Это могло говорить только об одном — вражеской коннице велено взять её живьём. Коней дев её сотни, тоже перебили в первую очередь, стараясь не выцеливать наездниц и несмотря на сотни трупов, устилающих землю из числа желающих приблизиться к ним с верёвками, персы пёрли и пёрли, как на заклание, как выжившие из ума самоубийцы. Было страшно.
Золотце тихо, сорванным голосом выла. Не плакала, не ревела, а именно выла раненым зверем. Она не получила увечий, кувыркнувшись, с подломившего на скаку Урагана, а те мелкие раны, что схлопотала уже на земле, сражаясь со стеной, ощетинившейся мечами и копьями врага, были пустяковыми. Нестерпимую боль доставляла обида. Она, такая сильная и «особая», в данной ситуации, была бессильна. Вот это-то бессилие, выворачивало на изнанку душу, мучая нестерпимой болью безысходности.
Все пятьдесят стрелок и стрел, Матёрая израсходовала, и каждая нашла свою цель без промаха. И девы её сотни, кто не погиб и не покалечился в первую непосредственную сшибку, тоже выкосили ряды супостата без единой осечки, но этого оказалось мало.
Персы задавили числом. Воины, прижавшие их, оставшихся в живых, чуть более двух десятков, к скале, соскочившие с коней и перешагивая, через трупы своих друзей и близких, с которыми сражались бок о бок на многих воинах последних лет, так же, как и девы, в злобном бессилии ревели, охватив боевых сестёр плотным полукольцом блокады, несмотря на свои жгучие желания порвать этих мужененавистниц здесь и сразу.
Все её колдовские способности, были бесполезной тратой сил. Судорожный хват, нервная плеть, не уменьшали число противников, а лишь больше озлобляли. Она же в эйфории боя, разбрасываясь своим колдовством налево и направо, лишь растратив собственные силы, вымотав себя до головокружения и смертельной усталости.
Персы, встав плечом к плечу, закрывшись небольшими щитами и ощетинившись короткими пиками, сверкали разъярёнными глазами, скрежетали зубами, рычали и ругались, но вперёд не рвались, продолжая сохранять плотное полукольцо ловушки.
Их начальники, не спешиваясь, метались за их спинами и срывая голоса, уже осипшими глотками, руганью и истеричными командами, кое как сдерживали, то и дело выходящих из-под контроля воинов, стоящих в первых рядах, на которых, уже выбиваясь из последних сил, кидались израненные девы в рукопашную. Но достав своими короткими мечами одного или двух, получали новые раны от пик, истерично тыкающих в их и так уже истерзанные тела.
Девы, обливаясь кровью, еле стоя на ногах, отшатывались от копий, но лишь для того, чтоб отдышаться, собраться и вновь кинуться на ощетинившийся, как ёж, строй.
Золотце, бросалась в бессмысленные атаки в первую очередь, но чётко выполняя команды своих начальников, персы норовили бить по слабо защищённым ногам и рукам, оставляя неглубокие, но чувствительные, а самое главное, обильно кровоточащие раны.
А один из персов, сволочь, пробил пикой ей точно по средине лба. Рана была не глубокая, череп не пробил, от того, что бил не сильно, а лишь для унижения, но рана оказалась болезненной и больше всего, доставляла неудобство, потому что кровь со лба, заливала глаза.
Когда девы откатились в очередной раз, для того чтобы отдышаться перед следующим самоубийственным наскоком, в рядах, прижавших их к скале, что-то произошло. Золотце не смогла разглядеть «что», её глаза, как кислота, выедала собственная кровь. Она беспомощно размазывала вязкую жидкость по лицу, такими же вымазанными в крови руками и только слёзы бессилия и обиды, позволяли, хоть как-то омыть, до придела раздражённые глаза.
Истеричный ор в построениях врага, послышался с права. Золотце с силой зажмурилась, выталкивая из глаз слезы и лишь бросив размытый взгляд в ту сторону, заметила, как в рядах персов, образовался широкий проход, уложенный трупами, а к ней метнулась смазанная тень, а ещё через мгновение, перед израненной девой предстал её суженный, срывая с себя маску. Его лицо было сварено, в буквальном смысле этого слова. От глаз остались лишь кровавые ошмётки, в которые и взглянуть было страшно.
