…
Вернулись?
Продолжаем.
Итак, «ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали, и беспрерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали», как поется в одной народной песне на стихи поэта К. Рылеева.
Настя сама не ожидала, что так получится: вокруг всё действительно разбушевалось, заблистало и загремело. Даже фанаты разбежались, хотя и были призраками. Их можно понять: они-то призраки, но гром и молнии – настоящие!
А в ЦРУ Председатели Ольмек и Мьянти получали множество электронных посланий и мысленных импульсов от обитателей Бермудии с одним и тем же вопросом: что происходит? Может, это предвестие землетрясения? Может, где-то в Бермудии извергается вулкан?
Они и сами, видя, как носятся темные тучи и молнии озаряют грозовое небо, были поражены.
– Это десятый уровень воображелания! – сказал Ольмек с тревожным недоумением.
– Точно! – подтвердил Мьянти – тоже с недоумением, но радостным.
– Чему вы радуетесь, уважаемый враг? Эта неистовая Настя может сильно повредить систему вечно желанной Бермудии, да цветет она вечно!
– Давно пора повредить систему вашей вечно желанной Бермудии, чтоб ей пропасть!
– Она такая же наша, как и ваша!
– Возьмите ее себе! – желчно сказал Мьянти. – Лично я не понимаю, почему бы маме ни встретиться с детьми?
– Им сейчас не до этого. Они сейчас о ней не вспоминают.
– Но мы можем помочь.
– Ладно, – сказал хитроумный Ольмек, которому в голову пришла некая мысль. – Пусть встретятся. Насте станет хорошо. Она захочет остаться. Один голос не в вашу пользу.
– Да, – согласился Мьянти. – Это возможно. Тогда что будем делать?
– Надо ее утихомирить. Например, сделать так, чтобы у нее прошла головная боль. Это в наших силах.
– Мы запретили людям высшего уровня прямое вмешательство в желания, мысли, ощущения и чувства людей.
– Брось, Мьянти, – махнул рукой Ольмек. – Прямое, косвенное, как ни назови, сам знаешь, когда ты можешь заставить другого человека что-то сделать, трудно удержаться от искушения. Вспомни, когда тебя не захотела полюбить Сильвия сто семнадцать лет назад…
– Нечего ворошить прошлое! – резко оборвал Мьянти. – И мне очень стыдно за этот поступок!
– Стыдно не стыдно, он был совершен! – заметил Ольмек.
– Хорошо, хорошо! Но все-таки без ведома Насти я не стал бы вмешиваться в ее сознание. Необходимо получить ее согласие.
– Она согласится. Кому понравится перспектива вечной головной боли?
– Надо только предупредить, чтобы она хранила это в тайне. Если узнают, что мы способны убрать боль у многих людей…
– Не способны. Сам знаешь, при этом частичка боли, пусть незначительная, переходит к нам. От одного, двух, даже десяти – еще ничего, я в себе ношу неприятные ощущения от пятнадцати человек, – поморщился Ольмек, – но взять боль всех никто не может. Нас, двенадцатиуровневых, всего двое. Да еще несколько десяти– и одиннадцатиуровневых.
– Верно, – вздохнул Мьянти.
После этого Ольмек, сосредоточившись, послал Пятнице мысленное сообщение, которое, преобразовавшись, пришло к нему в виде нескольких строчек на его коммуникатор.
Он прочел, вышел на балкон, где Настя продолжала размахивать руками, и прокричал, перекрывая грохот грома:
– Вам делают предложение! Вы терпите еще пять дней, а за это навсегда избавитесь от головной боли!
– Иди отсюда! – невежливо отмахнулась Настя. – Нет у меня никакой головной боли!
На самом деле она у нее была, но Настя ее сейчас не чувствовала.
Пятница отправил сообщение Ольмеку.
Тот обсудил ситуацию с Мьянти.
– Я пригрожу ей, что она больше никогда не будет знаменитой! – сказал Ольмек.
– Попробуйте.
Ольмек попробовал.
Пятница передал угрозу Насте.
– Ха! Запугали! – ответила Настя, и очередная молния расколола небо.
Пятница сообщил Ольмеку о результате.
