резкая боль пронзила все тело, и он снова потерял сознание.
Фрось вздохнул, спрятал платок в карман, пожаловался:
— Хлипкие какие-то пошли люди: только раз стукнешь, а он уже и неживой…
Подбежал Гришка, покосился на Лебединского, напомнил Фросю:
— Дядька просил хоть одного живым…
— Куда он денется?
Фрось откупорил флягу, глотнул сам, скривился и, поколебавшись секунду — другую, приложил горлышко к губам Лебединского. Тот глотнул, закашлялся и сел, осматриваясь помутневшими глазами.
Фрось поболтал флягу, на слух определил, сколько осталось, и закупорил ее.
— Поднимайтесь, прошу пана, у нас нет времени.
Младший лейтенант встал на колени, качнулся немного и поднялся. Сделал несколько шагов, пробираясь сквозь кустарник, и вышел на дорогу. Увидел, как два бандеровца тянули с брички за ноги мертвого бойца.
— Второго уже оттащили? — спросил Фрось и, получив утвердительный ответ, приказал: — Закопайте их, прошу пана. Сапоги я уже осмотрел, кирзаки стоптаны и ничего не стоят. С этого снимете потом, — кивнул на Лебединского, — а пока двигайте дальше. Времени мало, и стрельбу могли услышать.
— Кто там услышит? — незлобиво отозвался один из оуновцев.
— Глупый ты еще, парень, — укорил Фрось, но вдруг взорвался гневом: — Я кому сказал — быстрее их в могилу! Самим пули захотелось?
Бандеровцы заторопились, и мертвая голова бойца запрыгала по дороге, оставляя извилистый след. Лебединский смотрел на этот след и думал: лучше бы его скосили первой очередью, чтобы не видеть такого… Но подумал, что у него все еще впереди: и позор, и пытка, и смерть, и он должен искупить свою вину, не склонить головы и принять смерть достойно.
Перед ним возник светловолосый парень с голубыми глазами. Задрав голову, посматривал с любопытством, на губах усмешка.
— Я этого видел возле милиции, — радостно сообщил Фросю. — Шел с самим капитаном Ярощуком и разговаривал…
— Цепкая память у тебя, Гриша, — одобрил тот, — это хорошо, пригодится в жизни.
Фрось обошел вокруг Лебединского, будто впервые увидел и хотел досконально разглядеть его, толкнул кулаком в спину к бричке. Младший лейтенант сделал два шага и остановился. Фрось толкнул двумя руками, и Лебединский упал грудью на дно повозки.
Фрось захохотал.
— Ну-ка, Гриша, — приказал, — привяжи его к подножке. Голову и ноги прикрепляй хорошо, чтоб лежал спокойно.
Лебединский дернулся, но на голову и ноги навалились, прикрутили веревками так, что невозможно было пошевелиться.
Фрось развалился на заднем сиденье, упершись сапогами в спину младшего лейтенанта.
— Садись здесь, — указал Гришке на место рядом. — Давно так удобно не ездил.
Гришка вскочил в бричку, поставил ноги на спину Лебединскому между связанными руками, ткнул больно каблуками. Подошли те, что закапывали убитых. Посмотрели, как устроились Фрось и Гришка, захохотали.
— Пан Фрось всегда что-нибудь интересное придумают! — льстиво сказал один.
Другой бандит влез на передок, прикрикнул на коней, второй стал на подножку, и бричка покатилась. Пыль и песок из-под колес забивали младшему лейтенанту рот и нос, бурьян стегал по лицу, а он, пока никто не видел, плакал от боли, гнева, обиды, от чувства собственного бессилия…
Проехали с километр, остановились, и бандеровцы отвязали Лебединского. Набросили на голову мешок, один из них затянул на шее веревку, взял конец в руки и повел за собой, как скотину.
— Недобрый ты, Матлюк, — осудил его Фрось. — Дал бы товарищу напоследок хоть на лес посмотреть. Человек все же.
— А что пан Жмудь скажет? — буркнул Матлюк, и Лебединский понял, что его ведут к самому Коршуну.
Сначала шли по сухому лесу, лишь изредка пробираясь сквозь кустарник. Потом под ногами зачавкало, вода прибавлялась, поднялась до колен.
Когда вода стала выше колен, Лебединский прыгнул в сторону, надеясь, что трясина затянет его, но, видно, выбрал неудачное место, потому что Матлюк дернул за веревку, а бандит, который шел сзади, схватил за связанные руки и сильно ударил в спину.
— Жить надоело? — зашипел в ухо. — Придется подождать немного.
…Коршун обошел вокруг скрюченного у его ног Лебединского, приказал:
— Ну-ка, хлопцы, поставьте его на ноги, что-то мне захотелось посмотреть ему в глаза.
Подскочили, подхватили, подвели. Младший лейтенант скользнул вокруг взглядом. Два небольших шалаша из веток стоят в еловом молодняке — увидеть их можно только вблизи. Рядом вход в землянку, дальше на веревке висит в беспорядке какое-то тряпье, на поляне горит костер, в чугунке что-то кипит, пахнет кулешом. Коршун стоит в двух шагах от него. Вот он какой: выбритый, короткая стрижка ежиком, поверх чистой и даже выглаженной рубашки серый пиджак.
Стоит расставив ноги и засунув руки в карманы синих с красным кантом офицерских галифе.
Коршун смерил Лебединского оценивающим взглядом, сказал ровным и спокойным тоном:
— Вот и увиделись! Вы нас ночью ждали и неплохую встречу подготовили, но извините, что нарушили ваши планы.
Младший лейтенант смотрел поверх его головы на лес, подступивший вплотную к поляне. Думал, в селе есть информатор. И еще: Коршун сейчас будет истязать его. Выдержит ли?
Будто отвечая на его мысли, Коршун спросил:
— Откуда в Острожанах узнали о том, что мы решили прошлой ночью идти на село? И про тайник в школе?
Лебединский продолжал смотреть поверх его головы, будто не слышал вопроса.
— Вот что, — распорядился Коршун. — Привяжите-ка его к дереву. А то разговор у нас начинается как-то вяло.
Бандеровцы подтолкнули Лебединского к старой толстой березе. Прикрутили так, что не мог пошевелиться.
— Хорошо, — одобрил Коршун. — А теперь оставьте нас наедине!
Когда все отошли, сел напротив младшего лейтенанта, прикурил цигарку, положил ногу на ногу. Помолчал немного и начал так, будто они вдвоем сидели в гостиной в удобных креслах и вели непринужденный разговор.
— Обстоятельства заставили меня взяться за оружие, а так, юноша, я адвокат — и по образованию, и по духу, то есть должен защищать права человека, вверившего мне свою судьбу. Думаю, если вы будете откровенны со мной, не раскаетесь.
Младший лейтенант смотрел на лес и небо, он уже не чувствовал связанных за спиной рук, казалось, не чувствовал и самого себя, тело сделалось невесомым, каким-то чужим, и Лебединский обрадовался: если станут пытать, наверно, не будет больно.
А Коршун продолжал:
— Я отослал своих людей для того, чтобы вы, не колеблясь, назвали имя предателя. Кроме меня, здесь четверо. От кого-то из них в Острожанах узнали о нападении и тайнике с документами в школе.
