– Выперли за кражу, – неохотно признался Ансельм. – Спер у профессора мантию – очень уж хотелось перед девчонками покрасоваться. Ух и дело же было!
– Да-а, друг мой, – покачал головою Иван. – Нельзя так с профессорами!
Конокрад хохотнул:
– А с кем можно?
– Тоже верно, – согласился Иван. – Арабский, я смотрю, ты знаешь.
– Так, кое-что…
– Тогда вот что, подбери-ка рифму к словам поле, работа, девушка.
– Рифму? – Ансельм пожал плечами. – Поле – горе, работа – забота, девушка – лошадь.
– А неплохо! – одобрил Иван. – Да ты настоящий поэт, друг мой. Вообще мне нравится. Особенно – девушка – лошадь. Это ж какой же страшилой нужно быть?
– Не бывает некрасивых женщин!
– Браво, достойнейший кабальеро! Бывает мало вина. Ну да ладно, подкину-ка я тебе еще несколько строчек, сочиняй…
– Сочинить нетрудно. К чему только все это?
– Песни петь будем. Душевные такие, как раз для нашей ситуации, типа – «сижу за решеткой в темнице сырой»… Ну-ка, глянь в дырочку, где наш юный страж?
Ансельм подобрался к двери:
– Сидит на тополе.
– Как, на вершине, что ли?
– Да нет. На бревне.
Откуда-то издали раздался гнусавый призыв муэдзина. Страж – здоровяк Имат – живо расстелил заранее принесенный молитвенный коврик и принялся творить вечерний намаз.
– Ла илаху Алла-а-а…
Мустафа-а-а-а Ибраги-и-им – хотел было напеть Раничев знаменитую вещь группы «Куин» с диска «Джаз», но постеснялся. Как истинно толерантный гражданин, он все ж таки уважал чужие религиозные чувства. Посидел, дождался, когда Имат, скатав коврик, вовь усядется на бревно, и только тогда начал, затянул, набирая силу, на мотив какого-то длинного тягучего блюза:
У дороги за деревней есть большое-большое поле-е-е!
Пел по-арабски, не вполне правильно, да зато душевно.
На поле машет мотыгой парень,И день и ночь, и день и ночь,Умножает богатства судьи неправедного,Вместо того, чтобы дать ему по башке мотыго-о-ой…
Спев пару куплетов, Иван закончил и ткнул припавшего глазом к дырке напарника в спину:
– Ну как?
– Слушает, – обернулся тот. – И очень даже внимательно. Ого! Кажется, кто-то идет.
Уже стемнело, и кто там пришел на смену Имату, Халид ли иль кто другой, было не видно, зато вполне хорошо слышно.
– А, это ты, Музаффар! – послышался приглушенный голос здоровяка. – А я думал – Халид.
– Он придет позже.
– Что-то ты грустен, Музаффар.
– А с чего веселиться? Староста Ирадж велел завтра ночью прислать ему в дом моего младшего брата Али.
– Так пришли.
– Ты же знаешь, что болтают про Ираджа! Боюсь, как бы не случилось чего – Али не из терпеливых.
– Тогда не посылай его никуда, утром отправь на дальнее пастбище…
– На всю жизнь не спрячешь. Эх, скорей бы прибрал шайтан этого Ираджа, вместе с его дружками, кади и муллой.
– Многие бы хотели того, Музаффар… Э, кажется, кто-то идет! Это ты, Халид?
– Я… Я убью этого проклятого судью!
– Юлнуз?
– Не спрашивай…
Послышались прощания, советы не падать духом, затем все стихло, осталось лишь тяжелое дыханье Халида.
– Эй, парень! – крикнул через дверь Раничев. – Халид!
– Кто? Кто здесь?
– Я.
– Кто ты?
– Друг Антона Семеновича Шпака! – разозлился Иван. – Хочешь выручить свою Юлдуз?
– А, это ты, гяур! Шайтан говорит твоими устами.
– Да ладно! Так хочешь? Заодно поможешь своим односельчанам.
– Ты хочешь моей смерти, гяур!
– Напрасно ты так. Коль боишься, что обману, позови друзей – Музаффара, Имата, Али… Они могут понадобиться.
– Откуда ты их знаешь?
– От верблюда. Да, нужен еще кузнец. Надеюсь, он не лучший друг судьи?
– Он судью ненавидит. Но ты, проклятый…
– Ну хватит ругаться, юноша. Это невежливо в конце-то концов. В общем, слушай. Судья, мулла и староста уже давно всем надоели и даже ты, Халид, наверное, не раз думал, как здорово было бы в деревне без них!
– Ты – сам шайтан!
– Я не волшебник, я только учусь. Но не перебивай. Многие, наверное, хотели бы просто-напросто убить всю эту гнусную троицу, однако опасаются властей, ведь тогда жителям деревни не поздоровится. А вот что было бы, если бы вдруг они исчезли куда-нибудь?
Халид внимательно выслушал весь план и, сбегав за Иматом и Музаффаром, отодвинул засов.
