Хотя ничего невозможного в этом не было. По-видимому, в «Мидуэе» все было возможно. И досье Дональда Уолберна могло содержать ошибочные прогнозы. Уолберн, должно быть, научился действовать более ловко, чем во время того случая с разбитой бутылкой.
Сегодня официанткой была Дебби Латтимор. Она принесла мне суп, натянуто улыбнулась, потом взяла опустевшие тарелки Уолберна и Бартоломью и снова ушла на кухню. Я начал есть, а Джордж Бартоломью сказал:
— Не думал, что вы еще здесь.
Я посмотрел на него:
— Почему?
— Все разъяснилось, не так ли? — Это был нервный сорокалетний клептоман и собиратель бечевок, которого отпустили из лечебницы не потому, что он излечился, а потому, что его считали безобидным. Так ли это было? Он продолжал: — Вы нашли парня, который тут прятался, а Уолтер признался, что это он подстроил все те случаи. — Он обвел рукой вокруг своего лица. — Поэтому я думал, что вы уедете.
Дональд Уолберн окинул меня тяжелым взглядом и снова уткнулся в тарелку. Дебби вернулась, держа в руках две тарелки, на которых лежали гамбургеры, большего размера, чем обычно, их называют сейлесберийскими бифштексами и подают в тех местах, где кормят большое число людей без выбора блюд.
— Думаю, я уеду через день-два, — сказал я. — У меня есть личные проблемы, которые я хотел бы обсудить с доктором Камероном и доктором Фредериксом. У меня пока не было на это времени.
Он кивнул, вполне удовлетворенный моим ответом. Дебби поставила тарелки, и это на время прервало наш разговор. Я продолжал есть суп.
В столовую вошла Роуз Акерсон, в руках у нее был пустой поднос. Ни на кого не глядя, она прошла на кухню. Минутой позже появились Хелен Дорси и Рут Эйренгарт. Они заняли стол с другой стороны от нас. Дебби принесла им суп. Я уже закончил есть свой суп, и она подошла забрать тарелку. Когда она возвращалась на кухню, оттуда вышла Роуз Акерсон — на ее подносе горой возвышалась еда, богатая сахаром и крахмалом. Она опять проигнорировала всех присутствующих.
Сейлесберийский бифштекс — еще одно блюдо, которое надо резать. С трудом преодолев смущение, я попросил Бартоломью порезать его для меня. Я уже почти привык работать левой рукой и управился с бифштексом довольно быстро.
Вошли Мэрилин Назарро и Бет Трейси и заняли еще один стол. Я поглядывал на них, но не засматривался подолгу. Обе они теперь оказались в новом списке подозреваемых, и в силу необходимости я собирался уделить им больше внимания, чем прежде.
Мэрилин Назарро, двадцатисемилетняя женщина, вышла замуж еще старшеклассницей. В первые три года замужества у нее родились близнецы, потом еще один ребенок. Вскоре после этого у нее появились симптомы маниакально-депрессивного психоза. Она дважды побывала в клинике для душевнобольных, сначала в течение двух лет, потом — трех, и хотя сейчас она выглядела жизнерадостной и вполне нормальной, прогноз медиков был неутешительным, в основном потому, что после выхода из клиники ей придется снова вернуться к прежней жизни.
Бет Трейси, хорошенькая, хотя и неуверенная в себе блондинка двадцати трех лет, страдала истерией на почве секса. Ее брак был расторгнут по инициативе мужа из-за неисполнения ею супружеских обязанностей. Она трижды пыталась покончить с собой и совершенно откровенно заявляла о том, что ничего более отвратительного и ужасного, чем сама мысль о половом акте, она не может себе представить. Врачи считали, что проблема коренится в каком-то инциденте из ее прошлого, но не смогли найти его. Бет Трейси тоже выпустили из лечебницы не потому, что она поправилась, а потому, что она научилась до некоторой степени мириться со своими недостатками. Теперь Бет едва ли решится вновь завязать с кем-нибудь романтические отношения.
Был ли кто-нибудь из них преступником? Люди, страдающие маниакально-депрессивным психозом и сексуальной истерией обычно не причиняют вреда никому, кроме самих себя, по крайней мере, физического.
А как насчет этих двоих, сидящих за моим столом? Клептоман и человек с манией преследования. Джордж Бартоломью всегда был безобидным, как кролик, и было трудно взглянуть на него как-то по-другому. Дональд Уолберн в прошлом бывал буйным, но это проявлялось открыто, на виду у всех, и имело специфическую направленность. Ловушки преступника давали эффект осколочной гранаты (никогда не знаешь, кто пострадает), затруднявший определение мотива, в том числе и возможность того, что введенный в заблуждение Дональд Уолберн решил поквитаться с несуществующими заговорщиками.
