— И дракон!!
— Спасайся, кто может!
Глава 15
в которой Марсий делает свой выбор
Последний вопль послужил сигналом, и народ попытался кинуться врассыпную — попытался, потому что выбраться с переполненной площади оказалось не так-то просто. Находившиеся в центре начали напирать на соседей, те, в свою очередь, тщились прорваться к выходу через счастливчиков, примостившихся по краям.
Настал тот самый хаос, которого я опасалась. Гости праздника бежали, падали, наступали друг на друга и перепрыгивали через лежащих на земле, кадки со зловонными цветами переворачивались, ограждение вдоль ковровой дорожки полегло. Посреди всеобщего гвалта и неразберихи раздался голос Амброзия Высокого. Принц призывал народ не поддаваться панике, но его никто не слушал. Ситуацию спас Мадоний Лунный.
Покровитель факультета ранимых романтиков буквально взлетел на самую вершину горы подарков и ударил по струнам лиры. От помоста во все стороны прокатилась музыкальная волна, расходясь почти зримыми концентрическими кругами. Воздух дрожал и танцевал. От привычного мечтательно-отстраненного облика Мадония не осталось и следа. Принц был само воплощение музыкальной стихии. Под глазами и на скулах пролегли тени, придав его лицу небывалую выразительность и пугающую красоту. Оно горело от восторга, ярости и нежности, плащ за спиной развевался, берет с пером больше напоминал рыцарский шлем, а пальцы обманчиво невесомо порхали над струнами, рождая звуки, которые достигали не только каждого уголка площади, но, кажется, всего королевства.
Мелодия ощущалась, как нечто осязаемое, успокаивающее. Меня словно тронул за плечо друг, шепча утешения, и все тревоги отступили. Осевшие в глубинах сердца сомнения и полузабытые обиды исчезли без следа.
Народ начал останавливаться, ужас на лицах сменялся спокойствием и даже недоумением, как будто люди спрашивали себя, чего же они, собственно, испугались. Крики смолкли. Взгляды вновь обратились к небу, на сей раз настороженно-выжидающие.
Виновники паники подлетели уже достаточно близко, чтобы их можно было разглядеть. Прежде я видела грифонов только на картинках в книгах. Там же говорилось, что они одни из самых опасных хищников, быстрые и безжалостные. Любимое лакомство — плоть младенцев, но, за неимением оной, сгодится и взрослая особь. Только мясо гномов не слишком жалуют, оно для них жестковато.
При виде сверкающего серебряного клюва на орлиной голове, мощных крыльев и львиных лап я и не подумала усомниться в правдивости этих историй. А вот летевшего следом встретила ликующим криком, чем немало удивила стоящих рядом, включая Озриэля:
— Тиберий!
Вряд ли ящер мейстера Хезария меня услышал, а если бы и услышал, проигнорировал бы в силу вредности характера. Но это был он: Обсидианового, как и его хозяина, невозможно было не узнать. Жители же королевства не знали, кто к ним пожаловал, и что опасаться нечего, поэтому не разделяли моего восторга от появления в городе сразу двух хищников. Какой-то коренастый тролль вскочил на помост и попытался стащить меня вниз с криком:
— Вот, твари, забирайте, вы ведь за ней прилетели?
— Убери от неё лапы! — прорычал Озриэль и ударил его кулаком в челюсть.
Наверное, тролль едва соображал, что делает, потому что и не подумал ответить тем же: потер ушибленный подбородок и остался стоять, с ужасом глядя наверх.
К нам подбежали Эмилия и Магнус, рядом вилась Арахна. Робин перепрыгнул перила, вмиг очутился подле мадам Гортензии и приобнял её и Кена за плечи.
— Каратель!
Мы все дружно обернулись на крик. Оказывается, я не единственная, кого не напугала воздушная угроза. Марсий вскочил с трона и жадно следил за полетом грифона, повторяя взглядом виражи. Если бы не прикованная рука, он бы уже встречал того на полпути. Почему он так рад появлению опасного зверя? Рядом растерянно мяла бусы Уинни. На лице неверие боролось с радостной надеждой. Она пробормотала что-то вроде «Лемуза» или «Лемура» — не уверена, никогда прежде не слышала этого слова. Марсий обернулся и выпалил:
— Видишь, он жив! Я же говорил!
Юный король совершенно преобразился: бледные щеки раскраснелись, глаза блестят, в выражении проступило что-то мальчишески-задорное. Непривычно было видеть его таким.
Гоблинша ответила робкой улыбкой и снова уставилась в небо.
Полуорел-полулев грациозно скользил по небу в потоке света: крылья красиво переливались на солнце, рыжая шерсть на лапах искрилась, заставляя забыть о хищных когтях. Грифон направлялся прямо к помосту, словно притягиваемый потоком музыки, продолжавшей литься из-под пальцев Мадония Лунного. Вскоре ни у кого не осталось сомнений, что его цель — Марсий. Тот же стоял без тени страха на спокойном лице и протягивал к зверю руку. Горожане завороженно наблюдали за действом, последние отголоски паники стихли.
Никто не понимал, что происходит, сообразили лишь, что нечто волшебное и судьбоносное.
— Знак! — крикнули в толпе.
Его подхватили десятки и сотни голосов, пока площадь не начала в унисон скандировать это слово.
Внезапно кто-то невысокий, но очень юркий метнулся через помост, выхватил у стражника, таращившегося с открытым ртом в небо, арбалет и направил его прямо на грифона. И как только мадам Лилит ухитрилась вывернуться из хватки Эола Свирепого? Тот растерянно заморгал, и Глюттон Медоречивый, в свою очередь, воспользовался случаем и освободился. Когда великан ринулся за ускользнувшей добычей, принц подставил подножку, и преследователь повалился наземь. Это позволило мадам Лилит осуществить задуманное. Она ловко вложила в паз болт, взвела пружину и выстрелила.
— Нет! — Уинни в последний момент толкнула её, рука дернулась, и арбалетная стрела просвистела в паре дюймов от передней лапы грифона, но следующая уже готова была сорваться вслед за первой.
— Не делайте этого, пожалуйста!
Гоблинша выбежала вперед и загородила собой цель. Мадам Лилит это ничуть не смутило. Вторая стрела пролетела, чуть задев плечо раздатчицы, но зверь и на сей раз избегнул встречи с ней, вовремя совершив нырок.
Я подбежала к бледной Уинни, которая зажимала рану на плече. Неглубокая, но нужно обработать. Озриэль и Робин попытались отнять арбалет у мадам Лилит, началась потасовка.
Послышалось рычание. Марсий несколько раз безуспешно дернулся, но лишь протащил трон немного вперед, пробороздив канавки в досках. Сидение приковывало короля, как камень, обвязанный шутки ради вокруг лягушки. Лицо монарха покраснело, на глазах от напряжения выступила влага.
