Увлекая за собой блаженно улыбающегося старого пердуна, девица направилась к швейцару, на ходу открывая сумочку.
— Нет! — обрезал Рукояткин. — Придешь через пять дней, тогда и поговорим…
— Полкаш грёбаный, сапог вонючий! Погоди, попросишь ты ещё разменять тебе «баксы»…
Проститутка так резво выдернула руку из-под мышки старичка, что того развернуло на 180 градусов, и он с приклеенной к губам улыбкой зашаркал обратно к дверям.
Непреклонность Клима была вынужденной.
«Кто-то там, на улице, может, и под Богом ходит. В “Интуристе” все ходят под “кагэбэ”. Накануне новый куратор, молодой полковник, собрал мужскую часть обслуги гостиницы для инструктажа. Не всех, а только “бывших”. Представился по форме, удостоверение показал. Доверительно, как коллегам, зачитал список “персон нон грата” из числа сутенеров, путан и проституирующих геев, коим всенепременно должен быть перекрыт доступ к телам делегатов симпозиума. Ясное дело — чтоб не мешали работать “штатным”. Ну, мы — не мальчики, всё это уже проходили!
Потом, значит, показал фото нескольких иностранцев, на которых нужно обратить особое внимание: кто к ним пришел, да когда, да зачем. Но тут ты слукавил, Казаченко! По всем признакам тебя интересует только один — англичанин с рыжими усами и в очках. Остальных ты показал для отвода глаз, чтоб зашифровать свой интерес к усатому очкарику, факт… А знаешь, почему? Да потому что всех ты расселил в простых номерах, а англичанина — в том, что не только микрофонами и фотокамерами снабжён, но ещё и специальным лазом, что ведёт из вентиляционной шахты прямо в его апартаменты. Это чтоб скрытно, минуя коридор, попасть к нему. Значит, шмон ты там собираешься устроить в его отсутствие… А ты думал! Мы ведь тоже под знаменами положенный нам срок промаршировали… Но сегодня — это не нашего ума дело. Соль твоей трудовой деятельности, и мы это понимаем, — в разоблачениях и вербовках. Наша — в чаевых. Не будешь нам мешать зарабатывать на мороженое внучатам, и мы, смотришь, тебе поможем. А как же — только так! Вон у меня внук, ему ещё и пяти не исполнилось, а он уж ни в бога, ни в черта не верит. Это ж надо, чтоб в таком возрасте не верить в Деда Мороза!
Помню, как полгода назад, накануне нового, 1991 года, в Сочельник, мой внук в первый свой детсадовский день стал атеистом. Возвращается домой и заявляет: “Деда Мороза нет!” — и смотрит на меня так испытующе. “Странно, — отвечаю я, — вчера он звонил, сказал, что подарки тебе приготовил…”
У внука на мордашке — отчаяние и сомнение. Но потом он всё же решил, что подарки дороже убеждений, прагматик чертов! “Знаешь, — говорит, — я, видно, что-то перепутал. Так, когда он придёт?”
Сызмальства уже ничего святого в людях нет, веру на подношения меняют…
Под конец инструктажа ты, Казаченко, нас ошарашил… Кураторы из Центрального аппарата, они ведь как? Дают только свой рабочий телефон, ну, на худой конец, дежурного офицера. Ты же еще и свой домашний оставил. Слыханое ли дело, чтоб в последнее десятилетие двадцатого века так горели на работе! Не иначе, как из “варягов” ты, полковник Казаченко… А раз так, значит, — дотошен без меры. А вот это нам на старости лет ни к чему… Но, помочь — поможем. По мере сил и возможностей…»
* * *
Устроители международного симпозиума (и Служба генерала Карпова) ожидали прибытия в Москву более сотни представителей мужского пола из стран Европы, обеих Америк и Юго-Восточной Азии. Чтобы составить представление о том, какие проблемы воздушных грузоперевозок в первую очередь занимают умы деловых людей Запада и Востока, а также для того, чтобы естественные внутренние порывы делегатов в свободное от заседаний время нашли нужное советской госбезопасности адресное применение, — уже в пятницу вечером и зал ресторана на третьем этаже гостиницы, где предстояло «столоваться» делегатам, и прилегающий к нему просторный бар, были оккупированы комитетским «спецконтингентом».
Подчиненные генерала Карпова и его заместителя полковника Казаченко позаботились, чтобы самый взыскательный воздушный грузоперевозчик имел простор для выбора и удовлетворения своих плотских капризов.
