Из интервью Б. Моисеева: «Я не боюсь своей причастности к касте гомосексуалистов очень высокого класса, для меня это не унизительно и не восторженно — это нормально. Я должен кому-то принадлежать: касте, культуре, своей стране. Я горжусь этим, и подтверждение моей гордости видели все — это «Овация». (Певец был удостоен этой премии в 1994 году. — Ф. Р.)
Да, я люблю богатых мужчин. Богатых — значит, не кошелек, а внутренне и физически богатых, дико люблю. Я могу постирать носки… своими руками богатому — еще раз подчеркиваю, богатому духом, телом, мозгами — или трусы… и мне это будет в кайф. И это моя жизнь. Я не знаю, кто я — сильный мужчина или сильная женщина, знаю одно: меня притягивает слово «любовь», я верю в него совершенно тупо, это один из китов, держащих меня…
Я не верю этим геевским карнавалам. Не верю их счастью — не бывает его у геев. У меня нет семьи, я не могу рожать, не могу жить с человеком официально, от этого много проблем…
Я не хочу, чтобы публика знала, что я добрый, не жадный, что я прекрасно готовлю, могу стирать, убирать. Я не хочу рассказывать, что я детям даю деньги, старым актерам даю деньги каждый год. Я главный шут для народа — не для знати, не для того, чтобы меня любил Ельцин или министр культуры. Сумасшедшая роль — меня любит только народ…
Вспоминаю трогательный случай. Новый год, мороз за двадцать градусов. Подхожу к подъезду — стоит девочка. Я говорю: «Девочка, ты с ума сошла, иди домой. Ты кто, москвичка?» — «Нет, — говорит, — я из Ростова приехала. Некуда мне идти, ты у меня один». И плачет. И я вижу, как слезы эти падают и замерзают, в стекляшки превращаются. А потом — безумство! — она предлагает мне подарок, маленькую рыбку золотую с бриллиантиком. Я ей говорю: «Может быть, не стоит меня так любить сильно? Все равно я миф. Актер — это миф. Ты не придумывай, что я там что-то могу серьезно». Плачет… И я к таким людям отношусь с трепетом, я преклоняюсь перед ними…
Я никогда не общался с Игорем Моисеевым. Но он мой мэтр. Однажды, на юбилее хора имени Пятницкого в 1994 году, оказался с ним в зале в одном ряду, так он сбежал. Наверное, испугался меня. Его моя персона шокировала. Но меня часто спрашивают, не родственники ли мы? В Америке у меня как-то поинтересовались: «Простите, вы не сын Игоря Моисеева?» А я ответил: «Нет, я его дочь…»
Я не попал в предвыборную кампанию Ельцина, я ни разу не выступал на Днях города — и никогда туда не попаду, уверен. Четыре года меня представляют на звание «заслуженный». Но я знаю, что представлять могут еще много лет, но я ничего не получу. Между тем я — почетный гражданин Америки, обладатель «Золотой розы» в Англии — премии, присуждаемой Лондонской Королевской академией танца… Может быть, мне нужно спеть «Погоду в доме» — я без злости это говорю. Без злости. Просто не мое это — петь такие песни. А мое (например, программы о СПИДе) никому не нужно и не интересно. Как и то, что я несу деткам, больным раком крови, в город Кемерово весь свой гонорар. Как и то, что я помогаю могилевским туберкулезным детям. Как и то, что последние годы отдаю деньги в Союз театральных деятелей, ветеранам. Но кому об этом интересно писать? Никому. Потому что все это делает Боря Моисеев…
Мои коллеги меня не принимают, не пускают к себе. В «Песню года», «Хит-парад Останкина», сборные концерты свои… Отчего? Зависть! ОНИ понимают, что я очень сильный и очень крутой, мозгами крутой, духовно крутой — ИМ это не дано. Все клипы, кроме последнего, запрещали показывать по ОРТ. Меня приглашают в какую-нибудь программу, а из эфира меня вырезают. Мне вручают премию «Овация», а эти три секунды награждения из эфира вырезают. Почему такая беспардонность? Что я сделал ущемляющего и уничтожающего для нации России? Когда я встречаю людей, которые клипы запрещают, они говорят: «Что вы, Боря, какие проблемы! Что, я запрещал?! Боже упаси…» Но я оптимист. Моя мама без ног умирала — и то была оптимисткой. Мне чем труднее, тем больше кайфа, это мазохизм, наверное, и дикое тщеславие. Всегда, даже когда жил в нищете, я хотел ехать только в первом классе…
