круга»! А мы с Тохиром тогда какого?!
Бродяжка вытаращил глаза. Конечно, он сразу же позабыл о том, куда они там идут, и принялся дико извиняться.
Анвар чуть усмехнулся и подмигнул дядьке Тохиру. Обвинять Бродяжку в снобизме было не совсем справедливо, зато пока тот оправдывался, они почти добрались до нужного дома.
В конце концов Миша все же сосредоточился на действительности. Газеты зародили в его бестолковой башке зерно сомнения, и теперь он хотя бы допускал, что «брат Иля» может быть жив. Правда, теперь он жутко волновался перед встречей с покойным братом.
Анвар потрепал его по плечу:
– Давай, балбес, соберись. Подумай лучше о том, как будешь извиняться перед своим братом за «упыря».
– Ты думаешь, он расстроился? – осторожно спросил Миша.
– А как же? Конечно! – подтвердил Анвар.
Он давно понял, что страдания Бродяжки лучше переводить в конструктивное русло.
– Расстроился, да, – неожиданно добавил дядька Тохир. – Я сам слышал. Вчера. Они курили и обсуждали тебя. Брат жаловался, а соавтор его утешал. Говорил, что ты ведешь себя как придурок потому, что придурок. А не потому, что не любишь его.
Миша удивился. Очень сильно удивился. Тохир крякнул и принялся рассказывать с начала, и Анвар его не одергивал. Вчера они, конечно, решили, что нежному Бродяжке лучше не знать, что дядька Тохир стал свидетелем его позорного бегства, но сейчас ситуация изменилась.
С молчаливого согласия Анвара Тохир рассказал о том, как подслушал беседу Ильфа с Петровым, а потом шел за ними до самого дома. На рынке писатели потерялись, и Тохир уже думал, что все, но потом они как-то сами на него выскочили. Так что он спокойно проводил их до дома.
Ильф на него пару раз оборачивался, и Тохир каждый раз ждал претензий, но писателю, видимо, было неловко цепляться к постороннему человеку с вопросом «а чего вы за нами идете». В итоге он, похоже, решил, что Тохир просто живет где-то неподалеку.
Риск, в целом, был небольшой, потому, что нормальные люди о слежке вообще не задумываются. А те, кто задумываются, ни за что не поверят, что за ними будет следить колоритный хромой узбек в тюбетейке – по крайней мере, так считал дядька Тохир. Но Анвар его все равно вчера отругал, заявив, что он хуже Бродяжки.
– Ой, неудобно-то как, – пробормотал Миша, услышав, что писатели собрались сделать его главным героем нового фельетона. – Понятно, что Иля расстроился, но это не повод писать в газету! Ужас! Надеюсь, Женя отговорил его.
– Не, не, – нахмурился дядька Тохир. – Я, может, не все расслышал. Но этот Петров, он его не отговаривал, а поддерживал.
– Ну, черт, значит, точно напишут, – смущенно сказал Миша. – Если Женька включился, то все, Иля уже не забросит.
– А ты извинись, – предложил Анвар, а дядька Тохир согласно кивнул. За этот день он уже исчерпал свой недельный запас слов.
Зато у Бродяжки запас слов был бесконечным.
– Боюсь, он все равно будет вредничать, – бормотал он. – И я окажусь в их газете в самом неприглядном виде, ужас! Где там Иля печатается, в «Правде»? Сначала вся редакция будет ржать, потом…эй, вы чего?..
– Ничего, – ответил Анвар, скрывая ухмылку. – Хватит топтаться в проулке, сейчас все соседи сбегутся.
– Вот он, – сказал Тохир. – Вот этот дом.
Анвар подошел к воротам. Сквозь редкий забор виднелся обычный желто-серый домишко, немногим больше, чем у них с Тохиром – а бестолковый Бродяжка нервничал так, как будто его волокут в тюрьму.
– Давай, не трясись, – сказал Анвар, и зычно позвал хозяев. – Эй! Кто там! Откройте!..
Калитка открылась в ту же секунду – Бродяжка едва успел отскочить – но человек, который там показался, не походил ни на Ильфа, ни на Петрова. Тохир говорил, что те выглядели лет на сорок, а этому было около тридцати.
– Вы от Учителя, да? – нетерпеливо крикнул молодой человек. – Давайте быстрее, я устал ждать! Мы скоро пойдем в кино! Учитель писал, вы придете с утра!..
Анвар с Тохиром переглянулись:
– Мы, кхм, не от вашего учителя, извините, – признался Анвар, и лицо молодого человека вытянулось от огорчения. – Мы даже не знаем, кто это. У нас… у нас вот, – он пихнул Бродяжку в спину, словно это что-то объясняло.
Тот воспринял это как руководство к действию и смущенно кашлянул в кулак:
– А вы… а вы Илью Ильфа не позовете?..
Интерлюдия. Сердечный приступ
10.07.1942
Москва. Дворец съездов.
Имя: данные изъяты
Я столько видел смертников, но этого почему-то жалко. Этот – совсем молодой, а, значит, не видел жизни в том мире. А тут? Только и было, наверно, что посмотреть, это Президиум во Дворце съездов.
Вот он, смертник, стоит сбоку, в проходе. Поставил стакан с водой на трибуну и отошел. На вид ему лет восемнадцать, и щеки еще хранят следы юношеской пухлости. Кем он был раньше? Как умер? Не важно: в этом мире он станет овечкой на заклание.
Мне жаль его, правда. Одного из немногих. Я не убью его лично, но это не важно, потому, что после сегодняшнего неумолимая машина государственного принуждения уже не выпустит его из лап. Сотрет в пыль, пытаясь выяснить, знал ли он, что в стакане, который отнес на трибуну.
Того, кто читает речь – жаркую, экспрессивную, обличающую на пределе человеческого чувства – не жалко. У него руки по локоть в крови. Он говорит про ужасы бюрократии, и я слышу в его резком голосе далекое сожаление о запрещенных в этом мире расстрелах. Берет стакан, пьет, и продолжает говорить про светлый мир будущего, который нужно построить – а я вспоминаю, сколько жертв он положил на алтарь революции в
