всем. А праведность — что же это, если не у-вэй?
— Это то, что делается и что не делается. Праведность — это не делать другим того, чего не хочешь терпеть от других. И если ты способен вести себя подобным образом, то не вызовешь противодействия себе или…
Учитель Ли довольно бесцеремонно расхохотался:
— Ты цитируешь Учителя Куна! А ты должен знать, что он и я столь же непохожи, как солнечный склон холма и склон темный.
— Но ведь солнечный и темный суть склоны одного холма, — мягко заметил Шэ-гун.
— Никаких благодарностей Учителю Куну, или попросту Конфуцию. Ты должен следовать Пути, мой мальчик.
Два ученика помогли Учителю Ли подняться. Трепещущий юноша молчал, потупившись.
— Где бы Конфуций ни появлялся, нигде он не задерживался надолго. Всегда его встречают с почтением, но потом он начинает разглагольствовать и раздражать власти, даже монархов. Подумать только — однажды он пытался поучать самого Сына Неба! О, это было оскорбительно! Но ведь он тщеславный и глупый человек, он только и думает, как бы занять государственный пост. Он домогается мирской славы и власти. Несколько лет назад он занимал второстепенную должность в полицейском управлении Лу. Но нынче он всего лишь ши и никогда не сможет стать тем, кем хотел, то есть министром. И поэтому уехал в Ци. Но там главному министру он показался — я цитирую собственные слова министра — «непрактичным, самодовольным, со многими странностями — в частности, с навязчивой идеей вникать в древние церемонии». — Учитель Ли обратился к Шэ-гуну: — Потом, кажется, ваш родственник, — он улыбнулся навстречу морозному ветру, — последний правитель Вэй, предоставил ему одну из низших должностей.
Шэ-гун кивнул:
— Мой несравненный родственник назначал его то на одну, то на другую должность. Но потом несравненный умер. Его постигла примерно та же участь, — он повернулся ко мне, — что и всежалостливейшего в Цинь. Тоже не смог побороть своего пристрастия к просяному вину. Но несравненный был столь же мил, сколь всежалостливейший невоспитан и груб. — Шэ-гун обратился к Учителю Ли: — В действительности Конфуций покинул Вэй еще до того, как несравненный умер…
— Мы слышали, что Конфуций рассорился с одним министром несравненного.
Учитель Ли натянул на голову плащ. Все мы начинали замерзать.
— Если они и поссорились, то после помирились. Не далее как вчера Сын Неба говорил, что Конфуций снова в Вэй, где ваш молодой родственник Цзю-гун очень его ценит.
— Пути небес загадочны, — сказал Учитель Ли.
Я все больше замерзал, и разговоры о совершенно неизвестном мне человеке мне порядком наскучили. Хотя Фань Чи и любил цитировать Конфуция, я мало что запомнил из сказанного им. Трудно воспринимать мудреца из чужого мира, тем более в пересказе.
— Ай-гун пригласил Конфуция вернуться в Лу, — сказал трепещущий молодой человек; лицо его посерело, как облака на зимнем небе.
Темнело.
— Вы уверены?
Шэ-гун снизошел взглянуть на юношу.
— Да, почтенный владыка. Я только что из Лу. Я хотел остаться там и повидаться с Конфуцием, но пришлось ехать домой.
— Какая жалость! — прошипел Учитель Ли; его древнее лицо от злобы помолодело.
— Мне тоже жаль, Учитель, — прямо ответил юноша. — Я восхищаюсь Конфуцием за все, чего он не делает.
— Да, он замечателен именно тем, чего не делает.
Шэ-гун проговорил это совершенно серьезно, и мне стоило труда не рассмеяться. Учитель Ли поймал мой взгляд и заговорщически улыбнулся.
— Так расскажи нам, чем ты больше всего восхищаешься из того, чего он не делает.
— Я восхищаюсь четырьмя вещами. Он ничего не принимает как само собой разумеющееся. Он никогда не бывает слишком категоричен. И упрям. И не бывает самовлюбленным.
Учитель Ли принял вызов молодого человека:
— Это правда, что Конфуций мало что принимает как само собой разумеющееся, но он несомненно самый категоричный, самый упрямый и самовлюбленный человек меж четырех морей. Я видел его только раз и нашел достойным уважения, но тут он как раз начал читать нам нотации о правильном исполнении церемоний. Слушая его, я думал про себя: при таком самодовольстве и спеси разве может ужиться этот человек с кем-либо под одной крышей? В его присутствии совершенно белое покажется замаранным, а вполне разумная власть — нелепой.
Под аккомпанемент северного ветра последние слова звучали стихами. Ученики захлопали в ладоши. Трепещущий молодой человек не хлопал. Тут небо совсем потемнело, наступила ночь — и зима.
По пути домой Шэ-гун восторгался Конфуцием.
— Конечно, сам я никогда не был его учеником — этого не позволяет мой ранг. Но я частенько слушал его, когда бывал в Лу. Я также заезжал к нему в Вэй. И пришел к мысли, что если бы я не видел его в…
Пока Шэ-гун перескакивал с одного на другое, меня не оставляла одна мысль: нам нужно ехать в Лу, где я найду Фань Чи, и если он еще жив, то освободит меня.
Последующие несколько дней я проявлял такой жгучий интерес к Конфуцию, что Шэ-гун загорелся.
— Это поистине мудрейший человек меж четырех морей. Да, вероятно, это божественный мудрец, а также мой близкий друг. Конечно, Учитель Ли великолепен, но вы сами могли заметить, он немножко не от мира сего, потому что уже сам стал частью Пути, а Конфуций — наш проводник в поисках Пути.
Шэ-гуну так понравилась последняя фраза, что он повторил ее. Я восторженно откликнулся:
— О, что бы я ни отдал, чтобы посидеть у ног божественного мудреца! — Я вздохнул. — Но Лу так далеко!
— Это совсем не далеко. Нужно дней десять ехать на восток вдоль реки. В общем-то, не обременительная поездка. Но мы с вами отправимся через великую равнину к реке Янцзы, а оттуда в морской порт Гуйцзи, а оттуда… в страну золота!
Но я бросил семя и каждодневно его взращивал. Шэ-гуном овладело искушение.
— В конце концов, — размышлял он, — в Лу множество морских портов. Меньше, чем Гуйцзи, но вполне подходящих. Очевидно, и там можно найти корабль, идущий в Чампу. Хотя путь из Лу по морю будет длиннее, зато до Лу по суше ближе.
Шэ-гун признался, что не рискнет пересечь великую равнину с грузом драконьей кости. Равнина кишела грабителями. К тому же ему пришлось признать, в Лу большой рынок для сбыта драконьей кости.
С каждым днем он все больше соблазнялся мыслью о Лу.
— Я дядя Ай-гуну по крови. Это милый юноша, сейчас он на троне уже двенадцатый год. Мой сводный брат, его отец, был очень музыкален. Другой мой сводный брат, его дядя, совсем не смыслил в музыке. Этот дядя был правителем, пока, как вы