За столиками тут и там рассредоточились элегантные, ухоженные мальчики, с слегка подрумяненными щеками и подкрашенными губами — приманка для приверженцев нетрадиционной любви. Хотя, почему н е т р а д и ц и о н н о й, если люди поклоняются ей с тех самых пор, когда осознали себя человеческой общностью? Если традиции этой любви корнями уходят в историю: в Древний Египет, Грецию, Рим, наконец, в Закавказье!
Почитателей разнополой любви поджидали очаровательные, дорого одетые жгучие брюнетки с аристократическими манерами, или смазливые раскованные, не менее жгучие блондинки.
В интимном полумраке зала слышались негромкие голоса, иногда раздавался приглушенный смех — так из оркестровой ямы доносятся звуки настраиваемых перед представлением музыкальных инструментов. Маэстро, занавес!
* * *
Рудик вплотную придвинулся к собеседнику, коснулся лацкана его пиджака с огромным круглым значком, эмблемой симпозиума — летящий слон, к хвосту которого был прикреплён железнодорожный состав, — и проникновенно произнес:
— Я счастлив, что мы встретились, Тери… Я полюбил тебя с первого взгляда…
Теплое дыхание кавказца обволакивало, от его бархатного баритона кружилась голова. Англичанин был взволнован и не скрывал этого.
— Я тоже счастлив… Ты такой сильный и… нежный!
— Нам обоим повезло, — не остался в долгу Рудик. — Давай выпьем за это… Нет-нет, только залпом!
Вдруг их колени встретились.
— Руди, поднимемся ко мне в номер.
Иностранец подался вперед, но кавказец удержал его рукой.
— Тери, я не хотел бы повторения вчерашнего вечера… Ты извини, но у тебя в номере я чувствую себя не в своей тарелке… Эта казённая обстановка угнетает меня, сдерживает мою страсть… Знаешь, милый, у меня есть идея… Мой друг сегодня впервые выступает на сцене Большого, мы зайдём поздравить его… Ромуальд — восходящая звезда российского балета… А там что-нибудь придумаем…
— А как мы попадём в театр?
— Не волнуйся, у меня всюду друзья…
Нежно поддерживая друг друга, молодые люди нетвердой походкой направились к выходу.
Гений балета, длинноногий красавец с точеной фигурой стирал пот и грим, когда Рудик и Тери проникли за кулисы.
— Друзья мои, сегодня мой вечер, вы — в моём распоряжении… Мы должны непременно отпраздновать мой триумф… Сейчас же едем на дачу к моему другу!..
В машине Рудик неожиданно вспомнил, что ему надо передать лекарство для отца, который накануне с сердечным приступом попал в больницу.
— Я скоро присоединюсь к вам, — успокоил он своего английского друга, выбираясь из машины.
В холле дачи, куда Ромуальд привёз иностранца, их встретил жгучий брюнет с волевым подбородком, распущенными волосами до плеч и тёмными кругами под глазами. Откупоривая бутылку шампанского и наполняя бокал Тери, на безупречном английском прочитал несколько строк из «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда. Великий гомосексуалист был заточен туда после того, как раскрылась его связь с мальчиком из знатной семьи. Тери был польщён. Ромуальд обнял его за талию и поочередно представил собравшимся, после чего все — Тери насчитал семь человек — перешли в зал, уставленный роскошной мебелью и необъятными кожаными креслами. Два брата-близнеца, похожие на евнухов, стали разносить холодные закуски и шампанское.
Тосты звучали один за другим, шампанское лилось пенящимся ручьём, как вдруг погас верхний свет, зажжёнными остались только свечи в напольных подсвечниках в виде огромных фаллосов. В порочном полумраке зазвучала скрипка.
Из-за бархатной шторы выплыл обнажённый Ромуальд, лишь полоска черного шелка змейкой вилась вокруг талии, при каждом изгибе тела щекоча распущенным концом гениталии. С каждым аккордом, каждым тактом его плоть всё более восставала, и Тери почувствовал, как от возбуждения у него стало сводить правую ногу. Вдруг он услышал над своим ухом прерывистое дыхание. Обернувшись, он обнаружил за спиной длинноволосого блондина с мохнатыми чёрными бровями, который в каком-то сомнамбулическом оцепенении, не обращая внимания на присутствующих, неистово мастурбировал.
Всех захватило соло гения российской сцены, скрипка стонала всё надрывней, ещё двое обнаженных мужских тел слились с Ромуальдом в одно исторгающее похоть трио.
Тери заметил, как из-за бархатной портьеры появилось неопределенного пола субтильное существо с огромной профессиональной видеокамерой на плече. Сгибаясь под тяжестью камеры, ОНО переходило от кресла к креслу, снимая крупным планом присутствующих и исполняемый обнажённым триумвиратом гимн любви. Кто-то из темноты беспрестанно подливал в бокал Тери шампанское…
