Рэнд покачал головой.
- Нет, так как в его портфеле не хватало одной вещицы: пропуска, который позволил бы ему преодолеть самое первое препятствие, а именно: охранника в холле. Совершенно очевидно, сфабриковать себе пропуск он был не способен. Свой план он мог бы осуществить только один раз: через спектакль, который снимался в стенах министерства. А, учитывая время, которое ему понадобилось на изготовление ключа, кодом он мог бы завладеть только в среду.
- Не подвергал ли он себя риску быть опознанным и разоблаченным вторым охранником, я хочу сказать, тем, который стоит между дверью специального крыла и центром связи?
- Вы же знаете, Паркинсон, как это происходит. Первый охранник должен был бы быть более внимательным, чем второй, которому доводится контролировать с полдюжины сотрудников, которых он видит каждый день. Уж если бы О'Нил вошел в дверь, то успех бы ему был гарантирован благодаря его маскировке и актерскому таланту.
- Что ж тогда остается, месье?
Рэнд закрыл глаза.
- Мы имеем шпиона, который более чем уверен в успехе кражи нашего дипломатического шифровального кода. Хотя русским очень важно завладеть этим кодом, они убивают агента в тот самый момент, когда он собирается его стащить. Почему?
Почему? Вопрос висел в воздухе даже после ухода Паркинсона. Рэнд сидел в тишине, поглощенный своими мыслями, со смешанным чувством, что он не оставит этого дела, пока не прольет на него свет.
Он вспомнил показания молоденькой машинистки, но прекрасно знал, что в них нет ответа, который он так искал.
Он поднялся, подошел к окну и прикоснулся лбом к холодному стеклу. Он смотрел на бурные потоки реки и все пытался представить себе человека в Москве, о котором он не знал ничего кроме фамилии.
Почему они убрали О'Нила?
Потому что он слишком о многом знал?
Нет.
Потому что он знал слишком мало?
Рэнд резко повернулся и буквально нырнул к телефону.
- Льготный вызов! Соедините меня с секретарем Форин Оффис!..
- Слишком мало? - повторил чуть позже Хэстингз, не слишком уверенный, что что-то понял.
Сквозь густое облако сигаретного дыма, Рэнд, расслабившись, подтвердил:
- О'Нил был убит не потому, что он слишком много знал, а потому, что знал недостаточно.
Я был убежден, что все крутилось вокруг этого дипломатического шифровального кода, а в какой-то момент я вспомнил об одном эпизоде, происшедшем во время второй мировой войны. Группе американских и английских шифровальщиков удалось узнать код, используемый японскими военными атташе. Чуть позже спецслужбам, которые об этом ничего не знали, удалось похитить один из шифров в японском посольстве в Лиссабоне. Естественно, что японцы почти немедленно перестали использовать шифр, а специалисты-союзники должны были снова приниматься за работу.
- Вы хотите сказать, что русские...
Рэнд кивнул утвердительно головой, наливая в рюмки коньяк.
- Я абсолютно в этом убежден. Не забудьте, что мы пользуемся этим шифровальным кодом уже пять лет. В какой-то момент удалось подобрать ключ к этому шифру. А теперь представьте себе в Москве человека, сидящего с уже имеющимся в его распоряжении кодом, позволяющим расшифровывать все секретные английские телеграммы и узнающим, что какой-то шпион, о котором он не знает, собирается украсть для него уже известный ему код.
Хэстингз покачал головой. Да, все становилось ясным.
- Представьте себе, что О'Нилу удалось украсть шифр, - продолжал Рэнд, - кража обнаружилась бы очень скоро, через несколько часов, ну, через пару дней максимум. Русские не могли ему приказать не действовать: их указания были бы для него пустым звуком: шпион был убежден, что продаст код не им, так какому-нибудь другому иностранному государству. Единственной возможностью было его нейтрализовать: убить до того, как он будет пытаться осуществить операцию.
- Грязная работа, - добавил он, глядя на огни Лондона. - Поистине грязная работа.
- Что вы собираетесь теперь делать? - спросил Хэстингз. Рэнд сделал глоток коньяку.
- Все уже сделано. Наши посольства получили сегодня после обеда команду использовать новый шифр. Любопытно было бы увидеть лицо русского, когда он будет пытаться расшифровать первую пришедшую к нему телеграмму с новым кодом.
Эдоуби Джэймс
Эротические скульптуры Огайо
Мое "хобби", даже больше, суть моей жизни, это в плане искусства, пластики, литературы - эротика.
Моя бронированная библиотека, не случай кражи или пожара, содержит 15 000 книг и документов, большая часть которых датирована годами до нашей эры. Чтобы собрать такие сокровища, я объездил более трех миллионов километров и потратил минимум три с половиной миллиона долларов.
А мой эротический музей стоил мне не меньше денег и времени.
Экстравагантно, скажете вы? О нет, мой друг, нет абсолютно, страсть к эротическим произведениям стоит очень дорого. Пример? Пожалуйста. Мне пришлось вырезать огромный кусок стены грота в Камбодже, упаковать его в ящики, буквально по частям, и все это долго путешествовало по морям, прежде чем добралось ко мне в Нью-Йорк. Немного реставрации тщательной там сям, соответствующее освещение, со знанием дела подобранное, позволили мне высветить до малейших деталей все представленные на этой поверхности сценки. Только входишь в мой музей, погруженный в полумрак, свет медленно начинает зажигаться, и видишь, как вдруг появляется буквально фейерверк красок с тысячью оттенков сотен панно, где персонажи, участвующие во всех сценах в самых постижимых и непостижимых позах, передают всю экспрессию чувственной любви. Производимый эффект - поразителен, такой силы воздействия, что значительная часть знатоков, так сказать, загипнотизированная "панорамой наскальных рисунков", клянутся, что видят, как персонажи оживают, если рассматривают с достаточно напряженным вниманием.
Может быть, такое увлечение эротическим искусством вас удивит. А все это очень просто; эротическое искусство - это единственная форма искусства, которая осталась неизменной, нерушимой на протяжении всей истории человечества. Герои и спасители приходят и уходят: цивилизации, народы, расы, страны переживают расцвет и упадок; религии, политические догмы и другие моды или пристрастия появляются, распространяются и теряются в песках истории; горы, ледяные шапки и пустыни появляются на поверхности земли и временно меняют пейзаж, а, иногда мы видим, как моря на целые сотни километров, а подчас и больше, слизывают жадно, как гурманы, огромные куски земли. Единственная вещь остается постоянной величиной, константой: эротика и ее художественное выражение!
Это постоянство находишь во всех произведениях, откуда бы они ни появлялись: из Месопотамии, Египта, Анатолии, Феникии, Персии, Индии, Китая, Японии, Полинезии, Греции, Италии и обеих Америк. Это незыблемость я считаю ее живительной, ободряющей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
