Залесского, Богдана, Аврору еще можно было понять, если притупить чувства и включить аналитика в себе, но Лия… Что ему сделала моя девочка? Я сам не замечал, с какой силой сжимал руки на его шее, или же не хотел замечать. И все же, когда услышал его ответ, меня прорвало. Словно кто-то разорвал натянутую тетиву и та разлетелась в разные стороны. Взрыв в голове — и тишина. И мои руки на его шее, которые я никак не мог отнять от нее. Словно был им не хозяин.
Пришел в себя все в той же палате, сидя на полу и прижимаясь к маминой груди. Все мое лицо было мокрым. Возможно, от собственных слез. Я не знал. Словно очнулся в один момент. Раз — и нашел себя. Вышел из той ужасающей клетки, в которую зашвырнуло меня собственное подсознание.
Если бы не мама…
Если бы она не вызвала охранников, которые выломали, пусть и не сразу, дверь, я бы закончил начатое. Совершенно ничего не соображая в тот момент.
Я бы задушил его. Однозначно.
Когда меня от него оттаскивали, как сказала мама, он еле дышал.
— Все будет хорошо. Тише-тише, мальчик мой.
— Ты слышала? Ты слышала, что он сказал, — мой голос дрожал.
Я прикрыл глаза, не желая брать себя в руки. Так хорошо было представить себя маленьким мальчиком, который ночью, наслушавшись страшилок от старшего брата, будил среднего, потому что не мог уснуть, и тащил его в родительскую спальню. Потому что там было мамино тепло и защита.
— Я все слышала, родной. Все слышала, — тихо говорила она, перебирая мои волосы и словно укачивая, — я уже была здесь. Ты не такой, как он. Все будет хорошо, я обещаю.
Только я очень сильно сомневался в ее словах. Если бы не она, если бы она вовремя меня не остановила, я бы стал кем? Убийцей? Да еще и собственного отца.
В тот день сообщение Лии открылось для меня с иной, более понятной стороны. Моя девочка была права в каждом своем слове. Неважно, с другим мужчиной она сейчас или нет. Я понял, что ничем не лучше отца, а, возможно, даже хуже. Ведь тот если и устранял, то только чужих, я же пошел дальше.
И если бы не мама… Страшно даже представить, что бы я чувствовал тогда.
Но этот день все равно стал последним в жизни Сергея Вострова. Официальной причиной смерти стало самоубийство. Именно это мне сообщил Середин, позвонив среди ночи.
— Он… он повесился. Камеры во всей клинике отключены, охрана спала, — его голос был слишком взволнованным, я же присел на кровати и потер переносицу.
— Медленнее.
— Сергей Семенович пришел в себя через пару часов после того, как вы с Яной Юрьевной покинули нашу клинику. Мне доложили, что он хорошо поужинал после капельниц. Полчаса назад мне позвонил один из охранников, которого, судя по всему, усыпили. Мы еще все выясняем. Но вы… Вы же сами понимаете, что нам не нужна такая причина смерти по документам. Тем более у него синяки на шее еще и от пальцев, не только от…
«А вот это уже похоже на шантаж», — хмыкнул я про себя и, рассуждая уже совершенно трезво, дал добро Середину поставить другую причину смерти. Мужчина боялся проверки, но сам не понимал, насколько не нужны были огласка и следствие мне. И даже не из-за того, что я чуть не придушил отца, а потому, что не верил в его самоубийство.
Откинул телефон и пошел в Улину комнату. Сегодня, после слишком трудного для всех нас дня, я решил остаться ночевать в Аврориной квартире, именно тут последние месяцы жила мама. С ее поиском я не прогадал: мама нашлась сидящей на прикроватном коврике. Облокотившись на край Улиной кровати, она невидящим взглядом смотрела на внучку.
— Его больше нет? — монотонно спросила она, так и не оторвав взгляда от Ули.
— Нет. Пойдем, я уложу тебя в кровать. А? Как ты нас с братьями когда-то укладывала.
