Самое ужасное, мистер Холл, что Билл отказался даже от последнего слова… Он долго-долго обводил взором лица присяжных, судей, обвинителей, людей, собравшихся в зале…
Это было какое-то страшное представление… Потом он усмехнулся и сел на место, не сказав ни единого слова в свою защиту.
Я даже и не знаю, что теперь для него можно сделать… Он запретил адвокатам апеллировать в Верховный суд и отказался написать жалобу, сказав странную фразу: «Я нетерпелив, у меня осталось мало времени, надо успеть, только б скорее все началось».
Я боюсь за его разум.
До свидания, мистер Холл, не оставляйте в беде несчастного Билла.
Ваша миссис Роч".
Часть третья
1
"Дорогая Магда!
Как же я соскучился по тебе, красивая моя, надменная, умная и нежная сестра!
Вчера я занедужил, начались боли в области шейных позвонков, первый сигнал приближающейся зимы; пришлось вызвать массажиста, и он в течение полутора часов разминал мне сегмент. Наступило расслабление, я уснул, пока еще он продолжал работу, и мне пригрезился такой же сон, как в мае, когда мы с тобой ездили лечиться в Европу, в Виши: полет фламинго над кромкой океана. Боже, как давно это было!
Наутро я принял еще один массаж и сел на жесткую диету: ничего жареного, как можно меньше мяса, фрукты, фрукты и еще раз фрукты! Надоедает, конечно, жевать апельсины с лимонами, но чего не перетерпишь во имя того, чтобы ощущать себя полноценным, здоровым человеком!
Теперь по поводу дел. Поручи Шульцу как можно скорее связаться с Прайсом, другом генерала Лаутона, столь героически проявившего себя во время войны за Филиппины. Пусть он выяснит, какие компании будут в первую очередь задействованы на бизнес в этом новом, столь для нас интересном регионе Юго-Восточной Азии. Этот вопрос нужно проверить и перепроверить самым тщательным образом, потому что речь пойдет о моем вложении капитала в тот регион. А я определяю его в пятьсот, а то и шестьсот тысяч долларов. Внимание, внимание и еще раз внимание, как бы не влезть в авантюру! Поскольку я пока что лишен возможности лично контролировать это дело, ты не спускай глаз с этого перспективного предприятия, оно того стоит!
Второе. Попроси нашу адвокатскую контору в Хьюстоне купить те земли, вокруг которых вьются представители компаний, ставящих на минералы и полезные ископаемые. Пока что земля там еще не очень дорога, но пройдет три-четыре года, и цены подскочат в два раза, это уж как пить дать.
Третье. Пожалуйста, пришли мне мою качалку с нашего ранчо в Чимиктауне. Она стоит на застекленной веранде второго этажа. Я очень люблю отдыхать в ней после обеда.
Четвертое. У меня появился здесь милый знакомый. Он живет, конечно, не на нашем «банкирском» этаже, но часто меня навещает, потому что работает в аптеке. Его зовут Билл Сидней Портер. Человек этот в высшей мере занятен, он не делал ничего, чтобы завоевать авторитет среди моих нынешних соседей (если нет денег, то лишь авторитет дает здесь единственное право на выживание), и тем не менее пользуется совершенно поразительным уважением всех: начиная от начальника тюрьмы мистера Дэрби (мы с ним играем по пять часов кряду в шахматы, я выигрываю, он переживает) и кончая бессрочниками. Как ты понимаешь, начальник и так проникнут по отношению ко мне должным почтением; что же касается бессрочников и «тридцатилетников», то от них можно ждать всего. Когда они увидели, что мы с Портером на дружеской ноге, их отношение ко мне мгновенно переменилось, и если раньше меня звали отвратительной кличкой «кровосос» (здесь всем дают клички, это принято), то теперь меня называют «Ротшильд», что кажется обидным лишь плебсу, я всегда относился к барону с глубочайшим уважением, особенно после тех великолепных вечеров, которые мы провели вместе с ним в Лондоне.
Так вот, этот самый Портер пишет юморески, которые надо бы переправить в газетно-журнальные агентства. Он скрывает свою работу от тюремной администрации, потому-то я и предложил ему оказию. Не сочти за труд поставить на конверте с его юморесками свой адрес и поручи кому-либо из наших служащих отправить это в агентство по продаже литературных произведений.
Да, совсем забыл. Телеграфируй нашему представителю в Женеву, чтобы он вошел в контакт с фирмой аукционеров «Сотби» и обязательно посетил их торги изделиями из золота и платины. Как мне стало известно, «Сотби» будет продавать довольно интересные бриллианты; посоветовавшись с надежными юристами и спецами, купи несколько камней. Самый дешевый (но не дешевле тысячи долларов) преподнесешь жене начальника тюрьмы Руф Дэрби ко дню ангела.
