Нелюбов машинально пожал протянутую руку и встретился со смеющимися глазами Сиротина.
– Кстати! По случаю нашей с вами нечаянной встречи, передаю нижайший поклон от вашего хорошего знакомого, генерала Маннергейма… – Сиротин движением руки показал на кресло. – Да вы присаживайтесь, в ногах, как говориться, правды нет. Разговор у нас будет долгий, – и когда Борис уселся обратно в кресло, добавил самым веселым и задушевным тоном. – Мы с ним месяц назад виделись в Галиции. Он о вас и о ваших способностях очень высокого мнения… уверял меня, что будет хлопотать у Брусилова о переводе в его дивизию, – Сиротин усмехнулся. – Но затем внял моим убеждениям, что у нас таким лихим молодцам будет интереснее.
– У вас – это в разведке?
– Не совсем… У нас – это в особом армейском диверсионном подразделении, которое создано для выполнения заданий чрезвычайной сложности и важности. И которое подчиняется только четырем лицам: государю императору, Верховному главнокомандующему, начальнику Генерального штаба и вашему покорному слуге, – быстро произнес Сиротин и, заметив, что последние слова произвели на Нелюбова самое благоприятное впечатление, добавил:
– Так что с этой стороны ваше честолюбие должно быть полностью удовлетворено…
– Я должен сразу дать согласие? Или у меня есть время подумать?
– Время есть, – Сиротин широко улыбнулся, показав ровные и удивительно белые для сорокалетнего человека зубы. – Минут пять… этого вполне достаточно для того, чтобы ваша интуиция, если она у вас, конечно, имеется, подсказала вам правильное решение, – полковник Сиротин развел руками. – Ну а дальше будет только ненужное копание в собственных мыслях…
Борис удивился необычной логике полковника и вдруг ощутил знакомое и привычное чувство азарта, которое всегда возникало в опасных и критических ситуациях и которому Борис за последние годы научился слепо доверять.
– Хорошо. Я согласен. Что нужно делать?
– Пока поставить вот здесь и вот здесь свою подпись, – Сиротин, не удивившись такому скорому решению Бориса, положил перед Нелюбовым два листа бумаги, на которых в правом верхнем углу выделялся тисненный золотом вензель Николая II.
– Затем получить новое назначение в Военном ведовстве; отныне для всех ваша должность называется штаб-офицер особых поручений при генерал-квартирмейстере генерале Данилове, – Сиротин положил перед Нелюбовым еще одну бумагу, отпечатанную на бланке Генерального штаба.
– А это приказ о вашем назначении… – выждав, когда Борис прочитает и поставит ознакомительные подписи на всех трех документах, Сиротин продолжил инструктаж: – Теперь можете распаковывать чемоданы и возвращаться домой, где будете ждать моего звонка, или… – Сиротин перевел взгляд на входную дверь. – Или появления капитана Апраксина…
В это время на пороге кабинета позади Нелюбова выросла высоченная фигура капитана лет тридцати, и Борис, поразившись такой чуткой реакции подчиненных Сиротина, с усмешкой подумал, что если этот капитан и у него в квартире появится так же неожиданно, то запросто рискует схлопотать пулю в лоб.
Через неделю лейб-гвардии капитан Нелюбов был зачислен в команду «Z» и вместе с тремя своими коллегами стал целые дни проводить то на полигоне под Петергофом, где под руководством опытных инструкторов изучал тактико-технические характеристики вооружения стран Тройственного союза, то в спортивном зале, оборудованном в подвале какой-то интендантской части, постигая странную и неудобную борьбу с мудреным азиатским названием джиу-джитсу. То в архивах Генштаба, где с небывалой быстротой заучивал целые тома секретной документации, на которой основным отличительным признаком была надпись – «Только для высшего командования».
III
К концу апреля левофланговые корпуса 3-й армии генерала Радко-Дмитриева, именно те, которые всю весну осуществляли поддержку отступающих частей 8-й армии генерала Брусилова, оказались развернуты фронтом на запад у села Горлицы. При этом центр и левый фланг 3-й армии были беспечно растянуты вдоль огромной территории от Вислы до Бескид, и казалось, высшее командование совершенно не беспокоит тот факт, что все боеспособные соединения 3-й армии, измотанные и потерявшие в боях треть численного списка, занимают линию фронта, которая раньше предназначалась для этой же армии полного состава. Ни сигналы от командиров дивизий о сосредоточении против них прибывших из Франции ударных немецких соединений, ни шифровки из соседней 8-й армии генерала Брусилова об увеличившейся активности противника так и не сумели убедить командующего армией генерала Радко-Дмитриева отвести свои войска назад и пожертвовать Бескидами и Западной Галицией. А может быть, он и намеревался совершить этот маневр, но, как уже не раз случалось в прошлом, не получил высочайшего разрешения от Верховного главнокомандующего великого князя Николай Николаевича, чем не преминул воспользоваться немецкий генерал Август фон Макензен, который 2 мая силами подчиненной ему 11-й армии, при поддержке соседних – 4-й немецкой армии и 3-й австро-венгерской, начал хорошо подготовленное наступление прямо на позиции армии Радко-Дмитриева.
