— И в эту щель… — Поднял голову, обвел глазами присутствующих, остановился на Мехлисе. — Комитеты нужны для сближения сил, а не для того, чтобы разбивать нашу борьбу по национальным направлениям, не для того, чтобы разделять наш советский народ по национальному признаку. Это не усилит, а только ослабит антифашистское движение.
— Мы привлечем к борьбе с гитлеризмом широкие еврейские массы за рубежом, — не очень уверенно возразил Мехлис.
— А разве мало за рубежом русских, украинцев, татар, армян, латышей… Что же нам, создавать антифашистские комитеты по всем нациям и народностям? Белорусский антифашистский комитет, Узбекский антифашистский комитет, Антифашистский коми комитет… Сто комитетов. Раздробление вместо единства! Это будет совсем неправильно!
Никто больше не возражал, и вопрос, как говорится, отложили в долгий ящик. Однако «пробивание» этого дела не прекратилось. На Сталина оказывали подспудное, но постоянное, нарастающее давление с разных направлений. Со стороны общественности — ученый П. Капица и писатель И. Эренбург. Не без влияния своей активной супруги В. Молотов несколько раз заговаривал о значении еврейского капитала в зарубежных странах: в Соединенных Штатах и экономическая, и политическая власть принадлежит сионистам, они захватывают командные высоты в Великобритании, в Швеции. По многим военным и политическим вопросам с руководством этих стран легче договариваться через еврейские круги, чем на официальном уровне. Особенно в разрезе экономической помощи… Схожую позицию занимал и Берия, оперируя сталинскими же доводами: угроза уничтожения всколыхнула и сплотила евреев во всем мире без различия государственной принадлежности, растут и крепнут симпатии к России, почти в одиночку сражающейся с фашизмом, растет готовность помогать Советскому Союзу в этой борьбе. Эту ситуацию нужно использовать во всех смыслах. От требования ускорить открытие второго фронта до такой конкретики, как внедрение и расширение нашей разведки по всем интересующим нас позициям.
Иосиф Виссарионович, хоть и неохотно, однако прислушался к советам, в общем-то, правильным и практически полезным. В феврале 1942 года Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) был создан. Были колебания: кто возглавит? Полина Карп-Жемчужина-Молотова? Слишком близка к официальной власти. Писатель Илья Эренбург? Сталин не захотел. Эренбург, как мы знаем, был его особым, индивидуальным, что ли, каналом для связи с зарубежными политическими и культурными деятелями, раскрывать, а значит, и терять этот канал Иосиф Виссарионович не хотел. Старый испытанный посредник сохраняется, а Еврейский комитет — это новые линии связи, использование новых возможностей. Наконец, Берия предложил на должность председателя комитета фигуру, вроде бы не связанную с официальными кругами, но достаточно широко известную и авторитетную — руководителя еврейского театра, актера, деятеля культуры С. М. Михоэлса. «Опытный лицедей. Кандидатура подходящая», — одобрил Сталин.
Подробно рассказываю об Еврейском антифашистском комитете потому, что именно его решила использовать наша разведка для проникновения в тайная тайных американских научных исследований, для получения сведений об атомной бомбе непосредственно от разработчиков, из первых рук. Давно известно, что чем проще план, тем он надежней. А замысел нашей разведки был, в общем-то, прост до гениальности. В 1943 году руководителю Еврейского антифашистского комитета было предложено побывать в США. Вместе с известным тогда поэтом И. Фефером, давно и надежно сотрудничавшим с нашей госбезопасностью. Перед отъездом эту делегацию принял сам Лаврентий Павлович, посоветовал, что делать, как вести себя в Соединенных Штатах. Пусть американцы знают о том полном равноправии, которым пользуются евреи в СССР, о том, как ценят у нас еврейских деятелей науки и культуры, что никакого антисемитизма у нас не существует. Что мы сейчас спасаем цивилизованное человечество от гитлеровской чумы.
В довершение всего Берия дал Михоэлсу и Феферу такую козырную карту, которая в ту пору была совершенно неотразимой, приближала к исполнению многовековой мечты всей еврейской диаспоры о создании своего государства под горячим солнцем на берегу теплого моря, о возрождении «земли обетованной». Михоэлс и Фефер получили возможность говорить о том, что в Москве, дескать, серьезно рассматривается вопрос об организации Еврейской республики в Крыму. После того, естественно, как Крым будет освобожден от гитлеровцев. Одновременно слухи об этом пошли по другим каналам, в частности — по дипломатическим. И по «бабьим» — тут очень старалась П. Карп-Жемчужина-Молотова, страстно желавшая внести свой ощутимый вклад в создание упомянутой республики, облагодетельствовать своих единородцев.
