— И с этой надеждой, несчастная девушка, — сказал отшельник, — ты явилась в это пустынное место, чтобы обратиться за помощью к человеку, решившему навсегда порвать узы, о которых ты только что говорила, и желающему погибели всему человечеству? Как это ты не побоялась прийти сюда?
— Горе,— отвечала Изабелла с твердостью,— сильнее всякого страха.
— А тебе не приходилось слышать разговоры о том, что я продался нечистой силе, — дьяволам, столь же безобразным на вид и столь же враждебным людям, как и я сам? Ведь ты слышала об этом — и все же явилась ко мне в полночный час.
— Моя вера в бога охраняет меня от суетного страха, — отвечала Изабелла, но ее бурно вздымающаяся грудь выдавала, что храбрость ее напускная.
— О, — воскликнул карлик, — да ты, оказывается, философ! Однако как же ты, столь юная и прекрасная, не подумала об опасности, которой подвергаешься, доверяясь человеку, затаившему такое зло против человечества, что для него нет большего удовольствия, чем уродовать, уничтожать и унижать самые красивые его создания.
Изабеллу охватило чувство тревоги, но она отвечала с твердостью:
— Какое бы зло ни причинили вам люди, вы не станете мстить за него человеку, который не сделал вам ничего дурного и никогда никому не желал зла.
— Вот как, девушка! — продолжал он. Его черные глаза сверкали, придавая злобное выражение его искаженным чертам. — Месть — это голодный волк, который только и ждет, чтобы рвать на куски живую плоть и лакать кровь. Неужели он будет слушать ягненка, уверяющего, что он ни в чем не виноват?
— Послушайте! — сказала Изабелла, вставая и говоря тоном, полным чувства собственного достоинства. — Я не боюсь всех этих ужасов, которыми вы пытаетесь меня запугать. Я с презрением отвергаю их. Будь вы человек или дьявол, вы не обидите женщину, которая пришла в тяжелую минуту просить о помощи. Вы не тронете меня, вы не посмеете.
— Ты верно говоришь, милая, — отвечал отшельник, — я не посмею и не трону тебя. Иди домой. Не бойся того, что тебе угрожает. Ты просила меня о помощи — ты ее получишь.
— Но, отец, я дала согласие сегодня вечером обвенчаться с человеком, который мне отвратителен. Отказаться — значит подписать смертный приговор моему отцу.
— Сегодня вечером? В котором часу?
— До полуночи.
— А теперь давно уже стемнело, — пробормотал карлик. — Все равно не бойся ничего. Времени вполне достаточно, чтобы спасти тебя.
— И моего отца? — спросила Изабелча умоляющим тоном.
— Твой отец, — молвил в ответ карлик, — был и остается моим злейшим врагом. Все равно не бойся, твоя добродетель спасет и его. А теперь уходи. Иначе меня снова усыпят глупые мысли о достоинствах человека, пробуждение от которых было таким страшным... Не бойся ничего, я вызволю тебя у самого подножия алтаря. Прощай, время идет, и я должен действовать.
Он подвел ее к двери хижины и выпустил. Она вскочила на лошадь, которая паслась за оградой и при свете восходящей луны быстро двинулась вперед, к тому месту, где остался Рэтклиф.
— Ну что, все в порядке? — был его первый нетерпеливый вопрос.
— Тот, к кому вы послали меня, дал мне обещание; но как он его выполнит?
— Ради бога, — отвечал Рэтклиф, — не сомневайтесь в том, что он способен выполнить свое обещание.
В этот момент раздался далеко разнесшийся по пустоши резкий свист.
— Слышите! — сказал Рэтклиф. — Он зовет меня. Мисс Вир, возвращайтесь домой и оставьте незакрытой заднюю калитку в саду. А от двери, ведущей к потайному ходу, у меня есть ключ.
Свист повторился, на этот раз он был еще более резким и продолжительным, чем в первый раз.
— Иду, иду! — воскликнул Рэтклиф и, пришпорив коня, двинулся через пустошь по направлению к хижине отшельника. Мисс Вир вернулась в замок. Дорога заняла совсем мало времени, ибо под ней был горячий конь, которому передалась владевшая его хозяйкой тревога.
Она исполнила наказ Рэтклифа, хотя не понимала толком, что он означает, и, оставив лошадь на лужайке возле сада, никем не замеченная, поспешила к себе.
