— Конечно! — даже удивилась я такому вопросу. Я вспомнила наставления тетушки, что в мужчину надо верить. «Вера женщины помогает мужчине обрести веру в самого себя», — говорила тетушка. Вера в то, что он — самый лучший, самый умный, самый сильный, самый щедрый, что у него все получится. Верить в мужчину — это просто быть рядом с ним и слушать его. Действительно быть рядом всеми мыслями, чувствами, всеми фибрами души. Не думать в этот момент о себе, о своих делах, не осуждать его даже мысленно, не сомневаться в нем, не критиковать, не навязывать свои решения. Когда в мужчину верят, у него вырастают крылья, и все ответы приходят сами собой, и все кажется таким возможным. Я повернулась к Сергею, стараясь перенести все внимание на него и перестать думать о тетушке.
— У вас есть огромное желание, ум и сила. Значит, все возможно, — как можно убедительнее произнесла я.
— И теперь у меня есть вы! Я хочу, чтобы вам что-то напоминало обо мне, когда я уеду. — Сергей протянул мне красивую книгу. Я открыла ее и увидела, что на каждой странице было написано стихотворение. Это были и стихи Сергея, и стихи Бальмонта, и Пушкина, и Северянина, и других, пока незнакомых мне поэтов.
— Каждый раз, когда я думал о вас, я листал томики стихов, и те, что были созвучны моему настроению, я переписывал в эту тетрадь. Пообещайте, что вы будете перечитывать их и вспоминать обо мне.
2006
— Ты вспоминала обо мне? — первое, что спросил Спирос, стоило нам подойти к ним поближе. Мы подъехали к аэропорту чуть позже, чем планировалась, и застали Фабрицио и Спироса в нетерпении ждущих нас в линии прилета. Спирос был великолепен, южная вальяжность сочеталась в нем с брызжущей энергией. Светлый костюм и бирюзовая рубашка резко выделялись на фоне темно одетых людей, приковывая внимание к бирюзовым ботинкам. Фабрицио был одет более строго, но не менее ярко: темно-синий пиджак и желтая рубашка. Он не сводил глаз с Карины. Она же за эти три месяца сильно изменилась, в ней появилась легкость и беззаботность юной девушки, но в то же время осталась увлеченность жизнью зрелой женщины.
— Монтаж выставки начинается завтра, и я хочу показать вам свою студию, — идя к машине, объясняла Карина на английском языке.
Частные уроки английского не пропали даром. Оставшись без детей в летние каникулы, Каринка все время посвящала себе. И ей было чем гордится за прошедший после больницы месяц совершила невозможное. Она открыла небольшую студию дизайна штор в Доме художников на Крымском Валу. Войдя в студию Карины, мы остановились как вкопанные. Роскошные ткани фабрики Фабрицио, вставленные в красивые золоченые рамы, походили на шпалеры, которые когда-то украшали стены дворцов. Темно-синяя ткань, затканная золотыми лилиями, собранная в лобрикен и подхваченная золотыми кистями, закрывала окно. Изысканная роскошь тяжелых позолоченных подсвечников и кресла эпохи короля Людовика XV усиливали ощущение, что мы вдруг оказались во Франции XVIII века. Но когда я увидела в алькове стоящую кровать, воссоздающую кровать мадам Помпадур, то застыла в восхищении. На нежно-зеленом шелке покрывала были вручную нашиты розовые кувшинки, казавшиеся реальными.
— Я под каждую положила немного сентипона, поэтому они кажутся выпуклыми, — объяснила Карина, заметив, как я провожу рукой по цветку. — Я и не думала, что это так увлечет меня — шить все эти подушечки, валики и полог над кроватью.
— Неужели ты все это сделала сама? — Я никак не могла прийти в себя от изумления и восхищения.
— Я наняла девушку, которая мне помогает, но все придумала и почти все сделала сама. И мы сделали фотографии и роскошный каталог к выставке: шторы, покрывала, подушки, обивку мебели. Положение жены богатого и влиятельного мужчины имеет свои плюсы. Антон чувствует себя виноватым и потакает всем моим прихотям, помогая мне во всем. Но я так рада, что встретила Фабрицио. Господи, увлекшись, мы совсем забыли о Фабрицио и Спиросе. Мы обнаружили их все еще стоящими застывшими и онемевшими посреди студии. Было видно, что Фабрицио сражен вкусом Карины, ее фантазией и скоростью, с которой она успела все это сделать.
— Карина, — наконец-то очнувшись от оцепенения, Фабрицио устремился ей навстречу, поднес ее руки к губам и, начиная их целовать, продолжил: — Ты не только красива, но и талантлива. С такой женщиной я могу захватить весь мир. Ты все еще уверена, что не хочешь переехать в Италию, ты все еще хочешь остается своим мужем?
