пацан поступил учиться. Но… Блин. Рассказать можно все, что угодно. Да и потом, если бы я, например, хотел, чтоб все верили, будто мое местонахождение не там, где я реально есть, тоже пустил бы определенный слух. А сам спокойненько положил бы золотишко в карман и чухнул в столицу.
Опять же, сейчас не так просто скинуть царские монеты. Даже, пожалуй, по-другому. Сейчас вообще нереально их скинуть законным путем, при этом обогатившись лично. Только Серега сунулся бы в ювелирку или к коллекционеру, его моментально под белые ручки сгребли бы. Ни один спец в данной сфере не свяжется с незнакомым молокососом. Только если по рекомендации от надёжных людей. Ну, и само собой, термин «надежные люди» вовсе не является синонимом термина «законопослушные граждане». В общем, главной версией лично для меня остается тот вариант, что отец ухитрился спутаться с криминалом. Как он на этих граждан вышел, не знаю. Представить не могу. В моей памяти еще был жив тот Серега, которого два года назад я увидел на станции. Наивный, растерянный, страдающий от своей никчемной жизни. И тут вдруг такой карьерный рост. От лоха сразу до бандита, который грабит различных тетей, отнимая у них бриллианты. И про Робин Гуда тут не закинешься. Потому что бедным никто ничего не отдаёт. Видимо, Серега поумнел и начал думать о своей собственной шкуре. А если вспомнить, что я перед смертью Милославских в лоб ему сказал, мол, скоро будут очень хреновые времена, то, выходит, может это даже моя вина. Кстати, я ведь настойчиво советовал ему монеты скидывать после 1991 года.
С трудом, конечно, представляю, как отец, к примеру, «мочит» собственноручно пожилую актрису советского кино. Но, с другой стороны, он так-то выходит два раза покушался на мою драгоценную жизнь. Потому что тачка, которая чуть не сбила нас с Соколовым на переходе, по логике, была из этой же эпопеи. Мы еще думали со Стасом, на кой бы черт это делать чекистам или ментам. Вот и выходит, что ни чекисты, ни менты реально ни при чем. Зато новые товарищи Сереги вполне способны на подобные поступки. Только все равно не могу сообразить, зачем им убивать Милославского? Зачем отцу это? Даже если разругались. Хотя с хрена им вообще ругаться, неясно. Делить нечего.
Хорошо. Пусть Серёга понял, что на старых фото с нацистам тусуется Аристарх. Ну это точно не повод дважды пытаться убить его сына. Который, к тому же, ни черта плохого Сереге не сделал. Бред, короче, какой-то.
Перед ужином мы с Соколовым позвонили Институтке. Вернее, Стас позвонил, конечно. Минут пять мычал в телефонную трубку, пытаясь объяснить, кто он такой. Причем, стоило ему просто назвать имя, Катенька на том конце провода даже обрадовалась. Ее голос стал звучать по-особеному радостно. Сказала, мол ждала звонка. Наверное, сыграли роль мои слова, сказанные ей в парке. Когда я в открытую намекнул на симпатию со стороны ментенка. Все-таки парень он видный. Наверное. С точки зрения такой рафинированной барышни, как Катенька. В армии служил, да еще в части ее отца. В любом случае Институтка была совсем не прочь увидится с Соколовым.
В итоге, они договорились встретиться завтра в районе семи часов вечера. Все в том же парке. Институтка звала его сразу к себе домой, но Стас вдруг засмущался и сказал, мол, лучше погулять, потому что погода стоит просто замечательная.
Вид смущающегося Соколова поразил меня прямо в сердце. О чем я не преминул сообщить Стасу. Естественно, в ответ был вынужден выслушать сто-пятьсот шуточек про Наташку. Мол, я себя со стороны не видел. Когда рядом эта девчонка. Вообще выгляжу дебил-дебилом. Веду себя еще хуже. Все это, естественно, по мнению ментенка.
Потом Соколов заявил, мол, нервные клетки не восстанавливаются, и выудил из Тониных закромов начатую бутылку водки, которую, по заверению самой домработницы, та использовала для компрессов.
— Товарищ, помни! Туда, где нет водки, приходит гомосексуализм и бездуховность! — Торжественно провозгласил Соколов на всю кухню, достал четыре рюмки из буфета и наполнил их до краев. — Надо выпить, Жорик. Устал я что-то, если честно. Такое чувство, будто, как хомяк в клетке бегу по пластмассовому колесу. С ней одним таким же хомяком.
— Ой, иди в жопу со своими дебильными сравнениями. Мы что, с обеих рук будем? — Поинтересовался я у Стаса.
Тот даже ответить не успел. Как только упала последняя капля в четвёртую рюмку, дверь кухни приоткрылась и в комнату заглянул довольный Матвей Егорыч.
— А чего это вы тут втихаря прячетесь от коллективу? А? Да еще, погляжу, стол накрываете. Никого не зовете. Прям как неродные. — Дед Мотя повел носом в сторону стола.
— Нет, не с обеих рук. — Сколов повернулся ко мне и усмехнулся. — Просто знал, что наша компания станет больше. Сработал на опережение.
Вслед за Матвеем Егорычем подтянулся Андрюха и пришла Тоня. Домработница, увидев одинокие рюмки до краев наполненные водкой, всплеснула руками, охнула, а затем быстро начала метать на стол тарелки с различной снедью. При этом ругалась, что мы ее, как хозяйку, позорим. Мужики тут «отужинать» собрались и даже не предупредили. Последним нарисовался Семён.
В итоге остаток вечера мы провели в теплой, семейной компании. Я даже отошел от тех психов, которые крыли меня до возвращения Соколова. Перестал злиться, в том числе, на деда и Андрюху, которые теперь в курсе большинства дел. На Соколова, который им все это растрепал. Больше ни с кем не ругался. Все было мило и сердечно.
Матвей Егорыч, как обычно, травил байки под смех Переростка и Стаса. Тоня сидела за столом, положив подбородок на сцепленные в замок руки. Она наблюдала за всеми нами молча, с улыбкой. Семен вспоминал случаи, которые приключились с ним прошлым летом, во время посещения Зеленух.
Короче, глянуть со стороны — настоящая семья.
И вот как к этому относиться? К тому, что всю тему насчет настоящих, искренних взаимоотношений с близкими я узнал только здесь, в прошлом. На месте совершенно другого человека. Гадство какое-то. Честное слово. И самое хреновое, я понимаю, когда вернусь домой, все потеряю. Опять. Поэтому… Если бы Соколов мог читать мысли, он бы меня сейчас придушил. Но, блин… я снова задумался о том, как было бы хорошо стать реально Милославским. Прислушался к своим внутренним ощущениям, пытаясь осознать, появляется ли чувство тоски по матери, отцу и сестре. К ужасу понял, ни хрена там не появляется. То есть, я, конечно, понимаю умом, они мои кровные родственники, но если бы по стечению обстоятельств можно было остаться здесь, для меня это не стало бы трагедией. Такое отношение к семье, возможно, ненормально. Возможно, я всё-таки