– «Ха запугали», – прочел тот послание, написанное без знаков препинания. – Что это значит, уважаемый враг?
– Это значит, уважаемый враг, что мы ее этим не запугали.
– Да? И что делать? Придется, видимо, все же отдать ей детей немедленно. Пусть ей станет лучше, – лукаво сказал Ольмек.
Мьянти, только что улыбавшийся, помрачнел:
– От этого другим может стать хуже. Вот что, уважаемый враг. Сообщите Пятнице, что если она будет настаивать, то не увидит своих детей никогда.
– Но это неправда. То есть мы можем это устроить, но…
– Пусть неправда! – решительно сказал Мьянти. – Какая мать не испугается этой угрозы? Какая мать, если ей предложат – через пять дней или никогда, выберет никогда?
Ольмек не мог не оценить логики врага-друга:
– Ты иногда чертовски умен, – сказал он. – Даже умнее меня, хотя этого не может быть.
– Не первый год на свете живу, – скромно похвастался Мьянти.
– Две тысячи лет, – уточнил Ольмек. – А я – три с половиной тысячи.
– Не такая уж большая разница!
Ольмек передал угрозу Мьянти Пятнице, а тот – Насте.
Та подумала и сказала:
– Ладно.
Тут же все успокоилось и пришло в норму. Ни ветра, ни грома, ни молний. Безоблачное синее небо, тишина…
К Насте вернулась головная боль – то есть она опять ее почувствовала.
– Счастлив предложить вам завтрак, – ласково проворковал Пятница.
– Спасибо. А нельзя сегодня устроить выходной?
– Счастлив напомнить вам, что у звезд не бывает выходных. Звезды всегда звезды – даже когда спят. И, может, даже больше, иначе почему все газеты интересуются, как они спят, где спят, с кем…
– Ну, ну! – оборвала Настя. – Не надо пошлостей!
– Это не я, это газеты. Они, между прочим, даже детям на глаза попадаются.
– А печатаются для таких, как вы!
– Ну уж нет! Я прочитал это случайно, – обиделся Пятница, но так, будто счастлив был обидеться.
И начал сервировать завтрак.
Настя только сейчас обратила внимание, что все разрушенное ею восстановилось в прежнем виде, а многое даже стало лучше: зеркало больше, цветы пышнее и ярче…
– Да… Придется искать самой… – пробормотала она. – Почему через пять дней? Что-то они темнят. Говорят про какие-то выборы… Господи, только бы знать, что с детьми все в порядке!
На душе у Насти было тревожно.
26. Олег-1 встречает сборную команду СССР по футболу 1970-го года
Олег-1, поссорившийся с Олегом-2 и расставшийся с ним, брел по городу, высматривая других Олегов.
На перекрестке притормозил автобус, и Олег-1 не поверил своим глазам – на боку автобуса крупно было написано: «СССР».
«Не попал ли я в прошлое?» – с ужасом подумал Олег-1, вспоминая сюжеты фантастических книг о путешествиях во времени, которые он читал в детстве (потом он разлюбил фантастику, предпочтя реальную жизнь). Ужас его объяснялся тем, что в прошлом, при социализме, ему было бы нечего делать. Он ведь финансист – крупный, талантливый, а кем он мог стать в советских условиях? В лучшем случае директором банка – за одну зарплату. Потому что, как знают взрослые, а детям и подросткам напомним, при социализме не существовало частной собственности на имущество и на деньги, никто не мог иметь ничего много. Все имели одинаково мало, за исключением жуликов. Жулики, конечно, и сейчас имеют много, но иногда много имеют и честные люди. Реже, конечно, но все-таки бывает. Вот вам хотя бы одно преимущество капитализма. Есть ли другие, не знаю. Сложный вообще вопрос, не сейчас.
Тут окно автобуса приоткрылось, выглянул крепкий молодой человек и весело спросил:
– Эй, ты чего такой странный? Ты живой, что ли?
Олег-1 не понял, почему быть живым означает быть странным, но он так обрадовался голосу этого парня – первому настоящему голосу, который он услышал на этой улице, что радостно ответил:
– Живой, живой!
– И русский вроде?
– Да!
– Откуда?
– Из Москвы.
– И как она там?
