— Слушаю тебя, птичка моя. — Ой, я, кажется, и жаргон Дуськин переняла? Кошмар…
— Не знаю прямо, как и быть… Сейчас, говорят, модно грудью кормить. А я грудь сразу после родов перетянула. Ты не знаешь, что теперь делать?
Светочка прижала трубку к плечу и заскрипела зубами.
— Знаешь, БОТ тут я, наверное, ничего тебе посоветовать не смогу. Да и насчет того, что модно — первый раз слышу.
— Правда? Ну и фиг с ним! — С кем это, интересно, милая? — Да! А еще я тебе хотела похвастаться. — А, валяй! — Я себе заказала платье для филармонии! Знаешь, где?
— У Парфеновой, — брякнула Светочка, искренне надеясь, что Илону оттуда выставили с позором.
— Точно! — Дуська захихикала. — Черное такое, бархатное, с деко… короче, с вырезом таким и с такой фигней на шее. Одним словом — класс!
— Молодец. — Светочка глубоко затянулась сигаретой. Здесь надо немножко объяснить. Дело в том, что в этом сезоне дежурный писк — это посещение филармонии. В максимальном количестве брюликов и подобной мишуры. Виталий наш свет Николаевич отказался приобщаться к великому наотрез. Юра Илонкин в принципе не против филармонии. Но мы его сами туда не берем. У него при первых же аккордах классической музыки начинается что-то вроде медвежьей болезни. Нет, нет, не в прямом смысле! Ну, в общем, какие-то нелады со внутренностями. То он икать примется. А то животом на весь зал бурчать начинает. Неловко как-то. Поэтому мы решили ходить с Дуськой вдвоем. Она, как видите, решила подойти к делу серьезно и заказала себе специальное платьице для филармонии. Мысль в принципе верная. Перебирая в памяти Илонкины туалеты, я, честно говоря, ничего подходящего не нахожу. Так, так. С декольте, говоришь? Ну, ну. Хорошо, что у музыкантов есть куда смотреть и в зал они особо не заглядывают. А дирижер вообще ко всем спиной стоит. Стоп, стоп, не это главное.
— Дусь, а длина? Длина какая?
— До полу, конечно! Это ж филармония, а не кабак! — Ах ты, лапка, даже это понимаешь. — Ладно, все, я побежала. Вечером увидимся. Вы на открытие идете?
— Идем, идем, пока.
И вот ведь засела у меня эта Дуська в башке! Весь вечер потом — пока по дому шаталась, пока собиралась — все о ней думала. А что? Живет себе припеваючи, денег — навалом, Юра у нее, конечно, по уши деревянный, но тоже по-своему ее любит. И даже очень крепко. Вот женился. А уж ребенок… Я просто балдею от Дуськиного младенца. Готовая ходячая — пардон, лежачая — реклама чего угодно. Хоть памперсов, хоть детского крема, хоть еды. Валяется такое трехмесячное чудо в своей навороченной колыбели и довольно жизнью. Надо — спит. Надо — ест. Вовремя памперсы пачкает. Дуська говорит — идеальный ребенок. Ну-у, ей-то виднее, она его чаще Светочки видит. Ненамного, правда.
И чего хорошего Илонка в своей жизни совершила, за что ей такая награда? Другие вон колени стирают, грехи замаливая, а им — горе за горем. Ирка Колокольникова, Илонкина, между прочим, бывшая подруга, тоже проституткой в гостинице начинала. Первый мужик ей голову по пьянке проломил, за что и сидеть ему еще два года. Второй сам помер, но перед смертью успел все Иркины вещи вывезти в неизвестном направлении. Все, нажитое непосильным трудом спер! Ну, а третьего Колокольникова сама себе выбирала. По принципу: не важно, какой мужик, важно, чтоб донор был нормальный. Ребеночка, понимаешь ли, захотела родить. Ну? Родила. Пацаненок синенький, хлипче воробышка, посмотришь — плакать хочется. Так еще и донор этот с гонором оказался. Отсудить ребенка хочет. По судам Ирку таскает, везде ее аморальное поведение яркими красками расписывает… Чего это меня сегодня весь день на грустное тянет?
Ох, не ждала я от этого вечера ничего хорошего. Так оно и вышло. Виталий приехал, как всегда, секунда в секунду, молниеносно облачился в вечерний костюм, мановением руки мимоходом одобрил мое платье (а мог бы и пару слов сказать, я старалась), и все — уже в дверях стоит, ручонками машет: пора, пора. Я даже почти не разозлилась, только заметила, проходя мимо:
— Сэр, вы ничего не перепутали? Рабочий день окончился, мы отдыхать едем…
Ничего не сказала рыбка, только дверцей сильнее хлопнула.
Я и не собираюсь оправдываться, сама виновата. То есть я просто обратила внимание Виталия на тощую девицу в черном пальто. Ну, знаете, сейчас полгорода в таких ходит: ножки тоненькие, ботинки на толстенной подошве, шапчонка немыслимая, ушастая, рюкзачок микроскопический на попе болтается. Стиль такой. Причем чем меньше рюкзак и толще подошва — тем стильней.
— Смотри — девчонка. — Машина остановилась у светофора, и девушка начала переходить дорогу. Хорошо был виден ее розовый трогательный нос и посиневшие лапы, сжатые в кулачки, — кажется, уже подмораживало.
— Угу, — живо откликнулся Виталий. — Французская мелодрама. Она — студентка, он — пожилой преподаватель. Они ведут долгие содержательные беседы о смысле жизни и занимаются любовью в парке или у него дома в широкой супружеской постели. У нее короткие непослушные волосы, и она пахнет цветами. У него умная жена. Сын давно погиб. Все кончается очень плохо. Они расстаются из чувства долга, причем один из них попадает в дурдом. Врачи считают, что случай безнадежный, он останется в дурдоме до конца своих дней.
— Он? — Обалдеть можно от такой внезапной импровизации.
— Он. Или она. Не важно. — Мы давно уже проехали ту девчонку, а разговор все продолжался.
— Ну-у… А в наших декорациях? — Только бы не спугнуть, такие откровения у нас в последнее время очень нечасты.
— В наших? А, одна маета. Она — студентка, он — бизнесмен. Они почти не разговаривают и трахаются у него в машине. У нее вечно грязная голова и немереные амбиции. У него семья и работы невпроворот. Он жалуется на свою собачью работу, а она грызет когти. Все кончается быстро и смешно. Они расстаются из-за того, что она его заразила триппером. Всех своих мужчин она заносит в записную книжицу. Он там оказался под номером пятьдесят два. Или пятьдесят три.
— И сколько ей было лет? — Кажется, меня укачало в машине.
— Кому?
— Этой девушке.
— Какой, солнце?
— О которой ты рассказал.
— Да понятия не имею. Придумай сама. Шестнадцать. Нет, вру, в шестнадцать она не могла быть студенткой. Ну тогда восемнадцать.
Классная история, да? А вот теперь сиди и соображай: сказку тебе сейчас на уши навешали или правду-матку живьем крупными кусками нарезали.
Светочка так задумалась, что, выходя из машины, чуть не упала, зацепившись за что-то каблуком.
— У-у, коровушка… — ласково сказал Виталий, и Светочке захотелось его ударить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