Она отперла дверь и позвонила, чтобы принесли свечи. Вместе со слугой, отозвавшимся на звонок, вошел ее отец.
Он сказал, что дважды подходил к ее двери в течение двух часов, которые прошли с тех пор, как они расстались, и, не слыша ее голоса, стал уже было опасаться, что она заболела.
— А сейчас, дорогой отец, — сказала она,— позвольте мне напомнить о вашем любезном обещаний. Дайте мне возможность провести одной те последние минуты моей свободы, которые у меня еще остались, и постарайтесь продлить это время как можно дольше.
— Охотно, — отвечал отец, — тебе больше никто не помешает. Но твой туалет в беспорядке, волосы растрепаны. Надеюсь, ты приоденешься, когда я за тобой приду? Твое самопожертвование только в том случае пойдет на пользу, если оно добровольно.
— Ах, так? — отвечала она. — Не бойтесь, отец, жертва украсит себя перед закланием.
Глава XVII
На свадьбу что-то непохоже!
«Много шума из ничего»
Часовня в замке Эллисло, в которой должен был происходить обряд злополучного бракосочетания, представляла собою здание гораздо более древнее, чем сам замок, хотя последний и был построен очень давно. Еще до того, как между Англией и Шотландией начались частые войны, настолько продолжительные, что здания по обе стороны границы стали главным образом использоваться в качестве крепостей, в Эллисло существовало небольшое поселение монахов, являвшееся, по предположению знатоков старины, частью богатого Джедбергского аббатства. За годы перемен, вызванных войной и взаимными грабежами, монахи давно уже лишились своих владений. На месте их разрушенных келий был построен феодальный замок, в архитектурный ансамбль которого вошла их часовня.
Круглые арки и массивные колонны простотой своих очертаний свидетельствовали, что это сооружение принадлежало к так называемой ранней саксонской архитектуре. Оно всегда выглядело весьма мрачно и уныло. Феодальные властители замка нередко пользовались им как фамильным склепом, а задолго до этого монахи хоронили в нем своих умерших. Сейчас, при свете нескольких дымящих факелов, которые горели желтым огнем, часовня выглядела вдвойне мрачно. Пробиваясь сквозь дым, этот свет окружал факелы багряно-красным ореолом, за которым снова смыкалась тьма, скрывавшая от глаз внутренность часовни, так что последняя казалась непомерно огромной. Мрачность всей картины, пожалуй, еще более подчеркивалась выбранными на скорую руку украшениями. Вокруг висели старые гобелены, поспешно снятые со стен других помещений замка и перемежавшиеся теперь с фамильными гербами и надгробными памятниками в разных местах часовни. По краям каменного алтаря находились два изваяния, резко отличавшиеся друг от друга. С одной стороны высилась высеченная из камня мрачная фигура отшельника или монаха, приобщившегося своею смертью к лику святых. Он был изображен стоящим на коленях, в рясе и капюшоне, а лицо его было обращено кверху, как во время молитвы. Его руки с висящими на них четками были сложены на груди. По другую сторону алтаря находилась гробница в итальянском стиле, изваянная из очень красивого белого мрамора — образец современного искусства. Она была воздвигнута в честь матери Изабеллы, покойной миссис Вир-Эллисло, которая была изображена лежащей на смертном одре, в то время как плачущий херувим, отвернувшись, гасил лампаду, — это был символ ее близкой кончины. Статуя была подлинным произведением искусства, но выглядела не на месте в этом грубом склепе. Многих удивило и даже возмутило, что Эллисло, не относившийся с особым вниманием к жене, когда та была жива, в притворном горе соорудил ей столь дорогой памятник. Другие не склонны были обвинять его в лицемерии, утверждая, что памятник сооружался под наблюдением и на средства мистера Рэтклифа.
Перед церемонией венчания у этого памятника собрались гости. Их было немного: большинство уехало из замка, чтобы готовиться к предстоящему политическому выступлению, а Эллисло при существующих обстоятельствах не очень-то желал приглашать кого-либо, кроме самых ближайших родственников, присутствие которых, согласно обычаям страны, считалось совершенно необходимым. Рядом с алтарем стоял сэр Фредерик Лэнгли, более мрачный, угрюмый и задумчивый, чем обычно, и около него Маршал, собиравшийся, по установленному обычаю, выступить в роли шафера. Беззаботное настроение молодого человека, которое он никогда не давал себе труда подавлять, еще более оттеняло мрачное облако, нависшее над челом жениха.
