Закончив рассказ, сивобровый казак многозначительно посмотрел на командира корпуса.
– Со мной получилось, как с той Явдохой, – загадочно усмехнувшись, добавил рассказчик.
– С какой это еще Явдохой? – спросил Примаков.
– Boт послухайте сказочку. Ехал это казак Кузьма со своим кумом с ярмарки. И говорит: «Вернусь до хаты и обязательно лусну свою бабу». Кум спрашивает: «А за шо?» Кузьма отвечает: «За то, шо не встренет!» Кум ему: «А если встренет?» – «Тогда за то, шо не откроет ворота». – «А если откроет?» – «Тогда за то, шо не распряжет волов». – «А если распряжет?» – «Тогда за то, шо не подаст вареников». – «А если подаст?» – «Тогда за то, шо не поставит полкварты…» Но вот уже и хутор Кузьмы. Встречает его с улыбкой Явдоха, раскрывает ворота, распрягает волов, ставит на стол высокую макитру с варениками и еще в придачу целую кварту горилки… Кузьма с кумом закусили, выпили, а потом хозяин встал, подошел к Явдохе и все же луснул ее кулачищем по спине. «За шо?» – спросил кум. «А за то, шо сопе…»
Сказка сивобрового вызвала взрыв мощного смеха. А он, даже не улыбнувшись, продолжал:
– Так и со мной… Антон Карбованый один из первых в червонном козацтве. Поил своего коня в Ворскле Днепре, Буге, Стрые. Освобождал Харьков и Киев по два раза, ходил в Карпаты, оборонял Москву. А его за то, шо кормил голодного коня мацой, стуканули, за то, шо достал воз шоколаду, тоже для голодных лошадей, – против шерсти погладили, и за бандитского коня – луснули.
– Но, дружище, – Примаков положил руку на горячее плечо казака, – за одного битого двух небитых дают…
– Наше козацтво в огне не горит, в воде не тонет, – добавил Пилипенко. – А ты, видать, Антон, еще коренастей стал…
– Шо я вам скажу, товарищ Федя, – ответил казан. – Сердце имеет десять жил. Они рвутся от горьких думок и безделья. Они крепнут от радости и труда…
Взволнованный грустными воспоминаниями, казак снова достал свой неказистый инструмент. Поднес его к губам. Чуть прикрыл сверкавшие металлическим блеском глаза, и сразу же вагон заполнила знакомая мелодия старинной песни: «Ой, на ropi тай женці жнуть…»
– Тогда, помню, – нарушил общую тишину Федя Пилипенко, – пришлось заниматься двумя товарищами. Тобой, Антоне, и Степановым. Это бывший хозяйственник у Потапенко. Приговор по его делу остался в силе…
– А ты, Федя, расскажи о том забавном и досадном случае. Развесели ребят…
Стало смеркаться. Ледяная броня на окнах наливалась тяжелой синевой. Сгустились тени в дальних углах салона. Никли очертания кудлатых голов. Лишь вспышки цигарок то и дело освещали напряженные, полные любопытства глаза.
– Осудили Степанова за буйство. Был он, надо сказать, человек тихий… А вот случилось. Случилось так, что влюбился он в дочку самого первого проскуровского нэпача. Тот поставлял топливо и шпалы железной дороге. Дело прибыльное, ясно. Будто та девка тоже втюрилась. И отец не против жениться, только при одном условии – чтоб жених перешел в веру невесты…
– Чего захотел, гад! – послышалась уже в полном мраке реплика.
– А перейти в другую веру не так и просто… Отговаривали жениха многие – сам Потапенко, комиссар полка, его товарищи. А тот уперся – любовь! И через ту любовь человек пошел на глупость – сделал себе обрезание… А спустя месяц сыграли и свадьбу. Из казаков никого там не было – жениха из армии уволили. Стал он помогать тестю-подрядчику. А тут пришли осенние конноспортивные соревнования. Явились в Проскуров джигиты второй дивизии. Первые призы хватанул тогда сотник Кривохата. Сразу после скачек вместе с призами он увез в Староконстантинов и молодую жену Степанова.
