Увы, большинство наших сограждан — утилитаристы, в грош не ставящие культурные ценности; сколько бы книг они ни прочли — всё впустую. Так считает уравновешенный политолог и экономист Аузан. Всякое повидавший социолог Гудков полагает, что нарушен отбор должного, совершенно нет литературной и театральной критики. Смелый режиссёр Богомолов утверждает, что наша культура повторяет структуру нынешней российской экономики: она насквозь мафиозна и склонна к стагнации. А феерический редактор «Книжного обозрения» Гаврилов призывает не ждать, когда сидящему под ёлкой гению упадёт на голову яблоко, но поддерживать всё, что адресовано массовой аудитории.
Вскользь проехали катком по практике советских «макулатурных» изданий, ткнули локтем в бок «Королеву Марго», вздохнули: эх, население плоховато… И ни разу не произнесли наиважнейшее в связи с этим понятие «культурная традиция». Сидящий сбоку, на «скамье запасных», критик Казинцев напомнил дружным собеседникам, что нужно поощрять народное искусство, воспитывать человека и не стравливать элиту и массы. Теперь книга стала читателю недоступна, а ведь в советское время на телевидении существовала редакция литературно-художественного вещания. Всё так, кивают головами собравшиеся за «очень маленьким круглым столом». А затем невозмутимо продолжают обмен маленькими словами по дежурному поводу. Что и говорить, узок круг этих «эволюционеров», страшно далеки они от прихожей, где на лавочке притулился одинокий заступник народный.
Но вот на этом же поле сошлись видимые антагонисты — «почвенники» и «западники» в очередном бою за понимание сокровенного смысла 1970-х годов. Иванова-критик полагает, что те годы для культуры были тусклыми, глухими: молчали о главном, писали в стол. Куняев-поэт — другого мнения и называет имена и книги, которые были в центре давнего десятилетия. Сидоров-критик занимает примирительную позицию: художники и произведения прекрасны, но ведь писать можно было только «условно», не впрямую. А Бурляев-режиссёр говорит без обиняков: это был расцвет, в оковах — но пели!
И здесь как голос нового поколения, которое выносит прошлому страшный приговор, появляется юный историк — редактор журнала, где публикуются мемуары диссидентов. С глубокой печалью он роняет в аудиторию тезис: 70-е — время тотального антисемитизма… «Почвенники» обомлели, «западники» сокрушённо покачали головами. Впрочем, зловещее облако было вскоре рассеяно, и молодой «историк на поручении» страшных слов больше не произносил. Спор закруглил ведущий: останутся крупные художники, надо собирать факты, но анализировать их пока рановато.
В «Апокрифе» заводят разговор о сне в русской литературе. Разумеется, упоминают Достоевского и Толстого, отечественную и европейскую традиции, касаются Востока. В качестве творца художественной реальности привлечён современный поэт Крылов. А почему, к примеру, не почвенный прозаик Коняев, автор тематически близкого цикла рассказов «Накануне, или Сны непозабытые»? Правда, опубликованы эти «Сны» довольно давно — шестнадцать лет назад, зато — в либеральном «Континенте» и в эпоху куда более яростного противостояния идей, нежели день сегодняшний. Да, общество с тех пор стало намного аморфнее, тогда как телевизионная цензура укрепила свои боевые порядки.
Другая «апокрифическая» забота — петровская Табель о рангах. Прав был Розанов, упрекая русскую литературу в сатирическом отображении государственной иерархии, или погорячился? За партами — филологи Липман и Ляцу, переводчик Зайончек, автор криминальных романов Корецкий, историк Знатнов. До времени в тени — представитель Европы политолог Торнейро. Главные лица посиделок — писатель Войнович и критик Сидоров. Голос цивилизованного большинства единодушен: «да» — иерархии в государстве, «нет» — иерархии в творчестве. Одна за другой следуют цитаты из рассказа Войновича «Шапка», где осмеиваются представители советской «секретарской» литературы. И это сегодня, когда российские писательские делегации на различные международные форумы составляются исключительно по признаку идеологической лояльности Либеральному Богу! Только историк с говорящей фамилией Знатнов упомянул о древнерусской табели, внешне очень простой, но внутренне чрезвычайно многообразной, поддерживавшей русский уклад сотни лет — до петровских нововведений. Но мнение это — будто соринка в буржуазном телевизионном глазу. Сморгнул — и нет её.