Он ничего не сказал, а лишь с силой зажмурился, как только что делала она и две жалкие слезинки, выкатились из уголков его глаз. Она, вдруг неожиданно почувствовав его боль, забыла про свою и осторожно, дрожащими руками, обняла его за шею и притянула к своей окровавленной щеке.
— Милый, — ласково простонала она и слёзы с новой силой хлынули из глаз, вымывая кровь и давая возможность его видеть.
— Я опоздал, — тихо повинился Кайсай и его глаза, также залились слезами, — глупо получилось. Заблудился в этих сучьих горах.
— Ты не опоздал, мой хороший, — ласково успокаивала она его, поглаживая сзади по рыжей шевелюре и косе вокруг шеи, — ты пришёл, как раз вовремя. Как я счастлива тебя видеть.
Обе противоборствующие стороны замерли, как изваяния, наблюдая эту неожиданную для всех картину идиллии двух мистических существ. Остатки дев с воодушевлённым восторгом, персы с трепетным ужасом. Появившийся из неоткуда странный воин в маске, вырезав в невидимости несколько десятков их собратьев, вызвал шок и в раз надломил их моральный дух.
По их рядам пополз холодящий шёпот: «Шайтан!». Но боги, не дали воспользоваться привилегией одних над другими и решили вновь уровнять шансы. Ряды персов расступились, пропуская золотого наездника и их взоры, лишь узрев Повелителя, окружённого четырьмя чёрными воинами, тут же воспрянули духом и возрадовались, ободряющем друг друга шёпотом: «Шайтаны!».
Идиллия была моментально разрушена. Кайсай, медленно освободился от объятий жены и повернулся, приготовившись одеть маску и порвать, в своём, пусть даже последнем бою в жизни, кого угодно, хоть всех богов этой проклятой горной страны вместе взятых.
Странно, но он даже не удивился, увидев перед собой настоящего Куруша, а в этом, он не сомневался. Не ввергли его в недоумение и растерянность, четвёрка демонов, что без эмоционально, с вылепленными из камня лицами, хмуро смотрели, только на него. Он, почему-то, ждал именно такого расклада, притом, даже успел порадоваться в душе, что их оказывается, не так уж и много, как он думал, а всего лишь четверо.
— Демоны, — тихо констатировал он их появление, криво улыбнувшись и понимая, что девам не справиться с этими колдовскими воинами, всё же чисто машинально скомандовал, — всем назад. Прижаться спинами к скале и колоть любую тень прямо перед собой, любую неправильность в воздухе.
— Стойте! — прогремел голос Царя Царей, поднимающего в останавливающем жесте руку, обращаясь не то к остаткам дев, но то к своим войскам, не то сразу ко всем, — остановитесь.
Голос Куруша был повелителен и величаво громогласен. Все под его влиянием, действительно замерли. Персидские ряды, даже качнулись, выпрямились, опуская щиты и копья. Девы, тоже расслабились, опуская оружие, только бердник, не обращая внимания на Повелителя, а пристально наблюдая за его телохранителями, спокойно прилаживал маску обратно на лицо, собираясь с мыслями, успокаиваясь рассудком и готовясь к неминуемому бою.
— Уберите оружие, — как можно спокойнее обратился Царь Царей к девам, — я не хочу вас брать в полон. Я предлагаю вам, стать моими гостями. Глянусь. К вам будут относиться, как к самым почётным моим гостям. Слово Куруша.
Кайсай тем временем закончил с маской, поправил пояс, подтянул сапожки, встряхнул плечами, осаживая кожаный панцирь поудобней и приготовился, тупо уставившись в землю взором, отдав на откуп бокового зрения, всё остальное окружение.
— Арина, — неожиданно произнёс Куруш, обращаясь к Золотцу с некой отцовской теплотой, от чего, даже бердник вздрогнул, но тут же, сжав зубы, вернулся в исходное состояние, — ты же прекрасно знаешь, как я отношусь к твоей матери. Ты, дочь моего старого друга, а значит и моя, после его гибели. Неужели ты думаешь, я позволю причинить тебе и маме, хоть какое-нибудь зло?
Кайсай не видел реакцию жены, стоя к ней спиной, но всем нутром почувствовал, как она дёрнулась от этих слов.
