Не убирая оборотов двигателя, летчица направила машину к морю с таким резким снижением, что немецкие прожекторы потеряли самолет и стали один за другим выключаться. Но зенитчики продолжали вести обстрел. Вот под крылом «ласточки» показался Керченский пролив. С повреждениями в машине экипаж вышел из зоны огня и оказался над темной водой.
— Товарищ командир! Скорость сто семьдесят, самолет рассыплется! Высота сто метров!
Море — ласковое и грозное — спасающее от вражеского огня и грозящее гибелью. В те тяжкие месяцы мы и любили его, и боялись. Водная поверхность одним видом своим успокаивала, когда приходилось спасаться от зениток и прожекторов, но она становилась холодной и неприветливой, когда нужно было тянуть к берегу на поврежденной машине. Мария и Ольга напряженно прислушивались к двигателю, вглядывались в черноту ночи, с надеждой ожидая появления берега.
— Ну как, штурман?
— Нормально. Дотянем потихоньку.
Экипажи, подлетавшие к цели за самолетом Тепикиной — Голубевой, видели, с каким резким снижением уходил раненый самолет, и решили, что он сбит и падает в бездну пролива. Вернувшись с задания, так и доложили Бершанской.
— Нет, не может быть, — твердо возразила Евдокия Давыдовна. — Включите посадочный прожектор, — добавила она, продолжая вслушиваться в ночное небо.
Через 20 минут после подруг подлетела «двойка» со слоником на хвосте прилетели Тепикина и Голубева и доложили о выполнении задания.
Через несколько дней со штурманом звена Галей Беспаловой Мария летала на Эльтиген сбрасывать боеприпасы и медикаменты десантникам. Сначала перелетели к «братцам» — в полк Бочарова. Там загрузили «ласточку» — слева и справа под плоскости подвесили мешки. Полетели. Перед Эльтигеном над немецкими плавсредствами наши самолеты пролетали крадучись, на самых малых оборотах, чтобы их не слышно было, а потом снижались до высоты 50 метров так что перекликаться с нашими героями-десантниками можно было.
Благополучно выполнили шесть вылетов, удачно сбросили груз и в седьмой раз. А при уходе на первом же развороте на высоте 75 метров самолет обстреляла немецкая батарея. Прямых попаданий девушки как будто и не почувствовали, но самолет тряхнуло так, что подруги долго потом удивлялись, как они уцелели. Мотор забарахлил.
— Маша, падаем! Что случилось?
Потом падение прекратилось. Как пелось в песне, улетали от братцев «на честном слове и на одном крыле».
— Ну и выносливы наши «ласточки»! Такие с виду маленькие, слабенькие, а какие перегрузки выдерживают, — говорила Маша на аэродроме.
— Ну что, обстреляли крепко вас, сестренки? — с беспокойством спрашивали на земле.
— Да тряхнуло разок. Не поймем, в чем дело, что с машиной?
— Поддерживающая лента левой полукоробки лопнула, — ответила старший техник эскадрильи. — Так что на сегодня отлетались…
* * *
Далеко не всегда все кончалось благополучно. Иногда просто чудом летчица выводила машину из-под огня, не раз совершала вынужденные посадки. Выручало летное умение, воля и выдержка.
— Мы как-то с Галкой Беспаловой вспоминали конец сорок третьего года (Мария Николаевна часто ездит в гости к своему штурману в Одессу), и она говорит: «Ох, и не везло тебе в те месяцы! Ведь то и дело какие-нибудь чрезвычайные происшествия!» А я в ответ смеюсь: «Наоборот — везло, да еще как! Ведь кончались-то они все благополучно». Тогда же вот, когда на Эльтиген летали…
Мария Николаевна замолкает ненадолго, с улыбкой вспоминая те незабываемые дни и ночи. С годами она не утратила своей удивительной жизнерадостности и, вспоминая трудное военное время, то и дело улыбается или заразительно смеется.
— Да, так вот, когда на Эльтиген летали, еще и такое ЧП было. С Валей Пуставойтенко сделали два вылета, и очень нам мешал береговой немецкий прожектор. В третьем Валя говорит: «Разрешите отбомбиться по прожектору?» Погасили его мы удачно. А мотор вдруг начал давать перебои. Высота четыреста метров, а над морем нужно еще километров двадцать пролететь. Как ни удерживаю машину, снижаемся все равно. Вот когда водичка показалась коварной, а берег — таким желанным… До берега все же дотянули — правда, уже на ста шестидесяти метрах. Берег гористый, но садиться надо. «Валя, стреляй!» — говорю, а штурман мой молчит, а потом виновато так: «У меня ракет нет. Они в фюзеляже.» Сумела я прицелиться к проселочной дороге и так между гор долетели к бочаровцам… Нет, конечно, везло, — с веселой убежденностью продолжает Мария Николаевна. — Три вынужденных посадки ночью. Помню, на запасную площадку села — маленькая площадочка, да еще истребители там стояли и от партизан СП-2 прилетел. А у меня с мотором совсем плохо. С трудом, но все же приземлилась: ввела самолет в пике и с левым разворотом… Начальник площадки Анисимов (я его еще по Батайской школе знала) увидел это безобразие и грозно так: «Еще и бомбы висят у нее?» Трое суток искали тогда причину — почему упало давление масла?