О Фабрицио, — уклоняясь от его объятий, засмеялась Карина. — Сначала мы захватим Москву, а потом посмотрим.
— О, я совсем забыл! — опомнился Фабрицио. — Я приготовил для тебя подарок. И он достал рулон из своего тубуса с образцами ткани, развернув небольшой, 50×70, холст.
— Какое чудо, — выдохнули мы, переглянувшись с Кариной, вспомнив наше шутливое рассуждение о том, что кувшинка символизирует состояние Девочки. Прозрачные акварельные краски изображали плавающую кувшинку и обнаженную девушку, раскинувшуюся на этой кувшинке. Чистота и тонкость линий и прозрачность молочно-розовых мазков создавали иллюзию, что цветок превращается в девушку или девушка становится частью цветка. И в ее позе было столько невинности и в то же время чувственности, что казалось, каждый штрих наполнен эротизмом. Карина, взяв картину, приложила ее к стене в алькове. И хотя стиль картины совсем не соответствовал французскому стилю, мы вдруг почувствовали, как воздух в комнате завибрировал от проснувшихся желаний. Спирос уже по-другому посмотрел на кровать маркизы де Помпадур и на меня и как бы между делом заметил:
— Хотелось бы мне почувствовать себя Людовиком, делящим ложе с очаровательной возлюбленной.
— О, — рассмеялась Карина, — ложе есть, осталось найти возлюбленную! Хотелось бы надеяться, что я ее уже нашел, — обнимая и притягивая меня к себе, пробормотал Спирос. — Когда два человека соединяются — сливаются две энергии, сливаются два мира, и хочется продлить это сладостное мгновение, насладиться им в полной мере. Так же как, когда вдыхаешь запах цветка и замираешь от восторга, когда от красоты происходящего захватывает пух. И древние считают, что именно в это мгновение происходит квантовый скачок в другое измерение, когда двое становятся одним и растворяются друг в друге, и чувствуют друг друга каждой клеточкой своего тела, — шептал он мне на ухо. Я покраснела, словно уличенная в чем-то постыдном, потому что я, смотря на роскошную кровать, упивалась совсем другими мечтами, представляя себе Богдана и наши сплетающиеся тела. Наверное, мои потемневшие глаза и учащенное дыхание разбудили надежды Спироса, который тут же все отнес на свой счет. «Хватит мечтать о мужчине, — остановила я себя, — который так долго ждал, чтобы написать смс. Я же ничего о нем не знаю. Глупо фантазировать о едва знакомом человеке, когда рядом такой мужчина, как Спирос: умный, успешный и притом сексуальный, разделяющий мою увлеченность различными практиками и готовый многое сделать ради меня». И словно подтверждая мои мысли, Спирос достал небольшую бархатную коробочку:
— У меня тоже есть для тебя подарок! «Только бы не кольцо», — испугалась я, открывая коробочку. В коробочке на белой атласной ткани лежал золотой крестик.
— Это крестик из церкви Святого Спиридона. Меня назвали в честь него. Он будет тебя охранять и напоминать обо мне! — Спирос смотрел на меня, ожидая моей реакции. Я промолчала, погруженная в свои мысли.
1906
Я вошла, погруженная в свои мысли, вспоминая наш прощальный поцелуй с Сергеем. Мы шли пешком до тетушкиного дома после прогулки на пароходе, болтая ни о чем. Но стоило нам войти под арку Сената и Синода и очутиться на малолюдном улочке, буквально в нескольких шагах от тетушкиного дома, Сергей схватил меня в объятия. Было что-то в прикосновении его горячих губ, что заставило меня почти потерять сознание и задрожать в его объятиях. Было чувство, что я вдруг оказалась под палящим солнцем, в лучах которого я плавилась, и плавились все мои мысли. И в какой-то момент я сама стала этим солнцем, превратившись в пульсирующий огненный шар желания. Где-то всплыла мысль, что это безумие — стоять на улице посреди дня и так целоваться. Последним усилием воли оторвавшись друг от друга, мы попрощались. Войдя в дом, я все еще продолжала дрожать, пытаясь справиться с нахлынувшим на меня желанием, и застыла, увидев Арсения, увлеченно о чем-то беседовавшего с тетушкой. Арсений кинулся ко мне, опрокинув чашку с чаем. Смутившись, он остановился.
— Не беспокойтесь, я позову горничную. — Тетушка встала и выскользнула из столовой, оставив нас вдвоем.
— Я все лето думал о вас, но каждый раз, когда я садился писать, все слова казались примитивными и глупыми, и я рвал эти письма. Оказалось, что написать научный труд легче, чем выразить что между нами то, что хочешь сказать той, которая так много значит для меня. С нотами оказалось проще.
