– Вы сознаете, что нарушили закон и пренебрегли волей богини. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Ответа не прозвучало. Пятеро капралов, очевидно, помалкивали из стыда, капитан же просто хранил молчание.
– Есть ли какая-то причина, – осведомился Смертоносец-Повелитель, – по которой я не должен выносить смертный приговор?
Опять молчание. И тут капитан отозвался:
– Я считаю смертный приговор несправедливым.
– Почему?
– Потому что вина была непреднамеренной. Мы начали с поедания двуногих, которые были уже обезврежены (на паучьем мысленном языке «парализованный» и «обезвреженный» означает одно и тоже).
– Мы это понимаем. Но дальше вы перешли к тому, что стали нарушать закон: убивать тех, кто не обезврежен.
– Это так. Но мы нарушили ваш закон. В моей стране Коряш другие законы.
Тут вмешался Дравинг.
– Ты находишься в нашей стране, а не у себя в Коряше, следовательно, обязан подчиняться нашим законам. Ты смеешь это отрицать?
В голосе Дравига чувствовался гнев. Ответ, как ни странно, прозвучал прохладно и сдержанно:
– Я этого не отрицаю. Но считаю, что именно этот закон несправедлив.
– Почему? – голос Смертоносца-Повелителя также выдавал гнев.
– В вашем краю я чужестранец. У вас нет права заставлять меня обращаться с двуногими как с равными. Я не отношусь к ним как к равным. Более того, я не верю, что и вы относитесь к ним как к равным.
Найла внезапно осенила удивительная догадка. Паучий суд отличается от людского одним наисущественным принципом. Паука нельзя приговорить к смерти против его собственной воли. Если его надлежит казнить, то это должно делаться исключительно с его собственного согласия. И немудрено: если паука лишают жизни против воли, все пауки в городе невольно разделяют его муку. Следовательно, паук должен быть полностью убежден в своей вине, чтобы разрешить себя казнить. Капитан, очевидно, умирать не собирался. Потому-то Дравиг со Смертоносцем-Повелителем и начинают гневаться.
Смертоносец-Повелитель, впрочем, заговорил с исключительной сдержанностью:
– Все это не так. Я дал слово, что пауки и люди будут жить в мире. Ты привел к тому, что слово оказалось нарушенным. Следовательно, ты заслуживаешь гибели.
Аргумент просто неотразимый, капитан теперь загнан был в угол. Теперь-то он наверняка согласится со смертным приговором?
– Да, согласен, я послужил причиной тому, что твое слово оказалось нарушенным. Но все равно то, о чем я говорил, можно расценивать, как смягчающие обстоятельства.
Смертоносец-Повелитель обратился к остальным пятерым:
– Вы согласны, что заслуживаете смерти?
– Все пятеро съежились, выражая молчаливое согласие.
– Так что же ты? – Требовательно спросил Смертоносец-Повелитель у капитана.
– Не вижу, чего ради мне жертвовать жизнью, потакая трусам.
Смертоносец-Повелитель внезапно потерял терпение.
– Довольно! Я устал от твоих экивоков! Ты заслужил смерть тысячу раз. Склонить голову!
Последняя фраза (ее смысл воспринимался скорее как «подчини свою волю» или «приготовься к смерти») прозвучала настолько зловеще, что в зале вдруг будто потемнело. Пятеро капралов подчинились с торопливой угодливостью, как бы пристроив головы под топор палача. Капитан же, хотя и понимал, что теперь деваться некуда, все равно упорствовал. Смертоносец-Повелитель и Дравиг ударили одновременно, да так, что Найл опасливо съежился – человека бы расплющило в лепешку.
Капитан опрокинулся на спину и лежал, притиснув все конечности к груди; вместе с тем напряглась и его мятежная воля, окружив тело невидимым силовым щитом. Слитный удар Дравига и Смертоносца-Повелителя шарахнул так, что щит должен был треснуть, а его хозяин лопнуть. На деле же получилось, что удар отрикошетил в остальных, мгновенно вышибив из них дух. Послышался хруст, и в воздухе запахло особым, едким запахом паучьей крови.
Найл чувствовал, как восьмилапые уходят из жизни. Это было странное ощущение, будто время вдруг пошло замедленным темпом. Мозгбурным потоком наводнила информация – столько ее, что не только усвоить, но и охватить толком невозможно. Тем не менее интуитивно Найл чувствовал, откуда все это: в миг безвозвратного исчезновения пауки заново переживали свою жизнь. От этого охватывало любопытное волнение, но совершенно не было ужаса, который, казалось бы, должен ассоциироваться со смертью. А затем (позже казалось, несколько минут) царили лишьтьма и ощущение пустоты.
Капитан все так же лежал, окружась силовым щитом; было видно, что он не желает смириться с участью. Вся его воля была сосредоточена на одной цели: спасти жизнь. В последовавшей тишине Смертоносец-Повелитель глядел на него с гневливым презрением; ему с трудом верилось, что паук может предпочесть бесславие и позор честной смерти. Затем он вызвал на подмогу остальных: прикончить нечи-стивца. То есть, он и его правящий совет стали действовать уже не порознь, а вместе, для выполнения общей задачи. Эту военную хитрость (слугам жуков известную как взаимоусиливающий резонанс) можно было сравнить с действиями солдат, сообща берущихся за таран, когда видно, что дверь не падает под разрозненными ударами.
Капитан смекнул, что сейчас произойдет, и его страх сделался таким неимоверным, что перебил даже едкий запах крови. Тем не менее даже в нем чувствовался элемент расчетливости. Так как вибрации передавались одновременно каждому пауку в городе, все становились свидетелями этой затянувшейся экзекуции. Капитан походил на человека, исходящего истошным криком в надежде смягчить наказание. А когда заработало взаимоусиление, заглох и ужас, уступив место угрюмой решимости выжить. Было тошно, и в то же время любопытно наблюдать, как капитан изо всех сил тужится, стремясь продлить жизнь хотя бы на несколько секунд. Как и все пауки в городе, Найл чувствовал весь ужас насильственной смерти. Совокупная сила воли напоминала исполинские клещи; казалось невозможным, чтобы живое существо могло выдержать такую силищу. Даже те пятеро, уже бездыханные, угодили в ее эпицентр и теперь сжимались и трещали; кровь выдавливалась на пол как вода из губки. Трещал под давлением и ум капитана, и Найл снова почувствовал ошеломляющий наплыв информации – тот самый любопытный поток образов, что казалось бы, знаменует приближение смерти. Самым внятным из них был образ квадратного серого здания, окруженного пышной растительностью с крапинами желтых и красных тропических цветов. Авнутри него пахло мясницкой, и под стропилами висели закутанные в саван паучьего шелка человечьи тела, слегка раскачиваясь.
Когда вокруг ног уже начала скапливаться кровавая лужа, он вдруг понял, почему эта совокупная сила еще не сокрушила капитана. Это потому, что своим присутствием в зале Найл определенно мешал Смертоносцу-Повелителю развернуться во всю свою грубую мощь и, стиснув, раздавить. Сама по себе сила была такая жуткая, что от нее могли потрескаться стены залы; погиб бы не только капитан, но и несомненно сам Найл. Был лишь один способ перестать мешать: сомкнуться своей волей с волей Смертоносца-Повелителя; в тенетах образовалось бы дополнительное звено. Но и при всей сложности момента Найл понял, что об этом не может быть и речи. Он, Найл, не паук, он – человек. Пусть капитан – трусливый злодей, наслаждавшийся истязанием братьев Найла, но он не был его личным врагом. Принять участие в расправе значило бы поплатиться собственной человечностью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
