В 14.00 8 августа Милн был вынужден остановиться, так как получил сообщение английского Адмиралтейства о том, что Австро-Венгрия объявила войну Великобритании. Это в корне меняло обстановку на театре военных действий, и британский командующий поступил совершенно правильно, немедленно собирая все вверенные ему силы в единый кулак — каждый из трёх новейших австрийских дредноутов превосходил по своей боевой мощи любой из линейных крейсеров Милна в полтора раза. Для англичан возникла реальная угроза быть отрезанными от Мальты и вынужденными принять бой в невыгодных условиях.
Ведя наблюдение за выходом из Адриатики, весь флот Милна простоял на месте целые сутки — до следующей радиограммы из Лондона. И в ней сообщалось, что война не объявлена — имело место всего лишь досадное недоразумение: некий клерк Адмиралтейства перепутал бланки заранее подготовленных разных радиограмм и передал в эфир ложное известие о начале войны между Англией и Австро-Венгрией. Случайность настолько дикая, что в случайность не верится…
— В чём дело? Что за радиограмму вы отправили? — в глазах первого лорда пляшут зловещие огоньки, он почти готов изменить знаменитой английской сдержанности.
— Сэр? — взгляд клерка пуст, и вся его фигура выражает покорность, смешанную с полным непониманием происходящего. — Я всего лишь выполнил ваше распоряжение, сэр.
— Распоряжение?! — И тут вдруг герцог Мальборо внезапно успокаивается, и взгляд его становится таким же пустым и ничего не выражающим. — Распоряжение… — медленно цедит он. — Ладно, разберёмся. Идите.
Но никто и ни в чём разбираться не стал, и даже имя злополучного клерка так и осталось неизвестным…
Адмирал Милн незамедлительно возобновил погоню за крейсером-призраком, но было уже слишком поздно. Английские корабли прибыли к Эгейскому морю лишь ночью с 9 на 10 августа и потом весь день крейсировали у его границы в поисках противника, а противник уже в 17.00 10 августа подошёл к Дарданеллам.
Адмиралу Сушону пришлось понервничать, пока известный своими прогерманскими настроениями военный министр Турции Энвер-Паша не дал ему под свою ответственность разрешение войти в пролив. Более того, тот же Энвер-Паша распорядился открыть огонь по английским кораблям, если те осмелятся преследовать немцев и войдут в сферу действия береговых батарей, прикрывавших Дарданеллы. Дело было сделано.
Гениальный стратегический замысел, рождённый холодным нечеловеческим разумом, осуществился. В турецких проливах демоном из преисподней, вызывавшим при взгляде на него чувство мистического трепета, возник корабль, одно появление которого принесло, как позже сказал Черчилль: «…больше бедствий, крови, руин и неконтролируемых последствий, чем все другие военные корабли вместе взятые со времён изобретения корабельного компаса».
События осени 1914 года развивались лавинообразно.
Формально Турция приобрела германские корабли, присвоила им другие названия, подняла на их мачтах турецкие флаги и таким образом избавилась от претензий стран Антанты по поводу пребывания крейсеров воюющей страны в порту страны нейтральной.
Адмирал Сушон, пользуясь поддержкой ориентирующихся на союз с Германией влиятельных лиц в правящих кругах Турции, с завидной энергией прибрал к рукам всё руководство турецким флотом и береговой обороной, фактически передав его немцам.
Высокая Порта по-прежнему, несмотря даже на присутствие в Стамбуле «Гебена» и «Бреслау», колебалась между «хочется» и «колется» и не торопилась влезать в кровавую кашу большой войны на чьей-либо стороне.
И тогда Сушон дерзко атаковал русские черноморские порты на германских кораблях под турецкими флагами. Этот пиратский набег имел необратимые последствия.
31 октября послы Антанты в Константинополе потребовали свои верительные грамоты. 4 ноября Россия объявила войну Турции, а 5 ноября то же самое сделали Англия с Францией. Оттоманскую империю втянули в общеевропейскую свару, не спрашивая на то согласия самих янычар и их султана.
