— Привет, Люк, — тихо сказал он, присев у малыша. Он осторожно притормозил кресло-качалку, и Люк с энтузиазмом забулькал и засучил ножками. Не отрывая взгляда от ребенка, он спросил:
— Ты слушаешь Этту Джонс?
Стараясь казаться легкомысленной, я ответила:
— Когда я что-то собираю, я всегда слушаю Джонни Ли Хукера, Бонни Рэйт…
— А ты слышала что-нибудь из Дип Элэм бойз? Техасский блюз… Блайнд Лемэн Джефферсон, Лидбели, Ти-Бон Уокер?
Я задержалась с ответом. Мое внимание попало в ловушку зрелища широких плеч и сильной спины, напрягшейся под рубашкой.
— О Tи-Боне Уокере слышала, об остальных нет.
Джек глянул на меня.
— Слышала когда-нибудь «See That My Grave Is Kept Clean»4?
— Да, но я считала, что это песня Боба Дилана.
— Нет, это перепев. Первым ее спел Блайнд Лемон. Я запишу тебе ее на диск, — теперь его не так-то легко отыскать.
— Не думала, что парень из Ривер Оукс5 может так много знать о блюзе.
— Элла, дорогая… блюзы — это то, к чему хороший человек не может относиться плохо. Особенно, если этот человек из Ривер Оукс.
Просто сумасшествие, до чего мне нравился его голос. Протяжная медлительность баритона, казалось, проникала внутрь моего тела и резонировала в совершенно невероятных местах. Мне хотелось сесть на пол рядом с ним, провести рукой по его густым, коротким, эффектно постриженным волосам, и позволить моим пальцам замереть у основания шеи. Расскажи мне все, сказала бы я. О блюзе, о том, как было разбито твое сердце, о том, чего ты больше всего боишься, о том, что тебе хотелось бы сделать больше всего, но ты не можешь себе этого позволить.
— А чем это так вкусно пахнет?
— Я готовила спагетти.
— Что-нибудь осталось?
— Но вы же только с обеда.
Джек казался обиженным.
— Мы были в одном из этих причудливых мест. Мне дали кусочек рыбы размером с домино и ложку ризотто. Я жутко голоден.
Его плачевное положение рассмешило меня.
— Я приготовлю тарелку.
— А я пока поколдую над кроваткой.
— Спасибо. Я разложила все эти детали согласно схеме, но на ней нет пояснений на английском.
— Не нужно никаких пояснений. — Джек глянул на схему, отбросил ее в сторону, и начал сортировать деревянные детали. — Это довольно просто.
— Просто? Вы видели, сколько разных винтиков в этом пластиковом пакете?
— Разберемся.
Он открыл брезентовый портфель и вынул беспроводную электродрель.
Я нахмурилась.
— А вы знаете, что сорок семь процентов всех ран на руках люди получают при использовании электроинструментов в домашних условиях?
Джек ловко вставил сверло в патрон.
— Множество людей также получают травмы, закрывая двери. Но это же не означает, что нужно прекратить пользоваться дверями.
— Если Люк начнет плакать из-за шума, придется пользоваться обычной отверткой.
Он вскинул брови.
— Разве Дэйн не пользуется электроинструментами?
— Редко. За исключением того лета, когда он, с «HFHI» — международной неправительственной организацией — помогал строить дома в Новом Орлеане. И то только потому, что я была на расстоянии в триста пятьдесят миль и не могла его достать.
У него на губах появилась слабая улыбка.
— Дорогая, а в чем заключаются ваши проблемы во взаимоотношениях с дрелью?
— Не знаю. Я к ним не привыкла, вот и все. Они действуют мне на нервы. Я не росла с отцом или братом, которые пользовались бы ею.
— Ну, упускаются некие важные обстоятельства, Элла. Нельзя встать между техасцем и его электроинструментами. Мы их уважаем. Большущие, такие, чтобы сажали национальную энергосистему. Мы так же любим завтраки в придорожном кафе, большие движущиеся объекты, футбол в понедельник по ночам, миссионерскую позу. Мы терпеть не можем светлое пиво, водить смарт-автомобили, признаваться, что различаем более пяти-шести цветов. Да, еще мы не удаляем воском волосы с груди. Никогда, — он поднял дрель. — А теперь позвольте мне воспользоваться этой штукой, пока будете на кухне. Поверьте, это отличная договоренность.
— Люк будет плакать, — мрачно заметила я.
— Не будет. Ему это понравится.
К моей досаде, Люк не издал ни звука и с удовольствием наблюдал, как Джек собирает кроватку.
Я подогрела тарелку спагетти с соусом и накрыла для Джека стол на кухне.
— Пойдем, Люк, — сказала я, взяла ребенка на руки и пошла с ним на кухню. — Мы с тобой развлечем кроманьонца, пока он будет есть.
Джек с наслаждением набросился на макароны, над которыми поднимался пар, и, благодарно урча, прикончил, по крайней мере, треть, прежде чем перевести дух.
— Здорово. Что вы еще можете готовить?
— Только основное. Запеканки, макароны, тушеное мясо. И могу пожарить цыпленка.
— А мясной рулет?
— Да.
— Выходи за меня замуж, Элла.
Я смотрела в его грешные темные глаза, и, хотя знала, что он шутит, чувствовала дикое биение пульса, у меня дрожали руки.
— Согласна, — небрежно ответила я. — Еще хлеба?
Поев, Джек вернулся на пол и стал собирать кроватку с ловкостью, обусловленной накопленным опытом. Он был мастеровит, уверен и умел. Должна признаться, я наслаждалась, наблюдая, как он, закатав рукава выше поросших волосками предплечий, стоял на коленях перед деревянным каркасом. Его атлетическое тело было прекрасно натренировано. Я сидела рядом на полу со стаканом вина и подавала ему винтики. Время от времени он оказывался так близко ко мне, что я ловила его запах, сексуальный фимиам мужского пота и чистой кожи. Он пару раз ругнулся, потому что несколько винтиков оказались без резьбы, но сразу за это извинился.
Джек Тревис был новым явлением в моем жизненном опыте старомодной особы. Мальчики, с которыми я училась в колледже, были не более чем мальчиками, пытающимися разобраться кто они и каково их место в этом мире. Дейн и его друзья были впечатлительными, экологически подкованными парнями, ездящими на велосипеде и имеющими учетные записи на Facebook. Я не могла представить себе Джека Тревиса, ведущего свой блог, или беспокоящимся, что его опознают, и я была уверена, что он не сыпал проклятиями относительно того, что его одежда неэкологична.
— Джек, — задумчиво произнесла я, — вы относитесь к женщинам, как к равным?
Он приладил брусок в основание каркаса.
— Да.
— И позволяете женщине платить за обед?
— Нет. Я никогда не позволяю женщине платить за мою еду. Я сказал, что обед за тобой, только потому, что это был единственный способ, чтобы остаться.
— Но если женщины равноправны, почему мне нельзя заплатить за обед?
