С досады и чтобы поскорее им освободиться, Владик тоже вызвался приколачивать гвоздики. Но хитрая Натка сразу смекнула, что от такой работы толку будет мало, и, всучив Владику целую кипу маленьких флажков, приказала тащить их вниз и сдать дежурному по главной лагерной площадке.
В другое время Владик обязательно заспорил бы, но сейчас это было невыгодно: ему нужно было казаться послушным.
Сердито глянув на Тольку, он спокойно вышел, а очутившись за дверью, напролом через кустарник, через ручейки и овражки он помчался вниз, чтобы поскорей вернуться и, пользуясь предпраздничной суматохой, убежать с Толькой к развалинам старых башен.
Однако, когда взмокший Владик вернулся, Тольку он не застал. Оказывается, сразу же после ухода Владика Натка выругала Тольку за то, что он криво забивает гвоздики, и турнула его прочь. А обрадованный Толька тотчас же ринулся догонять Владика, но не напролом, а мимо сада, через мостик и дальше по тропке.
«Вот еще напасть!» – подумал огорченный Владик и сгоряча дал подзатыльник подвернувшемуся черкесёнку Ингулову. Но тут на помощь Ингулову выглянул здоровенный пионер, кубанец Лыбатько, и Владику пришлось уносить ноги подальше.
На поляне, под кипарисами, злой и усталый Владик наткнулся на Альку и октябренка Карасикова, которые копошились возле толстого чурбана, пытаясь спихнуть его под откос, в болотце.
Здесь Владик вспомнил, что и октябренку Карасикову надо дать щелчка: Карасиков утром наябедничал, что Владик запихал Баранкину под простыню жестяную мыльницу и платяную щетку.
Но тут оглянулся Алька и, спокойно глядя на грозное лицо Владика, попросил, чтобы он помог им сдвинуть тяжелый чурбан.
Такая смелая просьба Владику понравилась.
Через минуту чурбан с треском полетел вниз и, как бомба, плюхнулся в болотце, заставив разлететься во все стороны обалдевших лягушек.
– Ты хороший человек, Алька! – присаживаясь на траву, задумчиво проговорил Владик.
Алька улыбнулся и с любопытством посмотрел Владику в глаза.
– Ты хороший человек, – внезапно придумал Владик. – Жалко, что ты мал еще, а то я взял бы тебя к себе в товарищи. Мы бы залезли с тобой на самую высокую гору, стали бы с винтовками и сторожили бы оттуда всю страну.
– И я бы тоже залез, – обиженно вставил Карасиков, который после того, как увидел, что щелчка не будет, осмелел и подвинулся поближе.
– Или нет, – охваченный новой фантазией и показывая Карасикову кукиш, продолжал Владик. – Я бы стоял с винтовкой, ты бы смотрел в подзорную трубу, а Толька сидел бы возле радиопередатчика. И чуть что – нажал ключ, и сразу искры, искры… тревога!.. тревога!.. Вставайте, товарищи!.. Тогда разом повсюду загудят гудки – паровозы, пароходы, сверкнут прожектора. Летчики – к самолетам. Кавалеристы – к коням. Пехотинцы – в поход. И рабочие бегут на заводы, и работницы бегут. Спокойней, товарищи! Нам не страшно!
– Я бы тоже побежал! – уныло завопил оскорбленный Карасиков. – Раз все бегут, значит, я тоже.
Этот жалобный возглас охладил Владика. Он сразу потух, остыл и продолжал уже негромко и насмешливо:
– А потом после боя вдруг вспомнил бы: а где это, братцы, наш герой Карасиков? Ни среди живых его нет, ни среди мертвых, ни среди раненых. А кто это ворочается в спальне под кроватью? Ах, это вы, гражданин Карасиков! Ах, вы умеете только языком болтать да ябедничать, как я Баранкину под простыню мыльницу да щетку запихал! Да раз ему за такие дела щелчка! Два щелчка! То-то, карасятина!
Не успел отщелканный Карасиков пикнуть, как озорной Владик уже исчез.
Карасиков хныкнул и вопросительно посмотрел на Альку.
– Ничего! – успокоил Алька. – Он тебе только два раза. А про все другое – это он нарочно. Там Красная Армия и без нас сторожит. Там не один часовой, а тысячи часовых, и все стоят и не шелохнутся.
– И я бы тоже не шелохнулся, – не уступал Карасиков.
– Нет, ты бы шелохнулся! – рассердился Алька. – Почему же вчера на утренней линейке все стоят смирно, а ты ворочался, ворочался… даже Натка заругалась?
– И вовсе не ворочался. Это оттого, что у меня шнурок оборвался и штаны вниз сползали, – обидчиво возразил Карасиков.
– А разве же у часовых сползают? – снисходительно усмехнулся Алька. – Эх ты, хвастунишка!
Из-за кустов выскочил Иоська.