Здесь нужно отметить, что на тот момент 11-я армия Макензена была самым боеспособным соединением во всей Германии; в ее состав входили прибывшие с Западного фронта переформированные и закаленные в боях Гвардейский и X армейские корпуса, а также Резервный – XLI, Сводный АК и VI австро-венгерский АК. Общая численность 11-й армии ко 2-му мая составляла 357 тысяч человек, при 1606 орудиях и 756 минометах.
Первый удар армии Макензена был настолько силен, что уже 4 мая русский фронт на линии Горлица-Тарнов был прорван, а IX и X русские армейские корпуса генералов Драгомирова и Протопопова, до пределов измотанные и обескровленные, начали отход к реке Вистока. Не спасло от разгрома и спешное приказание XXIV корпусу генерала Цурикова и XII корпусу генерала Леша выходить из Карпат; по этим совершавшим торопливый отход корпусам нанесла фланговый удар 3-я австро-венгерская армия. И когда 6 мая на позициях 3-й армии Радко-Дмитриева был введен последний резерв Юго-западного фронта – III Кавказский армейский корпус генерала Ирманова, положение было почти безнадежно. Эта запоздалая помощь уже не могла спасти 3-ю армию; к 7 мая остатки III Кавказского армейского корпуса были практически разбиты и частью своих потрепанных дивизий тоже начали спешное отступление, которое более было похоже на бегство.
Всего в ходе недельных майских боев только пленными 3-я армия потеряла более 150 тысяч человек. И лишь брошенные в бой 10 мая XXI корпус генерала Шкинского и XXIX корпус генерала Зуева спасли 3-ю армию от полного уничтожения.
Великий князь Николай Николаевич, узнав о чудовищных потерях в ходе Горлицкой операции, пришел в неописуемую ярость и 20 мая командир 3-й армии генерал Радко-Дмитриев был смещен, а на его место назначен генерал Леш. Однако это уже не могло оказать какого-либо благоприятного воздействия на общую ситуацию; русский фронт начал выгибаться дугой, и 24 мая генерал Макензен нанес второй мощный удар, теперь уже в стык 3-й армии генерала Леша и 8-й армии генерала Брусилова.
Шли будни первого года войны…
* * *
В один из последних весенних дней, наблюдая, как офицеры команды «Z» неуклюже, а главное, совершенно неэффективно отрабатывают силовой захват вооруженного револьвером противника и беспомощно машут руками, Сиротин в перерыве между занятиями вдруг начал расспрашивать Бориса о его побеге из плена. А именно о том, как они вдвоем с Савелием захватили лошадей и документы.
Нелюбов все это уже описывал в рапорте и не один раз рассказывал полковнику Сиротину, но сейчас он, догадываясь, что хочет от него услышать полковник, стал в мелких деталях пересказывать этот эпизод, заострив внимание на физических способностях унтер-офицера Мохова.
Внимательно выслушав Нелюбова, Сиротин недоверчиво наклонил голову и громко поцокал языком, а затем знаком подозвал стоящего на почтительном удалении японского инструктора по борьбе джиу-джитсу.
– Борьба наха-те? Вы знаете, что это такое?
Японец согнулся в поклоне и вдруг быстро-быстро заговорил по-японски, чередуя свою речь с резкими и едва уловимыми движениями рук.
Полковник некоторое время с бесстрастным лицом слушал этот монолог. Потом, как видно, решив, что он услышал все, что ему было нужно, неопределенно пожал плечами и прервал своего собеседника.
– Благодарю, вы свободны. Вы мне очень помогли.
Сиротин повернулся к Нелюбову.
– Он сказал, что знает этот стиль… На японском острове Окинава, в городе Наха, живет великий мастер Канрио Хигаонна, известность которого больше, чем этот маленький остров… ну… и так далее. Канрио Хигаонна – это тот самый японец, у которого учился ваш Мохов?
