...Получив такого рода информацию, Курлов задействовал своего партнера по биржевым операциям, нефтяника Георгия Александровича Манташева. Вместе с Бадмаевым они думали о дальневосточном стомиллионном проекте, такой слова лишнего не скажет, ибо тот лишь болтает, у кого за душой одни эмоции и никакого реального интереса; тот, кто знает свою выгоду - близкую или дальнюю, - будет молчать, хоть пытай... "Главное - запутать", как советовал Рачковский"
Брат Спиридона Асланова был моложе его на три года; звали его Богдан; работал в компании Манташева; поскольку прекрасно знал персидский и французский языки, часто выезжал за границу с деликатными поручениями; оплату получал ш т у ч н у ю.
Он то и окликнул Богрова на улице, когда тот выходил из пансионата мадам Лефевр, у которой семья киевского адвоката обычно останавливалась с января по апрель.
Богров отчего-то испугался, увидав продолговатое, асимметричное, иссиня-бледное лицо с громадными, в ы в а л и в а ю щ и м и с я глазами.
- У меня письмо вам, - сказал Асланов, - от Николая Николаевича.
- От какого Николая Николаевича? - удивился Богров деланно. - Это имя мне не знакомо.
- Хорошо, хорошо, - поморщился Асланов. - Все понимаю, но вы прочтите хотя бы, как-никак полковник Кулябко...
Богров по-прежнему колебался.
- Я - брат Спиридона Асланова, это вас успокоит?
- Нет, вы явно меня с кем-то спутали. - Богров поворотился и быстро вернулся в пансионат; поднявшись в свою маленькую комнату, заперся, подкрался к окну, выглянул на улицу из-за занавески; пусто, Асланова не было.
"Видимо, Коттен не отдал Кулябко нашего пароля, - подумал Богров, успокаивая себя. - Не может быть, чтобы эсеры устроили такую страшную проверочную провокацию. Если Асланов от Кулябко, он найдет возможность прийти ко мне иначе, я поступил совершенно правильно".
Однако тревога не оставляла его, поэтому от котлет, приготовленных мамой, отказался, из дома не выходил, затаился, ногти грыз исступленно, то и дело ходил в ванную за перекисью водорода.
Асланов позвонил вечером, предложил любую форму встречи.
- В конечном счете, я могу отправить вам это письмо по почте.
- Повторяю, мне совершенно неизвестен никакой Николай Николаевич, перестаньте мистифицировать меня.
- Как вам будет угодно... Только Николай Николаевич просил передать на словах, что Женя Орешек исчез, и он очень за вас - в этой связи - волнуется.
Кличку "Женя Орешек", данную в охране младшему брату легендарного террориста Рысса, дал сам Богров, когда получил задание отыскать его накануне задуманной анархистами экспроприации филиала Московского купеческого банка; никто более, кроме него и Кулябко, этой клички не знал; "Крепок орешек, смеялся тогда Богров, - да все равно разгрызем, не такие грызли".
- Хорошо, - сказал Богров, - сейчас выйду.
- Я буду около вас через десять минут, из отеля звоню.
- Здесь многие знают русский.
- Меня предупреждали.
...Рука действительно была Кулябко.
"Дорогой друг. Верьте человеку, которого я послал на встречу с вами. Он передаст вам средства большие, чем вы попросили телеграммой у дяди Миши. (Богров не сразу сообразил, что Кулябко таким образом назвал Коттена.) Ни в чем не отказывайте себе, когда речь идет о вашем благополучии, а паче безопасности. Дядя Миша, думаю, не до конца понял, какую вы начали грандиозную работу против Вити и Абрама. Я получил сведения от моих братьев из Парижа, что ваше предложение принято Витей и Абрашей, этими выдающимися подвижниками святого дела. Давай-то господь! Один вам помощник в этом деле - я, дорогой друг, я, а никак не дядя Миша. Так что возвращайтесь не в Питер, а сюда, ко мне, к родному очагу, тут все и договорим. Теперь о неприятном: Орешек наш закатился куда-то, и никак я его сыскать не могу. Очень он был сердит на Диму ("На какого Диму? - снова не понял Багров. - Это верно, я"), считая его виновным в неприятностях, связанных с временным прекращением работы в банке. Категорически - кто бы к вам ни пришел с этим разговором - отрицайте свою причастность к банковским аферам, у него нет никаких тому доказательств, лишь гнусные подозрения. Пожалуйста, кроме вашего нового друга, не встречайтесь ни с кем, сколько бы интересными ни были предложения, возможно в с я к о е. ("Господи, - пронеслось в мозгу, - это что ж, меня казнить намерен Рысс-младший, что ли?! Неужели провал, боже мой?!") Письмо это сожгите в присутствии того, кто вам его передал. Потребуйте, чтобы этот человек, которому я верю б е з у с л о в н о, задрал рукав: вы должны увидеть татуировку, русалка, а один глаз у нее прищурен. После этого выслушайте то, что он вам скажет на словах. "Племянником" буду называть того, кем интересуется ваш парижский друг, против кого замышлено д е л о, "Тетушкой" будет тот, кого вы ему не предложили для дела, а он вас спросил, отчего бы не начать именно с нее. Азефа я назову "Игорем", "Друг Ник. Ника" - это вы; "университет" - моя контора. Ясно? Ваш Коля".
