Он чуть-чуть придержал ее возле себя, на мгновение почувствовал приятную теплоту, пронзившую все тело, но тотчас же отпустил и, насупясь, спросил:
- А ты не внесешь в душу нашей единственной дочери смуту, если будешь ее учить тому, что противоречит словам друидов?
- Я вовсе об этом с ней не говорю, - ответила Руцина, и взгляд ее был открыт и честен. - Мы уже давно решили с Бэрином, - спокойно сказала Руцина, отступив от Рюрика на шаг и глядя в его суровое лицо, - что я до тех пор не буду рассказывать дочери о Христе, пока она сама того не захочет!
- Такова была моя воля! И Бэрин передал ее тебе! - прервал Руцину Рюрик и почувствовал, как холодная волна отчуждения прокатилась между ними.
- Да, я знаю и беспрекословно подчиняюсь! - сдержанно, но твердо ответила Руцина. "Господи! - подумала она. - Дай мне силы и терпения. Если я не смогу сейчас простить и понять моего мужа, то никогда мы уже не будем близки друг другу, никогда наши разошедшиеся в жизни дороги уже не сольются в одну".
Рюрик подошел к маленькому туалетному столику, увидел на нем христианский молитвенник в деревянном переплете и протянул к нему руку.
- Не бери его! - тихо попросила Руцина. Она испугалась, что сейчас Рюрик посмеется и над ней, и над молитвами, которые стали ей так дороги.
- Хорошо! - послушно согласился князь и улыбнулся. - Я не хотел обидеть тебя, Руцина. Просто я хотел посмотреть, не оставил ли здесь, на столе, своих памятных подарков кто-нибудь... из моих... меченосцев, например, Дагар. - Голос князя сорвался. Руцина недоуменно посмотрела на него, и тут до нее дошло, что Рюрик ее ревнует!
- Господи! Какое счастье, ты еще любишь меня! - почти на едином дыхании прошептала она и бросилась к нему на шею.
Рюрик закрыл глаза. Да, он еще любил Руцину и сейчас высоко ценил и ее страстный порыв, и горячие поцелуи, и жаркие объятия. Она все та же зажигательная Руц, и не может она так же горячо обнимать Дагара.
- А Дагар?.. При чем здесь Дагар? - удивилась Руцина, но не испугалась. - А-а!.. Да, он смотрит на меня... гораздо дольше, чем все остальные и даже ты, но ведь я люблю тебя одного, - ласково улыбаясь, проговорила она и, тесно прижавшись к мужу, поцеловала его нежно и страстно, словно растворяясь в его крепких объятиях...
Проснулся Рюрик так поздно, что в окна уже светило полуденное солнце. Он пошарил рукой возле себя, Руцины рядом с ним не было. Увидев ее на коленях, молящейся, князь понял, что их совместная ночь ничего не изменила. Да, он смирился со всем: со своим смятением, с вынужденным молчанием верховного жреца и вождя, но с упрямством этой женщины он смириться не может и не хочет. А Руцина, почувствовав на себе его взгляд, закончила молитву. Она разогнула спину, тяжело, как-то по-бабьи поднялась и, глядя помрачневшими глазами мимо князя, спросила:
- Ты знаешь, что все мы... маленькие песчинки в этом мире?
- Нет, не знаю, - хмуро ответил Рюрик, почуяв, куда она опять клонит. Зачем ты спрашиваешь об этом? - уже начав злиться, проговорил он и поднялся с постели. - Песчинки мы или люди, не знаю. Может быть, тебе песчинкой быть легче. Но зачем же ты, песчинка, начинаешь хулить моих богов, с которыми я мирно живу и радуюсь...
- Радуешься? - изумилась Руцина, смело прерван его злую речь, и гневно добавила: - Как же можно радоваться наяву, когда во сне ты... рыдаешь?
Рюрик замер:
- Рыдаю... О чем ты?
- Да! И сколько ты можешь держать в оковах свою мятежную душу! Ведь я чувствую, что ты уже... веришь!
- Нет! - дико и зло закричал Рюрик и отпрянул от Руцины. - Я никогда не отрекусь от Святовита и прежде всего потому, что он не заставляет меня подчиняться другому народу! Поймешь ты когда-нибудь это или нет? - прохрипел он в лицо жене и отвернулся от нее.
- А почему ты решил, что Христос заставит тебя... - растерялась Руцина и опустила голову. Длинные рыжие пряди волос ее загородили лицо, она резко откинула их, и Рюрик увидел ее загоревшиеся рысьи глаза. Это была уже не прежняя пламенная Руц. И такая Руц вдруг ему стала неприятна. - Ты должен забыть на время о своей дружине! - горячо потребовала Руцина. - Ты должен думать о каждом воине! О каждом! Понимаешь?
- О чем ты говоришь? - не понял Рюрик. - Как это - о каждом? - сурово спросил он, представив себе почему-то только Дагара.
- Что вас разъединяет сейчас? Знаешь? - цепко спросила она и смело посмотрела в его глаза.
- Разъединяет?! - переспросил он и недоуменно пожал плечами.