– Ну наконец-то, – шумно выдохнул Раничев. – Идемте же скорей к кузнецу. Надеюсь, он обо всем знает.
– Али побежал сообщить ему.
Стараясь не очень греметь цепями, пленники в сопровождении достойнейших представителей сознательной мавританской молодежи двинулись на окраину деревни, к кузнице. Пели цикады, иссушенная солнцем земля исходила жаром, словно исполинская сковородка, узкий серп луны завис над мечетью, едва не задевая кирпичную башню минарета.
Кузнец Саид – чернобородый и мускулистый – уже разжег огонь и мигом расклепал цепи.
– Вот уж никогда бы не думал, что буду помогать неверным! – он удивленно покачал головой.
Раничев усмехнулся:
– Ты прежде всего помогаешь своей деревне, кузнец! Долго еще она будет стонать под этим гнусными гадами?
– Верно сказал, хоть и гяур, – кивнул Саид. – Постой-ка! Ты говоришь, как магрибинец.
– Я там прожил несколько лет, – признался Иван. – Но не в этом дело. Поспешим-ка… Готовы ли лошади?
– Давно.
– Тогда где ваш Али?
– Я здесь, гяур, – звонко отозвался вынырнувший из-за наковальни подросток, светловолосый, тоненький, с веселыми живыми глазами.
– Зови меня просто – дон Хуан, – посоветовал Раничев. – Гяур – слово ругательное, прошу его ко мне не применять. В конец концов, это не столько вы мне, сколько я вам помогаю. Понял, чудо?
– Понял, гя… дон Хуан.
– Тогда пусть Музаффар проводит моего товарища к лошадям… Ждите за домом муллы, к нему мы наведаемся последнему. Вы же все, – Иван обвел взглядом остальных, – шагайте пока за мной, да только смотрите мне, тихо. Знаю я вас, подростков – соберетесь втроем, а шуму, как от целой армии. Что вылупился, Али? Этим я уже все сказал, тебе же по пути объясню, что делать.
Староста Ирадж проживал в двухэтажном доме с башенками и внутренним двориком, в котором сейчас и предавался расслабляющей неге в обществе красивых юношей-рабов, недавно купленных на рынке в Малаге. Для того чтобы купить их, уж пришлось поднажать на односельчан, взыскать все недоимки – ух и потели же они, сволочи, ничего, потерпят, а буде вздумают роптать, так живо рты прищемить можно!
Отражаясь в небольшом бассейне, полном мутной воды – прозрачная, так ведь и не хотела собираться, ну разве только в дождь – горели светильники, укрепленные на высоких позолоченных треножниках. Сам хозяин, в желтом шелковом халате, распахнутом на тощей груди, лежал на невысокой софе, расставив босые ноги – юные рабы чесали ему пятки. На ложе, под правой рукой Ираджа, лежала увесистая плеть, из тех, какими погоняют волов. Прикрыв глаза, староста поглаживал костяную рукоять плети ладонью, губы его кривились в зловещей ухмылке, и невольники уже давно опасливо поглядывали на своего господина. Ходили упорные слухи, что рабы у него долго не заживались.
Скрипнув, распахнулась дверь в доме, и староста недовольно приоткрыл левый глаз:
– Что такое?
К нему подбежала служанка, старая, согбенная, закутанная в темное покрывало, поклонившись, прошептала что-то на ухо.
– А? – радостно встрепенулся Ирадж. – Юноша по имени Али явился по моему зову? Так веди же его скорее сюда, старая. Вы же, – он посмотрел на рабов, – подите покуда прочь, понадобитесь – позову. Да, и принесите щербет. Вах, Али, вах, вах!
Староста вскочил с ложа, надел на ноги старые разношенные туфли без задников с загнутыми кверху носами, затем уселся, приняв задумчивый вид.
Во двор вошел Али, поклонился:
– Звали, господин Ирадж?
– Звал, звал, – ласково улыбнулся староста. – Проходи, садись, вот прохладный щербет, угощайся. А может, хочешь выкупаться?
– Я бы с удовольствием, о, добрейший господин Ирадж, – мальчишка осклабился в улыбке. – Только вот стесняюсь слуг, тех, что в доме… Отправить бы их куда-нибудь, а? А то ведь поползут разные слухи.
– О услада моих очей! – Ирадж погладил мальчика по руке, приобнял. – Чувствую, как сладостно бьется твое сердце… Снимай же скорей одежду….
– Сначала слуги!
– Ах да… Зухра! Зухра!
Из дома шустро выбежала служанка.
– Пусть все мои слуги немедленно отправляются на старое пастбище, помогут пастухам поискать отбившихся от стада овец.
– Так ведь темно, господин!
– Ничего, пусть возьмут факелы.
Служанка молча поклонилась и скрылась в доме… Послышались шум голосов, крики… и тут же все стихло.
– Ну вот видишь, мой дорогой? – из гнилозубого рта старосты потекла слюна. – Иди же ко мне! Ближе, ближе…
Али снял пояс:
– Закрой на миг лишь глаза, мой господин.