Письмо сжег в присутствии Богдана Асланова; русалка левой руке армянина щурилась сладострастно; пошли гулять по набережной; Асланов говорил заученное:
- Мне поручено передать вам дословно следующее: "Николай Николаевич сделает все, чтобы сохранить его друга от возможной мести Орешка, однако и сам друг должен предпринять определенные шаги, доказав приятелям Орешка свою нужность в ближайшем будущем, когда Племянник с Тетушкой поедут в начале сентября на каникулы в Киев. Причем, как это ни парадоксально, интересы приятелей Орешка и друга Николая Николаевича, да и ряда других близких вам по духу людей, смыкаются, ибо Племянник совершенно одержим лишь польским, финским и еврейским вопросом, ни о чем другом не думает и советы сколько-нибудь здравомыслящих людей отвергает. После того как Племянник предал не только Игоря, но и тех, кто работал вместе с ним, от него отвернулись все наши братья, он остался один, и его уход угоден. Боюсь сказать, но коли он не уйдет, ежели сможет одолеть Тетушку ("Неужели Тетушка - это действительно царь?"), мне будет плохо, так плохо, что придется уйти из университета, и тогда вы останетесь один, без постоянной дружеской руки. На Дядю Мишу, как, наверное, могли убедиться, надежда плохая. Повторяю, я говорю вам все это, потому что отношения наши, смею считать, дружеские, а я несу за вас ответственность не перед кем-нибудь - перед своею совестью. Человек, который вам передаст все это на словах, брат моего друга, на которого обрушился несправедливый гнев Племянника; я верю ему абсолютно, ибо он к тому же находится в положении, близком вашему, за ним постоянно следят, и жизнь его под угрозой ежеминутно, но я помогаю, покуда могу. Словом, передайте другу, что если даже Витя и Абраша откажутся от встречи д о, настаивайте на гарантиях п о с л е. В случае если вдруг Орешек обнаружит вас там, куда приехал мой посланец, п о т р е б у й т е права на объяснение и во время этого объяснения признайтесь в вашем намерении решить спор с Племянником осенью. Встреч со мною не ищите, я стану находить вас, чтобы не подвергать вас опасности со стороны проходимцев, для которых жизнь человеческая - ничто".
Кончив читать заученное, Асланов достал из кармана большой голубой платок и отер лоб, покрывшийся испариною.
- Пять дней зубрил... Все поняли? Могу еще раз повторить.
- Сколько времени вы здесь пробудете?
- Завтра я должен уехать.
- Когда увидите Николая Николаевича?
- Вообще-то я его и в глаза не видел...
- То есть?! - изумился Богров и резко обернулся ему показалось, что именно сейчас и бросится на него кто-то с длинным шилом, отточенным до голубого, безнадежного холода.
- Меня отправлял брат... Понимаете? Видимо, он и встречается с Ник Ником.
- Как вы узнали меня? Почему окликнули именно меня, когда я выходил из пансионата?
- Потому, что мне показали ваш фотографический портрет.
- Какой именно? Я их делал несколько.
- В студенческой тужурке, очень молодой, смеетесь...
- Кто делал портрет?
("Если старик Ниренштейн с Горки, - подумал Богров, - то все в порядке, именно этот портрет я передал Кулябко, других более нет нигде, значит, посланец действительно из Киева".)
Асланов между тем остановился, наморщил лоб, вспоминая; Богров успокоился, убедившись, что этот чернявый письма Кулябко не читал, иначе б не удержался, мог ответить: "Вам же написали, что мне надо во всем доверять".
- Ваш портрет... Одна минуточка... Кажется, Ниренштадт... Во всяком случае, фамилия хозяина дагерротипа начинается с "нирен"... Концовка может быть другая, но принадлежит немцу или еврейчику...
"Кулябко не сказал ему, что я не русский... Никто не подозревает во мне иноплеменца, просто-таки никто... - Богров думал сейчас устало, видимо, переволновался, слушая послание Кулябко. - Надо будет попросить его прочесть еще раз".
Асланов прочитал еще раз; на этом и расстались; Богров обещал позвонить в отель, где остановился связник, и пригласить его к телефонному аппарату: "Месье Горштайна просит месье Мендель".