Я молю Бога о твоем благополучии.
Целую тебя, твой брат
Карно".
2
"Дорогой Ли!
Вот наконец я и пишу тебе из тюрьмы города Колумбус, вполне каторжной, глухой, тихой (кроме тех часов, когда провинившихся бьют палками; крики истязаемых разрывают мое сердце, но страшно не само страдание другого человека, а твое ощущение бессилия помочь ему). Мой номер теперь тридцать тысяч шестьсот шестьдесят четыре. Я вытянул счастливую лотерею, так как назначен тюремным аптекарем. Я даже могу работать за тем столом, на котором хранятся порошки: от всех болезней в тюрьме дают легкое слабительное. Понос – слабительное, подагра – слабительное, изрубленная палками спина после экзекуции – слабительное.
Два раза в неделю у меня ночные дежурства. Это самые счастливые часы: никто не мешает работать. Да, да, да! Я здесь работаю упоенно! Спячка кончилась! Все определенно! Мосты сожжены! Я обязан стать во имя Маргарет, и я это сделаю, иначе мне нет прощения, надо вешаться на той вонючей веревке, что мои соседи по корпусу пытаются делать раз в неделю как минимум. (Выживших сажают в карцер, бьют до потери сознания, а затем определяют в кузню, где никто не выдерживает более трех, от силы пяти месяцев. Там не до самоубийств, только б повалиться на койку, нет сил завязать узел, а уж на табуретку забраться вовсе невозможно, скорее бы в сон, в счастье отхода от действительности.) Сюжеты у меня пока еще не кончились, так что есть о чем писать. Суди сам: когда в зале суда мне надели элегантные наручники и полицейский в штатском пристегнул меня к себе, как неверную жену, мы сели в поезд, чтобы следовать в Колумбус. Первой, кого я увидел в вагоне, была Лиз Патерсон из Гринсборо. Поскольку полицейский был одет в потрепанный костюм (он сам с Юга, был в молодости ковбоем, сейчас копит на аптеку, мечтает открыть ее возле станции), а я еще не успел сменить свою тройку на тюремный френч, Лиз стала щебетать о прошлом, про то время, когда я был лейтенантом пограничной стражи, и при этом выразительно глядела то на шерифа, что сидел рядом, то на наручники. Мой шериф (в каждом человеке есть святое) подтвердил Лиз, что я теперь капитан полиции и конвоирую его, страшного бандита, в тюрьму. Мне ничего не оставалось, как поддержать эту страшноватую игру. Я начал рассказывать доверчивой Лиз про то, как дни и ночи приходится гонять за налетчиками и грабителями, сочинил историю о каком-то шерифе Нельсоне Гарисоне, про то, как он, будучи смертельно ранен, тащил на себе женщину, отбитую у бандитов, как он развлекал ее разговорами, чтобы снять шок, который пришлось перенести бедняжке, как она влюбилась в него к концу дороги (я сделал ее дочерью миллионера, как ты понимаешь) и как она успокоилась, а потом втрескалась в могучего атлета и сказала, что готова с ним век прожить, а он, галантно поблагодарив ее за честь, умер. Лиз слушала меня зачарованно, а я более всего боялся, как бы она не спросила, отчего наручник одет на мою правую руку, – ведь детям известно, что на правую руку надевают кандалы лишь арестованным, полицейский должен иметь эту руку свободной, чтобы стрелять при надобности, но она, к счастью, не обратила на это внимание, и мы весело распрощались, и она пожелала мне продолжать «героическую деятельность по борьбе с организованной преступностью», а конвоировавший меня полицейский долго сморкался, качал головою, вытирал глаза носовым платком серо-коричневого цвета (видимо, достался в наследство от прадеда, высадившегося с первыми переселенцами, и с тех пор не стиранного, мыло дорого), а потом спросил, нарочно ли я изменял фамилию Нельсона с «Лэйчена» на «Гарисон». Я ответил, что вообще слыхом не слыхал о таком полицейском, что это вымысел, на что он заметил: «Именно эта история произошла на моих глазах в Сиракуза-Сити двенадцать лет назад, и Нельсон Лэйчен действительно спас женщину, которую похитили, перестрелял трех бандитов, а четвертый, удирая, продырявил ему левое легкое, и он из последних сил держался, только б не помереть так жалостливо, как помирают в книжках, и рассказывал несчастной смешные байки, и она в него влепешилась, как миленькая, а он, ясное дело, помер. Его мать, правда, получила хорошую страховку, да и отец этой бабы прислал старухе чек на пятьсот долларов, потому что действительно был миллионером, а эта придурочная ездила с сачками в прерии ловить мушек и бабочек».