– «Пришел, увидел – победил», – рассмеялся своим баритонистым смехом Примаков.
– Вот это да! – воскликнул Полещук.
– Ну, с досады кругом обманутый муж ввалился в ресторан, напился с горя и пошел буянить… Весь буфет раскрошил… Свои полгода отсидел, а потом Демичев его пожалел. Взял сторожем на сахарный завод. В ту пору завод был еще под властью первой нашей дивизии…
– Что такое «Канны», не слышали, товарищи казаки? – спросил Примаков. – Не слышали! «Канны» – это клещи для армии. Но есть «Канны» и для командира. Это такие клещи: одна сторона – неверие солдат, а другая – недоверие начальства. Вот тот Степанов и попал в такие «Канны»…
– Любовь, та доведет… – запустив два пальца за воротник и затем тщательно проверив, нет ли «улова», сказал Улашенко. – Вот у нас в одиннадцатом полку было такое…
– В одиннадцатом «огнеупорном», – уточнил Карбованый.
– Ладно, пусть «огнеупорном», – не обиделся Улашенко. – Однажды, это было в Багриновцах, влетает в штаб молодица и прямо до комиссара: «Где тут ваш хвершал? Дайте мне хвершала!» Оказалось, провела она ночь с одним казаком шестой сотни. Как раз в той сотне, вам это известно, товарищ комкор, собрали всех деликатно больных. Из всех полков и подразделений. Жизнь есть жизнь. Еще не проветрилась Подолия после царской войны, да и пилсудчики хорошенько наследили… А комиссар ей: «Что, не слышала – наши агитаторы специально собирали народ, предупреждали». А она: «Ну, чула, собственными ушами чула… Но как же ему отказать, если оно гарне, як яблочко…»
– Тоже мне наказание! – вдруг откликнулся молчаливый заготовитель казатинского буфета. – Подумаешь, полгода! Да я бы за такое шкуру с того Степанова спустил. Шутка – разгромить буфет!
Пилипенко принес, выклянчив у проводника, зажженный огарок тех толстых железнодорожных свечей, которые чудом сохранились от старого режима.
– Дисциплина – вещь очень нужная! – набивая трубочку махоркой, вполголоса, при скудном освещении в салоне начал Примаков. – Дисциплина нужна в пятитысячном коллективе и в артели из пяти человек. Ясно! Но не та, которая держится на палке и на клыках. Нас учит Ленин – сумей повести за собой людей добрым словом и личным примером. Не без того – если кто бьет посуду в ресторане или же самовольно хватает лошадей, тогда…
Тут многозначительно крякнул Улашенко. Все повернули головы в сторону Карбованого.
– Мы караем, – продолжал комкор. – Но мы и против крысиных тигров…
– А что за «крысиные тигры»? – послышалось со всех сторон.
– Это вот что, – затянувшись, ответил Примаков. – Слушайте. В одном немецком городке завелись крысы. Не было от них, как говорят, спасу. Поедали все… Набрасывались даже на людей. Что только не делали, чтоб избавиться от той напасти! Ничего не помогало. Вот тогда один ловкач и предложил вывести крысиного тигра, А как? Поместили в банку двух крыс. На третьи сутки одна из них оказалась съеденной. Спустя два дня бросили в банку еще одну. На вторые сутки вновь осталась одна. Третья крыса не продержалась и дня. Четвертая жила два часа, пятая – не устояла против хищника и десяти минут Вот тогда того крысиного тигра выпустили в стадо… Передушил он с полсотни своих сородичей, а остальные со страху разбежались кто куда. Вот таких крысиных тигров было немало у наших врагов – у Деникина, Петлюры, Махно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
