— Войдите.
Вошел Фишер.
— Бен! — Она попыталась встать.
— Не вставайте, не вставайте. — Он двинулся к постели. — Я хотел поговорить с вами.
— Конечно. — Она подвинулась. — Садитесь рядом.
Фишер примостился на краю постели.
— Мне очень жаль, что с вами такое случилось.
— Это пройдет.
Он кивнул, не уверенный в этом, и молча смотрел на нее, пока Флоренс не улыбнулась.
— Что? — спросила она.
Фишер набрался духу, предчувствуя ее реакцию, и проговорил:
— Я согласен с доктором Барреттом. Думаю, вам лучше уехать.
— Бен!
— Вас разорвет на куски, Флоренс.
— Уж не думаете ли вы, что я делаю все это сама?
— Нет, не думаю. Но и не знаю, кто это делает. Вы говорите, это Дэниэл Беласко. А что, если вы ошибаетесь? Что, если вас дурачат?
— Дурачат?
— В сороковом году здесь тоже была женщина-медиум, Грейс Лотер. Она была убеждена, что в дом вселились две сестры. И построила весьма убедительную теорию. Беда лишь в том, что она заблуждалась. На третий день пребывания здесь она перерезала себе горло.
— Но Дэниэл Беласко существует. Мы нашли его тело и кольцо с инициалами.
— Мы также упокоили его душу. Тогда почему же она не упокоилась?
Флоренс пожала плечами.
— Не знаю, — в нерешительности проговорила она. — Просто не знаю.
— Извините. — Он похлопал ее по руке. — Я не пытаюсь придираться к вам. Просто беспокоюсь, вот и все.
— Спасибо, Бен. — Чуть погодя, она улыбнулась ему и проговорила: — Бенджамин Франклин Фишер — кто дал вам такое имя?
— Мой отец. Он был без ума от Бенджамина Франклина.
— Расскажите мне о нем.
— Тут нечего рассказывать. Он бросил мою мать, когда мне было два года. И я не упрекаю его. Она, наверное, просто его довела.
Улыбка Флоренс погасла.
— Она была фанатичка, — сказал Фишер. — Когда в девять лет я стал проявлять способности медиума, она посвятила этому все свое существование. — Он грустно улыбнулся. — И мое тоже.
— Вы жалеете об этом?
— Жалею.
— Правда, Бен?
Флоренс озабоченно посмотрела на него, и Фишер внезапно улыбнулся.
— Вы говорили, что, когда все это уляжется, расскажете мне про Голливуд. — Улыбка у него вышла кривой. — Не то чтобы все уже улеглось...
— Это долгая история, Бен.
— У нас есть время.
Она молча посмотрела на него и в конце концов сказала:
— Хорошо. Я вкратце расскажу.
Фишер ждал, глядя на нее.
— Вы могли читать об этом, — начала Флоренс. — Колонки со сплетнями в то время много места посвящали этому. «Конфиденшл» даже напечатала статью о собрании спиритов, устроенном у меня дома. Конечно, они это назвали по-другому.
Но это было не что-то иное, Бен, а именно так, как я сказала. Что касается историй о том, что я никогда не выйду замуж, так как хочу оставаться «полевым игроком», как они это называли, — это тоже неправда Я не вышла замуж потому, что не встретила человека, за которого хотела бы выйти.
— А как вы стали актрисой?
— Я любила играть. В детстве я устраивала маленькие спектакли для родителей и родственников. Позже ходила в школьный драмкружок, в местную театральную труппу, специализировалась на драматическом искусстве в колледже. И делала заметные успехи — иногда это бывает. Бог дал мне внешность, к тому же везло. — Она с некоторой грустью улыбнулась. — Но я не многого добилась на этом поприще. Недостаточно отдавалась этому. Но в моей жизни не было и ничего сомнительного. Ни темного прошлого, ни зарубцевавшихся ран детства. У меня было чудесное детство. Родители меня любили, а я любила их. Они были спиритами, и я стала спиритом.
— Вы были единственным ребенком?
— У меня был брат, Дэвид. Он умер в семнадцать лет — от спинномозгового менингита. — Она задумалась, вспоминая. — Это было единственное настоящее горе в моей жизни.
Флоренс снова улыбнулась.
— Говорят, «закат» моей карьеры и заставил меня бежать из Голливуда и обратиться к религии для утешения. Они всегда забывали упомянуть, что я всю жизнь была спиритом. На самом деле я благодарила Бога за окончание моей карьеры — ведь это дало мне возможность заняться тем, чем, как всегда знала, я должна заниматься — посвятить себя всецело общению с потусторонним миром.
Я не боялась Голливуда и не сбежала оттуда. В нем нет ничего страшного. Это место и предприятие — не более того. То, что делают со своей жизнью попавшие туда, — это их собственный выбор. Так называемое «тлетворное влияние» там не больше, чем схожие влияния в любой другой сфере деятельности. Важно не само занятие, а склонность к разложению тех, кто им занимается.
Не то чтобы я не осознавала морального вакуума, обычно окружавшего меня. В многолюдных компаниях, на вечерних приемах меня всегда поражала атмосфера нездоровой скованности. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Однажды вечером, ложась спать, я, как всегда, прочитала молитву. И вдруг осознала, что произнесла: «Отче наш, иже еси на небесах, Голливуд да будет имя Твое»[9]. — Флоренс с улыбкой покачала головой. — Через месяц я уехала и поселилась на востоке.
Фишер начал было говорить, но замер, откуда-то издалека услышав еле слышный кошачий крик. «Вот и кончилась передышка», — подумал он.
На лице Флоренс появилось страдальческое выражение.
— Гадкая тварь, — сказала она и хотела встать, но Фишер придавил ее к подушкам.
— Я посмотрю.
— Но...
— Отдыхайте, — сказал он и встал.
— Прежде чем уйти, не дадите мне мой кошелек?
Фишер прошел через комнату и принес ей его. Флоренс вынула оттуда медальон и протянула ему. Фишер взял его и прочел единственное выгравированное слово: «ВЕРЬ».
— Если веришь, все в тебе, — сказала она.
Он хотел вернуть медальон, но Флоренс сказала:
— Нет, оставьте у себя. Вам от меня с любовью.
Фишер выдавил улыбку.
— Спасибо. — Он положил медальон в карман. — Однако со мной действительно все в порядке. Беспокойтесь о себе, а не обо мне.
— Вы не поассистируете мне на сеансе, когда я отдохну? — попросила Флоренс. — Я в контакте с Дэниэлом Беласко, транс — кратчайший путь. Но я не хочу быть одна.
— Так вы не думаете об отъезде?
— Я не могу, Бен, и вы это знаете. — Она помолчала. — Так вы мне поассистируете?
Фишер смущенно посмотрел на нее и в конце концов кивнул:
— Ладно.
Он ушел, не сказав больше ни слова.
* * *
12 ч. 16 мин.
Было приятно ощутить на лице холодную воду. Кожу на обожженной икре стянуло, отчего двигать ногой было больно, но он не мог остановиться. Каждый раз, когда он вынимал из воды правую руку, боль в большом пальце усиливалась. «Мне это нужно», — думал он. Ведь он не плавал уже почти неделю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