Демарши, связанные с Крымом, имевшие долгие трагические последствия, были предприняты с молчаливого согласия Сталина, который расценивал их не более чем неофициальные ходы в очень важной игре. Выселение и возвращение крымских татар, передача Крыма Украине, чтобы отделаться от острых проблем, — все это еще далеко впереди… А тогда я обратился к Иосифу Виссарионовичу с достаточно взволнованной тирадой: неужели он действительно согласится отдать в чужие руки нашу кровную российскую территорию, которая к тому же очень быстро может превратиться в плацдарм враждебных нам сил? Выслушав такую мою речь, Сталин усмехнулся:
— Дорогой Николай Алексеевич, поставьте свой вопрос по-другому.
— Каким образом?
— Поинтересуйтесь: Иосиф Виссарионович, что вам дороже, квадратный метр советской земли в Москве, на Кавказе, на Таймыре, на Сахалине, где угодно, — или собственная жизнь?
— Звучит риторически.
— Без риторики, — посерьезнел Сталин. Вас это интересует?
— Если без риторики — да.
— Тогда вы должны понять… Вы уже должны были понять, дорогой Николай Алексеевич, что я готов отдать свою жизнь за любой клочок нашей общей земли… Уступишь кончик пальца — потеряешь всю руку, потеряешь все. А для меня нет выше ценности, чем наше великое государство, которое служит гарантом жизни и счастья всех народов нашей державы: и ведь я говорю только об одном квадратном метре, а вы о целом Крыме, — улыбнулся Иосиф Виссарионович, сглаживая некую невольную выспренность…
Ну а Михоэлс и Фефер очень удачно использовали доверенную им «крымскую карту», козыряя ею в Америке на встречах с еврейской общественностью, призывая евреев всего мира оказывать Советскому Союзу любую помощь в его борьбе с фашизмом и тем самым не только спасать сородичей от истребления, но и приближать возрождение «земли обетованной» на солнечном полуострове теплого моря. Ради этого допустимо все!
Советский резидент в Штатах Г. Хейфец, организационно обеспечивавший поездку И. Фефера и С. Михоэлса, помог им донести всю информацию до ведущих ученых-атомщиков Р. Оппенгеймера и Э. Ферми. Очень тронут был Оппенгеймер словами о том, как заботятся о его единокровных в Советском Союзе, как мужественно сражаются евреи наряду с другими народами против фашистов. Особое впечатление, конечно, произвело на него сообщение о возможном создании Еврейской республики в Крыму. До слез был тронут. Высказал даже желание стать коммунистом. Но и ему, и Ферми посоветовали политикой не заниматься, не привлекать к себе особого внимания в этом отношении, а если и помогать сражающейся России, то конкретными делами, конкретными сведениями. С той поры эти источники секретнейшей информации стали фигурировать у нас под псевдонимами: «Стар» — это «отец» американской атомной бомбы Р. Оппенгеймер; «Редактор» — это Э. Ферми, осуществивший первую ядерную реакцию. О подробностях, о тайных связях, встречах, передаче материалов и обо всем таком же интригующем будет, вероятно, рассказано в детективных исследованиях, в еще более детективных романах, это за пределами моей исповеди. Могу лишь подтвердить, что о работе над американской ядерной бомбой мы знали если не все, то почти все. Достаточно сказать, что подробное описание конструкции первой атомной бомбы стало известно нашим ученым в январе 1945 года, больше чем за полгода до взрывов в Хиросиме и Нагасаки. А потом вскоре и догнали мы Америку по атомному оружию, восстановили военное равновесие, обеспечили на долгие годы мирное существование крупнейших государств. Низкий поклон за это нашим известным и неизвестным разведчикам и ученым. И особенно низкий земной поклон тогдашнему руководителю нашей внешней разведки генералу Павлу Анатольевичу Судоплатову, который разрабатывал и проводил операции, казавшиеся мне иногда просто немыслимыми. Кому, как не ему, должно бы наше государство, наш народ воздать высокие почести?! Но правильно сказано: ни одно хорошее дело не останется безнаказанным. Я вот пишу эти строки, представляю облик молодого, обаятельного генерала, а сам он, Павел Анатольевич, много лет уже томится в каменном мешке, в одиночной камере, где от стены до стены всего три мужских шага.