Подошел к ней и помог подняться. Затем и вовсе подхватил на руки и понес в одну из гостевых комнат. Мама оказалась еще легче, чем прежде. Такая же маленькая и худенькая, как и моя Лия. Теперь уже мама плакала на моей груди, да так и отключилась. Скорее всего, от бессилия. Я поудобнее уложил ее на кровати, лег рядом, приобняв, и охранял ее сон всю оставшуюся ночь так, как она делала это когда-то. Когда-то очень давно. Когда мы с пацанами были еще маленькими. Казалось, целую жизнь назад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В сумраке комнаты я смотрел на ее уставшее и нахмуренное даже во сне лицо и в который раз прокручивал последние слова отца в голове.
«От таких женщин одни беды… Ты на ней зациклился, как и я на Янке… Вот я и постарался побыстрее от нее избавиться, пока ты не помешался на этой девке окончательно...»
Может, и помешался, только вот… Беды были не от таких женщин, а от таких зацикленных и одержимых мужиков, как мы с ним. Я смотрел на спящую мать и даже представлять не желал, как ей далось сегодняшнее решение. Как ей дались эти последние месяцы.
Не будь отца в ее жизни, ничего бы этого с ней не случилось. Да, не было бы меня… но, возможно, была бы дочь от Залесского или третий сын, только не такой пришибленный, как я. Слишком много всего во мне было от отца. Слишком.
Именно той ночью я принял решение больше никогда не искать Лию, на следующий день слегка его видоизменив. Я поручил Антону продолжить поиск, но для того, что бы помочь. Если вдруг что…
Более же детально о ней знать мне было необязательно. Иначе я мог просто не сдержаться. А ведь моя Кнопочка все правильно расценила и поняла. Когда-то давно она, еще будучи наивной школьницей, влюбилась в принца. Принца, которым я, увы, никогда не был и не стану. Даже для нее. А потому она вовремя сбежала, и я должен был уважать ее решение, хотя бы так.
Глава 19
Три года спустя. Лия
— Леш, ну куда ты так торопишься? Стой, — запыхавшись, произнесла я. — Мама устала, а ключи, между прочим, у меня.
— Я тоже устал, — послышался крик сына.
Причем, судя по удаленности голоса, Лешка поднялся уже на два или даже три лестничных пролета выше меня. Все же пятый этаж — это смерть.
— Вот и хочу скорее домой.
Я промолчала, потому что мы и так своими криками могли поднять на уши весь подъезд. А тетя Люба с четвертого, которая жила именно под нами, могла уже вот-вот приоткрыть свою дверь и начать читать свои излюбленные нотации, как натравит на меня социальную службу. Ведь я же отвратительная мать! Потому что мой ребенок носится по дому до девяти вечера, а мультики смотрит аж до десяти.
Преодолев третий, а затем и четвертый этажи, я все-таки добралась до нашего лестничного пролета, открыла дверь и, зайдя в квартиру после сына, со стоном скинула на пол рюкзаки, свой и Алешкин.
— Ужасный день, — выдохнула я и опустилась прямо в коридоре на пол.
Леша фыркнул и, разувшись, обошел меня, чтобы запереть дверь.
— Нет, тетя Люба права, — деловито заговорил он, стараясь до последнего казаться серьезным, — ты плохая мать. В жизни твоего ребенка сегодня такое важное событие. А ты… эх. — Он картинно закатил глаза и развел руками.
— Иди ты, — рассмеялась я и начала все же подниматься. Нужно было разобрать вещи и уже готовиться ко сну.
Сегодня у Алеши был выпускной в детском садике, событие и правда знаменательное, после которого мы с его группой поехали на природу. И все бы ничего, но я устала жутко. Просто катастрофически.
— Мам, не парься, я сам разберу свой рюкзак.
— Признайся, — я прищурилась, оглянувшись на Лешу, — ты не мой сын? Инопланетяне захватили нашу планету и подменили тебя?
— Бери выше, мам, это были роботы, и они подсадили мне искусственный интеллект. Зеленые человечки уже не в моде. — Лешка рассмеялся, подхватил свой рюкзак и пошел в комнату.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ему было шесть. Ну да, через месяц уже стукнет семь, но все же он был слишком смышленым для своего возраста. И слишком… остроумным, что ли. Да, скорее именно так. А еще рослым. Алеша был самым высоким в своей группе — сто двадцать восемь сантиметров, шутка ли в шесть лет. Ну ладно, почти в семь.
Мне же он доставал до плеч. Пожалуй, высокий рост — это единственное, что Леша взял от отца, кроме невозможного характера, конечно же.