– Где вы запропастились? – размахивая руками, затараторил он. – Бегите скорее! В море катер! Сейчас встречать… Гости едут. Матросы!.. Ворошиловцы!..
Уже выбивали дробь барабанщики, трубили сигналисты, кричали звеньевые, и гулко в море заревела сирена причаливающего катера.
Это приплыли пионеры севастопольского военизированного лагеря – ворошиловцы.
В длинных черных брюках, в матросках с голубыми полосатыми воротниками, на подбор рослые, здоровые, они шагали быстро, уверенно, и видно было, что они крепко дорожат и гордятся своей выправкой и дисциплиной.
Среди них Владик увидел знакомого мальчишку и нетерпеливо крикнул ему:
– Мишка, здорово!
Но тот только повел глазами и чуть-чуть улыбнулся, как бы давая понять, что хотя он и сам рад, но все это потом, а сейчас он пионер, матрос, ворошиловец, в строю.
После ужина ребята получили новые трусы, безрукавки и галстуки. Везде было шумно, бестолково и весело.
Барабанщики подтягивали барабаны, горнисты отчаянно гудели на блестящих, как золото, трубах. На террасе взволнованная башкирка Эмине уже десятый раз легко взлетала по чужим плечам чуть не к потолку и, раскинув в стороны шелковые флажки, неумело, но задорно кричала:
– Привет старай гвардий от юнай смена!
На крыльце, рассевшись, как воробьи, громко и нестройно пели октябрята. Тут же рядом вспотевший Баранкин заколачивал последние гвозди в башенку фанерного танка, а прыткий Иоська вертелся около него, подпрыгивал, похваливал, поругивал и поторапливал, потому что танк надо было еще успеть выкрасить.
– Так, значит, завтра? – уговаривался Толька с Владиком.
– Сказано, завтра.
– И чтобы не получилось, как сегодня. Я туда – он сюда. Он сюда, а я туда. Как только приведут, скомандуют «разойдись», я сразу нырк, ты тоже. И на верхней тропке, возле беседки, встретимся.
– А если там кто-нибудь уже есть?
– Тогда шарах в кусты. Сиди да посвистывай.
– Я-то свистну! – усмехнулся Владик, и, щелкнув языком, он рассыпался такой оглушительной трелью, что Натка подозрительно посмотрела на этих друзей и погрозила пальцем.
Наступил вечер праздника.
При первом ударе колокола затихли песни, оборвались споры, прекратились игры, и все поспешней, чем обыкновенно, бросились к своим местам в строю.
– Ты не видала папу? – уже в третий раз спрашивал огорченный Алька у Натки.
– Нет, Алька, еще не видала. А ну, ребята, одернуть безрукавки, поправить галстуки. Как у тебя шнурок, Карасиков? Опять трусы сползать будут?
Пока ребята одергивали и оправляли друг друга, она успокоила Альку:
– Ты не печалься. Раз он сказал, что придет, – значит, придет. Наверно, на работе немного задержался.
На другом конце линейки разгневанный звеньевой Иоська ахал и прыгал возле насупившегося Баранкина.
– Сам танк заставлял красить, а теперь сам ругается, – хмуро оправдывался Баранкин.
– Так разве же я тебя галстуком заставлял красить? – возмущался Иоська. – И тут пятно, и там пятно. Эх, Баранкин, Баранкин! Ты бы хоть раньше сказал, а теперь и кладовая заперта и кастелянша ушла. Ну, что мне теперь делать, Баранкин?
– Раньше я пошел галстук горячей водой с мылом мыть, а сейчас, когда высохло, гляжу – опять на сухом видно. Я макнул кисть, вдруг кто-то меня толк под руку. Ну, вот и брызнуло. Разве же, когда человек работает, тогда толкаются? Я, когда человек работает, лучше его за сто шагов обойду, а толкать никак не буду.
– Значит, у беседки, – еще раз шепотом напомнил Толька. – Спички взял?
– Взял… Помалкивай, – тихо ответил Владик и неосторожно похлопал по заправленной в трусы безрукавке.
Неполный спичечный коробок брякнул, и звеньевой Иоська разом обернулся:
– Ты зачем спички взял? Нехорошо! Брось, Владик.
– А тебе что? – испуганно прошипел Владик. – Какие спички?
– Звено, Владик, ударное, а у одного галстук в краске, у другого спички спрятаны… Брось лучше. Стыдно! Да чего ты грозишься? А то не посмотрю, что товарищ, и скажу вожатой.
– Ну, говори… Провокатор!
Иоська отшатнулся. Доброе веснушчатое лицо перекосилось, губы дернулись, кулаки сжались. Но в это же самое мгновение снизу, от главного штаба, взвилась сигнальная ракета – «всем сбор». И от фланга к флангу раздалась громкая команда: «Внимание!»
Если бы это был не Иоська, а кто-либо другой, то, вероятно, несмотря на сигнал, несмотря на команду, позорная драка в строю была бы неминуема.