- Да! - подтвердила Руц. - Разъединяет... - и пояснила: - Один дружинник поклоняется Перуну, другой - Сварогу, а домой придет - то Стрибогу, то Святовиту, то Велесу. Так?
- Ну и что? - опять не понял Рюрик, но уже почувствовал опасно натянутую нить разговора и решил сразу же ее подсечь.
- Именно это нас и объединяет. Да, мы молимся разным богам, но за наше общее благо! И боремся, чтобы быть свободными! Свободными и от германцев, и от... твоих христиан! - крикнул он, глядя в ее потемневшие глаза.
- Но это же самообман, Рюрик! - прокричала Руцина. - Ты все время закрываешь глаза на то, что уже есть и определяет нашу жизнь! - убежденно проговорила она. не давая себя перебить. Она уже не пыталась ему понравиться и не сдерживала себя, забыв все христианские заповеди. Гнев обострил ее черты, и Рюрик увидел, как постарела его старшая жена.
Рюрик посмотрел на ее злое, такое чужое лицо и понял все.
- Руц, ты веришь, но вера твоя не изменила души твоей, и еще много времени пройдет, прежде чем ты станешь истинной христианкой. Так и я... - в голосе его прозвучала такая обреченность, что Руцина вздрогнула и поняла, что сейчас он произнес приговор себе.
- Но... Рюрик, ты же обрекаешь себя на... беспрерывную борьбу! оторопело прошептала Руцина и посмотрела на князя так, как смотрит мать на своего любимого и опасно больного ребенка. - Опомнись! - взмолилась она. Ведь будут страдать и твоя дружина, и все племя!
- А если мы примем христианство, то... страдать не будем?! - Князь покачал головой и усмехнулся.
- Да! - азартно подтвердила Руцина с такой горячей поспешностью, что Рюрик невольно улыбнулся.
- Ты наивна, Руц! Все было бы слишком просто. Но разве единый бог может владеть всеми тайнами нашей такой многозначной жизни?
Рюрик обреченно покачал головой, в хмуром молчании облачился в свои княжеские одежды, поднялся и направился к двери. Когда он вышел, она упала на постель и зарыдала так горько, как воют простые бабы над дорогим им покойником. Она поняла, что в этот раз он ушел из ее одрины надолго, может быть, навсегда.
Это было два года назад, и тогда же, на празднике весны, князь увидел красавицу Эфанду и был поражен в самое сердце ее юностью и прелестью. Она танцевала, и движения ее были легки и изящны. Все затаив дыхание следили за молодой березкой, которую разлучили с ее возлюбленным. Танец был ритуальным, но Эфанда сумела интуитивно точно соединить в своих движениях тоску молодой девушки и трепет нежной тоненькой березки. В свои тридцать лет Рюрик такого еще ни разу не видел и заволновался. Волнение всколыхнуло в нем душу и напомнило о не старом еще сердце. С этого все и началось.
Он везде искал встречи с ней, а поскольку она редко выходила из дома, то передавал ей поклоны. И если боги посылали князю день, в течение которого он не видел ее или не смог ей передать поклон, то такой день для Рюрика был черным. И понял повзрослевший рикс, что черных дней в последнее время что-то стало слишком много. И вот теперь этот мальчишка разбередил его рану.
- Не передавай ей больше от меня поклоны! - Голос князя сорвался на последнем слове. Он ударил коня плетью и поскакал к толпе друзей-военачальников. "Что ж, - думал князь, - наверно, я, грубый вояка, не стою такого чуда, как Эфанда. Пусть сын Юббе Аркон сорвет этот прекрасный цветок..."
- Трус! - зло прошептал Олаф вслед князю и закусил губу...
- Ну и что? - с любопытством спросил Стемир, настигнув Олафа, как только князь отъехал.
- Ничего! Он испугался более молодого соперника.
- Да ну его! - После того как князь скрылся из глаз, нахальства у Стемира прибавилось. - Он, наверное, устал тешиться со своими женами и наложницами! Он уже старик, а Эфамда настоящая красавица! Я б на ее месте выбрал себе знаешь кого? - разошелся Стемир, но Олаф глянул на него такими глазами, что тот сразу же прикусил язык.
- Хватит болтать! Инга [Инга (кельт.) - дочь] вождя должна быть женой князя! - крикнул молодой вождь и натянул поводья.
Стемир пожал плечами и отъехал к отцу: посол Эбон уже искал своего озорного сына.
Олаф пришпорил коня и не остановился до тех пор, пока не доскакал до ворот своего дома. Оставив слугам коня, он опрометью бросился в дом, желая только одного: не встретить по дороге ни сестры, ни матери.
Распахнув дверь своей гридни, Олаф остановился как вкопанный: Эфанда, давно ожидавшая брата, рассеянно перебирала на столе его вещи: поясной набор, серебряные фибулы, гребни и глиняные шашки. Увидев брата встревоженным, почти злым, таким, каким ни разу его еще не видела, она вздрогнула и замерла, безошибочно почуяв, что его состояние каким-то образом связано с ней. "Что-то нехорошее произошло..." - подумала девушка, и сердце у нее упало.
