чтобы без особого риска свершить то, о чем столь долго и тщетно мечтал.
Ратьшу, правда, немного смущало, что Лютобор, растерявший в хазарском плену половину, если не больше, своей прежней ухватки, все же ни разу не позволил себя достать. Впрочем, двигался он все более принужденно, сильно припадая на больную ногу, и уже несколько раз отпрыгивал в сторону, упуская благоприятные моменты для атаки, и лишь для того, чтобы дать себе передышку и сплюнуть на снег кровь. А в сапоге у него что-то хлюпало, и явно, что не вода.
— Вот паскуда! — не выдержал Неждан, глядя, как Ратьша, больно ринув русса о щиты корьдненской дружины, вновь уходит из-под его меча. — Измором хочет взять!
В самом деле, Хельги едва держался на ногах, жадно хватая воздух ртом, не имея времени, чтобы стереть заливающий глаза пот. Ратьша дышал ровно и даже не очень-то разгорячился.
— Это я виновата! — горестно всхлипнула, прижимаясь к милому, Всеслава. — Вы оба погибнете, и оба из-за меня!
Неждан молча сжал ее в объятьях, плотнее закутывая в плащ, и бережно поцеловал в лоб. Он, конечно, слышал, как нетерпеливо и беззастенчиво гремит на заднем дворе своими отвратительными инструментами старый палач Сулейман, поджидая будущую жертву, ощущал спиной, как смыкаются люди князя Ждамира, заранее примериваясь, как половчее схватить. Зря стараются. Живым его им не взять, и те из них, которым посчастливится уцелеть, еще долго будут помнить последний бой Незнамова сына. Что же до княжича Ратьши, его он отыщет, даже если тот скроется в самом потаенном уголке Велесовых владений. А чтобы до этого не дошло, попытаться свести с ним счеты стоило бы прямо сейчас. Раз уж боги своей справедливостью оставили эту землю, то и святость поединка незачем сохранять!
И в это время заговорила новгородская боярышня. Прямая, точно стрела, бледная, как снятое молоко, едва не бледнее жениха, она немигающими сухими глазами смотрела на поле, и шуйца ее сжимала загривок пятнистого Малика, а меж пальцев десницы, отсчитывая число произнесенных молитв, бежали янтарные четки.
— Не надо раньше времени никого хоронить! — с суровой убежденностью вымолвила она. — Поединок еще не кончен, и Господу известно, за кем сегодня Правда.
Услышав такие речи из уст хрупкой девушки, Неждан устыдился своей слабости. Как он мог усомниться: побратим всегда исполнял свои обещания, чего бы это ему ни стоило, да и Господь, равнявший в своем царстве князей с отверженными смердами, не любил, когда над его Правдой глумились.
Тем временем Ратьша начал терять терпение. Время шло, а проклятый русс упорно не желал испускать дух. Княжич, конечно, слышал о единоборствах, продолжавшихся по трое суток кряду, о них бесконечно сказывали мастера складывать старины, но песня — это песня, там и время течет по-другому, да и поступь бойцов измеряется не шагами, а косыми саженями или даже перестрелами. Выбрав удобный момент, Мстиславич перехватил меч обеими руками и занес высоко над головой, намереваясь снести руссу голову. Прежде Хельги здесь применил бы один из своих излюбленных приемов — нырнул под клинок противника снизу, достав незащищенную шею или грудь. Нынче он не доверял своим ногам и просто отбил удар, по-прежнему оставаясь у княжича в долгу.
— Ну что, Хельгисон! — осклабился Ратьша. — Похоже, боги нынче не на твоей стороне! Да и с чего они станут помогать человеку, взявшемуся татя беззаконного защищать! Признай свою неправоту, и я, может быть, сохраню вам с Незнамовым сыном жизни. Мне пригодятся сильные, выносливые рабы!
— Интересно, зачем тебе рабы? — сверкнул переливчатым глазом Лютобор. — К хазарам на торг отвезти? Так ты сам, как я погляжу, им с потрохами за княжью шапку продался. Не рановато только ты ее примерять начал при живом-то хозяине. Или у тебя и про твоего корьдненского родича убийца наемный припасен?
— Я заставлю тебя измерить шагами длину твоих кишок! — пообещал, меняясь в лице, Ратьша. — А затем возьму второй женой твою невесту. Думаю, она не будет против, все лучше, чем шрамами твоими любоваться!
Он ринулся на противника, замахиваясь, чтобы ударить сверху, однако в последний момент изменил направление удара, пытаясь подсечь ноги русса или достать низ его живота. Хельги успел разгадать маневр и, поймав меч княжича клинком Дара Пламени, медленно, с чудовищным усилием, но упорно и неотвратимо повел его вверх. По его руке сбегала кровь, рана на запястье тоже открылась, но он не останавливался, всего себя отдавая этому мгновению.
На лице княжича недоумение сменилось досадой, на смену которой пришел безотчетный ужас. И точно раненая волчица возле щитов билась Войнега. Готовая за свою несбыточную грезу забыть всех богов, злая поляница попыталась бросить в русса нож, да Инвар вовремя углядел.
— Моя невеста поклялась мне в верности, еще не ведая, встану ли я когда-нибудь с одра болезни, — проговорил Хельги, не останавливая движение руки, — твоя же нареченная бежит от тебя, точно от чумного, безродного предпочитая. Кто знает, может, если отнять у тебя твою смазливую рожу, и другие ее поймут?
Он сделал последнее, почти неуловимое движение, и Ратьша заревел от боли: его собственный клинок, направляемый неумолимым руссом, распорол ему щеку от подбородка до глаза. Ратьша попытался то ли освободить оружие для нового замаха, то ли отскочить назад, но было уже поздно. Как будто даже без вмешательства русса, меч княжича, описав красивый полукруг, вонзился глубоко в землю. Хельги с силой наступил на него, ломая клинок, а потом одним точным ударом опрокинул Ратьшу наземь, приставив Дар Пламени к его горлу.
— Ну что, Мстиславич, расскажи, в чем еще виновен мой побратим?
Оглушенный, Ратьша промычал что-то невнятное, даже не пытаясь подняться.
— Учинить бы над тобой то, что ты нам с Нежданом собирался уготовить, — горько усмехнулся Лютобор. — Да уж ладно. Теперь пусть судьбу твою решает народ земли вятичей да князь Ждамир.
— Да что там решать! — подал голос кто-то из рядовичей. — Казнить лиходея! Голову с плеч, и вся недолга!
— Правильно! — зашумели рядом.
Князь Ждамир стоял на теремном крыльце, более жалкий, чем когда бы то ни было. Ведал ли он о кромешных замыслах Мстиславича, Велес знает, но признавать свою неправоту, да еще в присутствии рядовичей и руссов, ох как не хотел. Но делать нечего. Деревянной рукой он подал своим людям знак, и они осторожно, точно тяжелобольного, поставили Ратьшу на ноги и повели к теремному крыльцу.
— Ну что, Мстиславич, — оскалился Дражко, усмарь.
Его лет пять назад своенравный княжич поблагодарил за нарядные сапожки, перебив плетью нос.
— Побудь теперь и ты в нашей шкуре. Боюсь только, Сулейман, собачий сын, не осмелится
