пол педаль газа. — Пусть они провалятся, все эти канадцы, если они не способны понять шутку, а? Уж если мне суждено всю жизнь метать бисер перед несовершеннолетними СВИНЬЯМИ, то путь это будут ЗАГОРЕЛЫЕ свиньи.
Разумеется, я уже слышала эту песню «Встречай, Калифорния» раньше. Несколько лет назад Карен даже выполнила свою угрозу, отправившись в Лос-Анджелес в новеньком «фольксвагене», собираясь пробиться на сцену — в комики. Судя по всему, она не понимала, что сцена очень сильно изменилась.
Тем не менее Южная Калифорния предоставила ей возможность провести обильное свободное время за рулем своей машины, наматывая долгие, бодрящие мили. Поскольку вождение для Карен является неким способом того духовного обновления, которое Эйб Линкольн обретал с помощью колки дров.
«Угу» — это все, чем я могу откликнуться на тираду Карен и ее угрозу оставить город. Тем временем я, вжавшись в пассажирское сидение, беспокоюсь, что могу остаться без ужина. А она рвется вперед, непрерывно меняя рядность. Карен водит машину хорошо, напоминаю я себе, почти так же естественно, как другие люди дышат. Вот только, черт возьми, чересчур быстро. Стерео надрывается — «Не рыдай по мне, Аргентина», на ее лице — выражение камикадзе, и естественность моего дыхания под угрозой, как всегда в тех редких случаях, когда я делаю глупость и соглашаюсь на ее предложение подвезти меня домой.
— В чем дело? — Она отрывает глаза от дороги и пристально смотрит на меня, слишком долго для безопасности, с моей точки зрения. — Ты что, не считаешь, что переезд в Лос-Анджелес — неверный шаг в моей карьере?
— Пожалуйста, смотри на дорогу, Карен. А о Калифорнии мы с тобой уже сто раз говорили.
— Лапочка, на этой стадии уже не существует такой темы, которую бы мы не обкашляли миллион раз. Именно это и делает нас НАМИ. И именно поэтому на этот раз ты должна поехать СО МНОЙ.
— В Лос-Анджелес? Как же, представляю себе! Спорю, я сразу же получу работу в качестве ведущего сценариста в «Друзьях». И, разумеется, Голливуд ждет не дождется безвестных девушек за сорок, чтобы дать им заработать на многомиллионном проекте. Тем более что сценаристка не имеет ничего против того, чтобы переспать с Харрисоном Фордом, дабы лучше проникнуть в сущность его героя.
— Кэти, я не шучу. В Калифорнии мы будем ЛУЧШИМИ. И самыми БОГАТЫМИ. Климат там хорошо сохраняет вещи, особенно машины. В тот раз, на бульваре Санта-Моника, знаешь, что я видела? Тупорылый «студебеккер-седан» пятьдесят второго года выпуска. Точного двойника старой машины моего папаши в Скоки.
Да, я знаю про старый «студебеккер» в Скоки. И про его точную копию на бульваре Санта-Моника. Карен, вероятно, забыла, но я была с ней в тот вечер, когда она вернулась из Калифорнии и решила позвонить своему отцу.
Конечно, в то время папа Ларкин был уже очень старым. Так что, наверное, можно понять, что он никак не мог сообразить, зачем Карен звонит. И все равно, даже в роли молчаливого свидетеля мне было больно слушать, как обычно болтливая Карен пытается перекрыть пропасть между ней и отцом, которая, очевидно, куда шире, чем все мили, отделяющие наш город от Иллинойса.
— Папа? Привет, это я. Это Карен. Как ты поживаешь, милый? Я… Нет, Карен. КАРЕН! Я в Канаде. Но знаешь, я только что вернулась из Калифорнии, и я… из КАЛИФОРНИИ! Из Лос-Анджелеса. Помнишь, где все клубы, ставящие комедии? Я получила замечательные предложения. Папа, и я… Нет, не ЗАМУЖ, а выступить. Я не пишу книг. Я пишу юморески, так что… Пап, давай сейчас об этом не будем. Догадайся, что я видела в Лос-Анджелесе? Я именно поэтому тебе позвонила, чтобы рассказать. Я видела старый «студи»! Нет, «СТУДИ»! «Сту-де-бек-кер»! Твой тупорылый, папа. Помнишь?
Это был единственный раз, когда я видела Карен такой: брошенной, отчаявшейся, со вздувшимися на тощей шее венами. Ей так хотелось быть узнанной, любимой тем запутавшимся человеком на другом конце провода. Старик, очевидно, вскоре передал трубку матери Карен, потому что не успела я оглянуться, как Карен швырнула трубку и в ярости повернулась ко мне.
— Я НЕНАВИЖУ эту женщину! Я чувствую ее ЗАПАХ даже через трубку. Этот затхлый, заплесневелый, ЦЕРКОВНЫЙ запах. Черт, я должна принять ванну.
Я не могла придумать, что сказать, все казалось глупым. Однако впервые постоянная потребность Карен мыться и наводить чистоту показалась мне осмысленной.
Сегодня совершенно ясно, что Карен забыла, что этот печальный телефонный разговор проходил при свидетеле — при мне. Ее отец прошлой весной умер. В те месяцы, в промежутке между этим разговором и его смертью, его дочь укрыла его позолоченной мантией воспоминаний, которые были ему больше к лицу, чем правда.
— Точная копия, — в восторге повторяет она сейчас. — Знаешь, я даже однажды позвонила папаше Ларкину, чтобы рассказать, что видела «студебеккер» пятьдесят второго года в Лос-Анджелесе? Он ТАК обрадовался, Кэти! Его маленькая Карен звонит своему папочке, чтобы рассказать, что видела его МАШИНУ.
Я выглядываю в окно и вижу стремительно проносящееся мимо здание местного магистрата.
— Лапочка, я серьезно. Поедем со мной на побережье. У нас там будет ТАКОЙ выбор бунгало на пляже, которые сдаются в аренду, и ты сможешь брать мою машину, когда захочешь.
Карен забывает, что я не умею водить машину. Забывает она и о том, что бунгало на пляже никогда не фигурировали в ее жизни в Лос-Анджелесе, для которого она оказалась безнадежно устаревшей. То, чем она занималось, было, как и она сама, устаревшим занятием, расцвет остался далеко позади.
— Вот что я тебе скажу. Если ты в самом деле туда поедешь, я приеду навестить тебя в домик на пляже. Ну как? — спрашиваю я.
— Блеск! Если ты серьезно. Так ведь нет.
Нет, но и она не имеет в виду того, что говорит.
— Карен, ты проехала мимо моей улицы уже три раза. В такой ситуации я пообещаю тебе все, что угодно.
Когда она высаживает меня на углу, я выбираюсь из машины, веря, что я наконец-то дома. Зря надеюсь!
— Кэти, не так быстро. Ты еще не сказала, что ты думаешь о моем номере.
— Номере?
— Не притворяйся. О номере про грудь.
— О, ну, мне кажется… тут надо иметь настоящее мужество.
— Прости? МУЖЕСТВО?
Я нерешительно стою на тротуаре, держась за открытую дверцу машины, а Карен смотрит на меня как таксист, разглядывающий грошовые чаевые.
— Какое отношение МУЖЕСТВО имеет ко всему этому, а?! Получается или нет? Видит бог, я не могу положиться на реакцию ЗАЛА, чтобы знать.
— Ну, как я уже сказала,