А в декабре Маша с Валей Пуставойтенко произвели вынужденную посадку в поле, недалеко от станицы Фанталовская, на Тамани. Экипаж вылетел на разведку погоды без бомбового груза. Полет осложняли метеоусловия: облачность высотой 150 метров, морось, слабое обледенение. Перед экипажем была поставлена задача: промерить высоту облачности над Керченским заливом. Дважды девушки долетели до пункта Маяк и обратно. И вот при возвращении над косой Чушка мотор начал давать перебои. Обледеневшая машина не могла сохранить высоту. Пришлось садиться, не долетев до родного аэродрома 15 километров. Штурман даже не успела осветить ракетой место посадки. Летчица в темноте благополучно приземлила машину.
Второй раз за месяц Тепикина спасла машину и жизнь экипажа. В Фанталовской в те дни базировалась эскадрилья связи воздушной армии. Когда «ласточка» заходила на посадку и прошла над станицей, летчики услышали, что мотор работает с перебоями, и побежали к месту посадки. Среди них был и бывший курсант Тепикиной — Смирнов. С какой же радостью увидел он своего учителя — Марию Тепикину.
Обрадовалась этой встрече и Мария. В эскадрилье связи кроме Смирнова служили три ее курсанта. Все они были хорошими летчиками, и Мария вновь испытала чувство гордости за своих учеников.
Нередко приходилось Марии выполнять специальные задания днем — эти полеты требовали не меньшего напряжения сил и воли, чем ночные. Как-то на поиски пропавшего экипажа Таи Володиной и Ани Бондаревой вылетели два самолета — Тепикиной и заместителя командира полка Серафимы Амосовой. Вылетели и попали в штормовой ветер.
Амосова приземлялась первой. Села нормально, но стоило прорулить несколько метров, как ветер поставил машину на нос. Видя это, Мария решила сесть ближе к стоянке самолетов, чтобы избежать руления. Техники приготовились, чтобы после посадки сразу же удержать машину. Оказалось, что ветер дул в тот день со скоростью 30 метров в секунду.
Сколько раз на долю пилота Марии Тепикиной выпадали сложнейшие полеты и всегда она с честью выходила из этих испытаний. Так было, когда пришлось срочно вылететь в штаб воздушной армии с начальником штаба полка Ириной Ракобольской. Сгущались сумерки, а ночного старта на аэродроме посадки не было. Подлетели уже в полной темноте. Ракобольская выстрелила один раз из ракетницы, летчица разглядела площадку справа от дороги, вдоль которой стояли столбы. А второго выстрела начальник штаба сделать не смогла помешала застрявшая в ракетнице гильза. Мария посадила самолет, что называется, на ощупь. Получив задачу для полка, девушки вернулись на свой аэродром, и Мария вместе со всеми вылетела на боевое задание.
А в другой раз Тепикина вылетела на разведку погоды со штурманом звена Лидой Лошмановой. Перед экипажем стояла задача: идти с бомбами и промерить высоту облачности над расположением противника в районе Керчи.
Выполнили два вылета. Сбросили бомбы над целью Аджимушкай. Высота по прибору — 500 метров, а истинная и того меньше — около 350. При появлении самолета враг открывал ураганный огонь, ведь машина видна была как на ладони. Поврежденный самолет летчица сумела довести до Пересыпи, а полеты в ту ночь были отменены — изменения погоды не предвиделось.
Эти вылеты Марии запомнились острым чувством одиночества. Обычно экипажи шли один за другим, выручая друг друга, когда это требовалось. А на этот раз Мария и Лида были совершенно одни и потому казались себе абсолютно беззащитными. Но задание выполнили безукоризненно.
Полеты — экзамены, полеты — работа. Дорогие мои подруги! Они и сегодня, спустя десятилетия, снятся нам, и снова тревожно стучит сердце, руки крепко сжимают штурвал, а ослепительно холодный свет прожекторов обжигает воспаленные глаза. Сколько таких экзаменов мы сдали? В летной книжке у Марии Тепикиной записано: «Произвела 640 вылетов ночью, выполняла спецзадания в дневных условиях. По далеко не полным данным, было вызвано 85 сильных взрывов, 14 пожаров, уничтожено 2 склада с боеприпасами…»