Любовные романы — навязчивая примета современности. В этом есть некая тайна, замечает Ерофеев и приглашает высказаться Андрона Кончаловского. Режиссёр умно и тонко предупреждает об опасности порнографии и пошлости, которые непременно возникнут, если уйти от «сообщения чувств», от желания художника понять человека и сострадать ему. Юная суфражистка, не смущаясь, вступает в разговор и заявляет: сейчас — эра женщин, этому посвящено содержание журнала, который она возглавляет.
Только пожмёшь плечами: столько умных и толковых молодых ребят, а журналы издают какие-то цыплята-бройлеры, у которых нет ни одной собственной мысли — только чувство идеологической солидарности и самомнение.
Собственно литературные «Разночтения» стали непереносимо скучны. Журналист Игорь Зотов написал роман «Аут» и долго рассказывает Александрову, почему и как он это сделал. Автора чрезвычайно интересует Африка, а его герой не очень любит людей, и поэтому он — аутист. После таких программ зритель вполне может невзлюбить литературу как что-то исключительно нудное, а уж зачислить ведущего программы в разряд аутистов — тем более. По высказыванию Александрова, проза либеральных «толстых» журналов в октябре — «концентрированная и энергичная»: это живо напоминает словарь химика и физкультурника.
Совершенно иной по тону и содержанию оказывается передача, посвящённая 70-летию Валентина Курбатова. На экране вовсе нет заботы о внешнем устройстве общества, храброй критики населения и государства. Речь идёт о родине, о духовном состоянии русского народа, о смысле земной жизни. Курбатов предстаёт универсальным человеком культуры, который понимает её основы и чутко угадывает пути её органического развития. Притом он трезво оценивает душу своего современника, видит тупик, в который она попала, будто в капкан. «Мы страшно затосковали друг по другу, историческое безумие нас утомило…»
Однако двуликий Янус всё так же кривляется, хохочет и лжёт. Тёмное называет светлым, а пустое — содержательным…
Безумие ещё не кончилось.
30.10.2009 18:55:39 — Фролов Игнат пишет:
В «Разночтениях» как-то показали «английского» писателя Александра, кажется, Снегирева (может быть, Снегирефф правильно?). Потом ещё каких-то маргиналов выставляли и выставляют, которые до сих пор бесстрашно сражаются со сталинизмом, т. е. поезда под откос пускают. В этом сезоне перестал этот бред смотреть… Действительно, ни к литературе, ни к культуре это "тихое шоу" отношения не имеет.
28.10.2009 19:27:12 — кондратьев олег пишет:
Все эти люди, группирующиеся вокруг Ерофеева и подобных, косящих под интеллигентов, делающих вид, что они что то знают, чего не знают другие к русской культуре отношения не имеют.
Ребарбора
ТелевЕдение
Ребарбора
ТЕЛЕРАЗМЫШЛЕНИЯ
Ребарбора, или Управляемая деградация
Николай РОМАНОВ
О погоде много говорят, но ничего не делают.
Чарльз Д. Уорнер
21 ноября — Всемирный день телевидения. Генеральная Ассамблея ООН предлагает государствам отмечать этот день, поощряя глобальные обмены телевизионными программами, посвящёнными проблемам мира, безопасности, экономического и социального развития и расширения культурного обмена.
Ровно 70 лет назад началось регулярное телевещание в СССР, продолжившееся в современной России. Бесперебойность работы ТВ не зависит от качества программ, что и доказал пожар на Останкинской телебашне. Теленачальству не придёт в голову мысль «вырубить» ТВ из-за позорно низкого качества программ — «Была бы только тройка, да тройка порезвей!». Технотройка ТВ: звук, картинка и трансляция. Приложение: программы без намёка на содержательность содержания.
Духовность отчаянно бьётся за жизнь, пойманная в сетку передач и запертая в резервации под названием «Культура». Она создана гламурными конкистадорами для носителей коренного искусства. Вот почему, когда последний оплот интеллекта на ТВ отважился затеять «Культурную революцию», та стала смахивать на «курортный» преферанс, где трое — ведущий и пара диспутантов — играют против четвёртого (зрителя).