Двух других потенциальных преступниц в комнате не было и не будет. Роуз Акерсон, очевидно, снабжала едой и себя и Молли Швейцлер, спускаясь то и дело с подносом в кухню. Одна из них — одинокая женщина, которая похитила ребенка, потому что хотела снова иметь детей, другая — тоже одинокая, отреагировала на действительные или воображаемые обиды ненормальным перееданием. Они нашли друг друга, стали друг для друга недостающим звеном, но судя по количеству пищи, которое отправлялось наверх, сделали это во вред своему здоровью. Роуз и Молли не просто вошли в роли матери и ребенка. Роуз в роли матери потакала во всем своему испорченному ребенку, Молли, и это не приносило пользы ни той, ни другой.
Где и когда в этом замкнутом мирке затаилась потребность причинять боль и наносить увечья другим людям? Зачем кому-то из них подстраивать несчастные случаи другим людям?
Мне не нравился мой список из шести подозреваемых, очень не нравился. Но другого у меня не было.
На десерт подали мороженое. Дональд Уолберн быстро управился с едой и ушел, но Джордж Бартоломью не спешил, поэтому мы приступили к десерту одновременно. Я заметил, что он поглядывает на меня уголком глаза, и понял, что он хочет задать еще какие-то вопросы. Тут ничего нельзя было поделать — только набраться терпения и подождать, пока он не заговорит.
Он решился не раньше, чем съел все мороженое и начал пить кофе. Тогда он произнес:
— Я тут думал…
Я посмотрел на него:
— Да?
Выражение его лица было серьезным:
— Насчет Уолтера Стоддарда. Как вы считаете, есть какой-нибудь шанс, что он этого не делал?
Я взвесил свой ответ и сказал:
— Не знаю. Решать будет полиция.
Он угрюмо кивнул:
— Полагаю, что так. Просто это совсем не похоже на Уолтера, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Понимаю, — ответил я и не стал продолжать. Я поднялся к себе, чтобы отдохнуть и приготовиться к тому, что могло произойти во второй половине дня.
Глава 24
Когда я вошел, занятие продолжалось уже двадцать минут, и там были все подозреваемые. Говорил Дональд Уолберн, но, увидев меня, сразу закрыл рот, повернулся и враждебно на меня посмотрел.
— Извините, что опоздал, — сказал я, обращаясь к доктору Фредериксу.
— Ничего, Тобин, — ответил он. — Садитесь.
— Спасибо.
Усаживаясь за стол, я встретился глазами с Фредериксом и слегка покачал головой. Я не нашел похожей бумаги для заметок. Мой обыск, торопливый и поверхностный, не дал никаких результатов.
Фредерикс недовольно поджал губы, но затем сменил выражение лица и повернулся к Уолберну:
— Никто не ставит под сомнение то, что стремянка была подпилена, Дональд. Точно так же, как никто не сомневается, что Фрэнк Дьюитт мертв. Но тот, кто подстроил все эти несчастные случаи, не пытался причинить вред именно вам, так же как не собирался убивать Фрэнка Дьюитта. Разве вы не понимаете?
— Все, что я понимаю, — произнес Уолберн низким и резким голосом, словно не привыкшим к человеческой речи, — это то, что я сломал ногу и кто-то сделал это преднамеренно. Откуда мне знать, может, все ловушки имели цель навредить мне?
Мэрилин Назарро, сидящая по другую сторону стола, сказала:
— Да ведь это, мистер Уолберн, как раз то, во что вы, по вашим словам, больше не хотели верить!
— Начнем с того, что, может быть, я вовсе не заблуждался, — ответил ей Уолберн.
— Мы уже проходили через все это раньше, Дональд, — сказал Фредерикс.
Тем не менее он решил тоже пройти через это все еще раз. Пока он этим занимался, я оглядел всех, кто сидел за длинным овальным столом в комнате для групповой терапии. Я выбрал место посередине, по правую руку от меня была Бет Трейси, за ней, во главе стола, — доктор Фредерикс. Слева сидел Джордж Бартоломью, дальше стоял пустой стул, еще дальше отдельно от остальных сидел Дональд Уолберн. Напротив Фредерикса, на другом конце стола, расположился Боб Гейл. Он не был подозреваемым, но чтобы не вызывать ни у кого подозрений, его попросили прийти, поскольку обычно он посещал дневные занятия.
Справа от Боба сидела Мэрилин Назарро, смотревшая на Дональда Уолберна с дружеским участием. За ней было пустое место, недостаточно широкое, чтобы поставить там стул, еще дальше сидела Роуз Акерсон, которая наблюдала за каждым говорившим с настороженным выражением лица. Рядом с Роуз, в каком-то смысле спрятавшись за ее спиной, сидела Молли Швейцлер. Взглянув на нее, я заморгал глазами от удивления. Возможно ли, чтобы человек за одну ночь так заметно растолстел? Или такое впечатление создавалось из-за расхлябанности, с которой Молли держала голову и все тело? Она выглядела толще, и пока я за ней наблюдал, она подняла руку, лежавшую на коленях, и что-то засунула в рот. Молли ни на кого не смотрела, она казалась погруженной в собственные мысли и будто грезила наяву. Медленно пережевав и проглотив то, что она положила в рот, Молли снова поднесла ко рту руку.