Впавшие в неконтролируемую панику турецкие сановники предлагали самые невероятные выходы из сложившейся ситуации, включая и заведомо неосуществимые (вроде ареста Сушона и разоружения «Гебена»), но все эти потуги оказались тщетными. Туркам недвусмысленно дали понять, что в ответ на любые силовые телодвижения с их стороны грозный выходец из преисподней парой бортовых залпов превратит сераль султана вместе со всеми его одалисками в груду щебня, обильно нашпигованную ошмётками человеческой плоти. «Гебен» стоял на рейде перед беззащитным городом (береговые батареи фортов прикрывали только входы в Босфор и Дарданеллы, да и орудия этих батарей находились под контролем германских «военных советников») и не обращал внимания на истерические вопли его обитателей.
Черноморские проливы закрылись для торговых судов Антанты, отсекая Россию от военной помощи союзников. «Но если бы „Гебен“ был атакован и задержан или потоплен 4 августа, сомнительно, вступила ли бы Турция в войну на стороне центральных держав, и весь ход исторических событий мог бы измениться», — так напишет о прорыве «Гебена» — самого таинственного боевого корабля во всей истории человечества — британский историк.
А с теми кораблями флота Её Величества, которые пытались преградить ему путь к Дарданеллам, дьявольский крейсер «Гебен» расправился опосредованно: «Индифатигэбл» и три из четырёх броненосных крейсеров адмирала Трубриджа погибли в Ютландском бою, причём три из этих четырёх кораблей унесли на дно свои экипажи — полностью…
* * *
— Проникновение вот-вот реализуется — осталось нанести последние штрихи.
— Я доволен тобой — теперь я знаю, кто заменит меня, когда я уйду…
* * *
— Господин военный министр, я не советовал бы вам сейчас выходить в море.
Беспокойство сэра Джона Джеллико, командующего британским Гранд Флитом, было вполне обоснованным. Шторм налетел внезапно и быстро набрал силу — даже здесь, в Скапа-Флоу, гуляли вспененные волны, ощутимо раскачивающие двадцатипятитысячетонную громаду флагманского линкора «Айрон Дьюк».
— Вы не считаете «Хэмпшир» надёжным кораблём? — в голосе Китченера явственно прозвучала нотка раздражения. — Возложенная на меня миссия не позволяет мне ждать у моря погоды, адмирал!
— Я считаю, — вежливо, но твёрдо ответил командующий флотом, — что неразумно рисковать успехом вашей миссии, ставя его в зависимость от капризов стихии. «Хэмпшир» доставит вас куда угодно, но состояние моря не позволит обеспечить надежное прикрытие крейсера эсминцами. Кроме того, из-за этого проклятого шторма нет никакой возможности провести контрольное траление. По данным разведки, германские субмарины неоднократно появлялись у Оркнейских островов, и поэтому…
— А вы не преувеличиваете лихость немецких подводников? — перебил адмирала лорд. — Успешная торпедная атака из-под воды в такой шторм невозможна, а на поверхности ни одна лодка не продержится и получаса! Прекрасная возможность проскочить опасный район! А мины… На всё воля Всевышнего.
— И всё-таки я не стал бы рисковать…
— Сэр Джеллико, — сухо произнёс военный министр, — соблаговолите отдать приказ крейсеру быть готовым к выходу в море — немедленно.
— Хорошо, пусть будет так. Но поскольку я как fleet-chief-in-command[9] ответственен за безопасность всех вверенных мне боевых единиц флота, — а в данном случае ещё и за вашу жизнь и за успех вашей миссии, — то я настаиваю на изменении маршрута. Крейсер обогнёт Оркнейские острова с запада, а не с востока. Волна там слабее, и эскортные корабли смогут вас сопровождать. Да и подводная опасность к западу от островов не так высока.
— Ладно, — кивнул лорд Китченер, чуть помедлив. — Вы правы, адмирал. «Хэмпшир» ждут в Архангельске — возможно, от результата моего визита в Россию будет зависеть исход войны…
Броненосный крейсер «Хэмпшир» покинул Скапа-Флоу около шести часов вечера в сопровождении эсминцев «Юнити» и «Виктор». Однако вскоре после выхода ветер переменился, волнение усилилось, и легкие эсминцы начали отставать. Китченер сидел в капитанской каюте крейсера, мрачно прислушиваясь к вою ветра и к плеску волн. Ему было не по себе — здесь, рядом с ним, на борту корабля Её Величества, он вдруг ощутил чужой взгляд, холодный и пристальный. «Небеса против нас, — думал военный министр, прихлёбывая маленькими глотками горячий грог. — Нет, этого не может быть — этого не должно быть!»