Недавно я возвращался с шоу Вали Юдашкина. Поймал частника. И водитель слушает песню из моей программы «Королевство любви», которую я повезу на Бродвей, — «Глухонемая любовь». Я ему говорю: «Зачем ты включил этого пидера?» Он остановил машину: «Послушай, пошел бы ты…» Я снял шапку, стал ему доказывать, что я есть Боря Моисеев, но он так и не поверил. Ругался сильно. Но большего кайфа я давно не испытывал…» (Стоит отметить, что песню «Глухонемая любовь» Моисеев посвятил своему сыну Амадею, который работает в театре глухонемых в Кракове. Недавно отец получил от сына письмо, в котором есть такие строки: «Я счастливее тебя. Ведь я не могу слышать грязи, воплей, стона. Я слышу музыку любви…»)
Я часто думаю о старости. Наверное, это будет самый страшный эпизод в моей жизни. И я к нему готовлюсь. Морально, физически. Смерть моей матери полностью воспроизвела картину моего финала. Это одиночество, эти бесконечные болезни, это отсутствие всяческой помощи со стороны. Это, как говорят в народе, «некому воды подать». Я не стараюсь придумывать себе какую-то сказку про старость, потому что моя старость вне зависимости от моей популярности или сбережений, которые я накоплю, моя старость будет достойна моего детства: как я появился из уродства, убожества, ненависти, непризнания, непонимания, так я и уйду из этой жизни. И это ужасно. И именно потому я сегодня, как никогда, рвусь в бой. У меня нет внутреннего «стопа» — нет часа, дня, чтобы я не придумывал новый номер, новую историю для шоу или концерта…»
Ирина АЛЛЕГРОВА
И. Аллегрова родилась 20 января 1961 года в Ростове-на-Дону. Ее отец был театральным режиссером, заслуженным артистом Армянской ССР, мама — оперной певицей. Как гласит семейное предание, в 12 лет отец будущей звезды российской поп-эстрады сбежал из дома в бродячий цирк-шапито — очень хотел стать артистом. Работал там мальчиком на побегушках. За символическую плату выполнял самую грязную работу. Был настолько энергичным, живым, резвым, что коллеги дали ему прозвище Аллегрис (от музыкального термина «аллегро», что в переводе с итальянского означает «весело»). Когда в 17 лет его вернули в семью, он уже ездил с ансамблем оперетты, был достаточно известным артистом. Чуть позже, став штатным актером театра, он взял себе сценический псевдоним — Аллегров.
По словам Ирины, в детстве она не могла пропеть и двух нот. Родители были в панике, но потом выяснилось, у нее был прекрасно развит внутренний слух. Она все слышала, но не могла воспроизвести. Когда отец повел ее в Центральную музыкальную школу при консерватории (они тогда уже жили в Баку), мама взмолилась: «Я тебя прошу, все бесполезно — если скажут «нет», не мучай ребенка». Однако в школе сказали «да», и девочка стала заниматься музыкой. Учеба давалась ей легко, и уже через несколько лет преподаватели прочили ей большое будущее как пианистке. Но сама Ирина мечтала стать певицей. Однако петь самостоятельно боялась — вдруг не получится? Но в 13 лет внезапно набралась смелости и во время домашних занятий с бабушкой затянула неаполитанскую песню. Когда бабушка рассказала об этом родителям, те не поверили, сказали: «Да она с детства ни одну песню повторить не могла».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
