношение жителей – одним словом, чувствуется матушка Россия.
Нежно тебя обнимаю, дорогой Пусь.
Есть ли сведения от Ермолинского?
Твоя Косточка.
P.S. Прости, что так коряво пишу. Кляксу только что посадил: мазнул нечаянно по перу».
«22 ноября 1914 г.
Дорогой Пусь.
Вот уже третий день, что я в полку. Ехать пришлось гораздо дольше, чем я думал, так как долго не приходили из Варшавы. Вообще, железная дорога от Варшавы на М. только начинает работать и входить в норму, т. к. она была вся испорчена немцами. Ехать было очень весело. Публика ехала буйная – возни было много. Кроме того ехали с нами граф Буксгевден и госпожа Шабельская (рожд. Бутурова). Граф Буксгевден состоит адъютантом при Лисицком. Полк здесь стоит уже с девятого ноября. Противник местами на расстоянии 300. За это время около 300 человек убыли, а действий никаких. Иногда посылаем прокламации собственного изобретения. Между прочим, забыл сказать, что маленький Геринг уже ранен. Он явился в роту – Буцкой начал ему объяснять расположение обеих сторон – он даже не успел войти в окоп, как почувствовал толчок в плечо. Пуля прошла выше ключицы, задев шейный мускул. Он эвакуирован в наш лазарет в Петроград. Васька хамит непомерно. Обнимаю.
Косточка».
«Тарволин 23 декабря 1914 г.
Дорогой Паскин.
Вчера вечером я с товарищами вернулся из Варшавы на товарищеский обед. Это был первый обед в боевой обстановке. Кроме своих музыкантов, привезли ещё варшавских. Обед устроили в Тарволинском ресторане. Помещение было небольшое, но в общем вечер удался – было уютно. К концу обеда пришло приказание о выступлении. Пока известно, что нас везут в Варшаву на Мокотово, где получим дальнейшие указания. Когда мы шли с позиций сюда, в Тарволин, поговаривали о том, что идём на Царский смотр, но это были только слухи. 16-го же декабря вышло приказание быть всем в сборе, и на другое утро в 5 1/2 мы выступили на ст. Тарволин. Здесь на вспаханном поле построили всю нашу дивизию. Государь обошёл весь фронт и, проходя мимо меня, отдельно со мой поздоровался. В виду того, что офицеров не хватало, мне было приказано принять Царскую роту на время смотра. После обхода были вызваны нижние чины, которым Государь выдавал Георгиевские кресты и медали. Между прочими подпрапорщиками 2-й роты Машкин был произведён в прапорщики с переводом в 3 финляндский полк. Наконец очередь дошла и до нас. Построили всех четырёх командиров: меня, барона Бринкена и ещё нескольких офицеров. Когда Царь ко мне подошёл, Он вручил мне красивую коробочку с крестом и сказал: «Вот тебе». Мне почему-то показалось, что в Его голосе была грустная нота. Потом, конечно, была масса поздравлений. Мне только грустно, что крест
