— Куда вы собирались ехать? — спросил Бертон.
— Немного подальше от города, без какой-либо определенной цели, только чтобы доказать, что могу поступать по своей воле.
— А сегодня вечером все будет иначе?
— Сегодня вечером меня будут сопровождать. Это не одно и то же.
— А что вы хотели от Меньшикова?
— Я должен был занять денег.
— Именно у него?
— Волей-неволей. Мои друзья бедны, как церковные крысы. Бели бы фирма мне выплатила задаток, я бы к нему не пошел.
Бертон вплотную подошел ко мне, встал передо мной и произнес своим противным монотонным голосом:
— Я не верю ни одному вашему слову.
— Ваше право, — дерзко ответил я.
Около восьми часов вечера я сел рядом с Джейн за руль автомобиля. Перед кабриолетом открылись ворота. Обернувшись назад, я заметил три машины, следующие за нами. «Мерседеса» Бертона среди них не было. Но едва ли от этого нам было легче. Лучший человек «Шмидта и Хантера» мог быть повсюду и везде.
— Вам дано строгое указание не покидать Ивергрин, — напомнил мне Шмидт. — И не пытайтесь идти ни на какие уловки. Будучи сотрудником «Шмидта и Хантера», вы обязаны беспрекословно выполнять наши распоряжения. В фирме существует военный порядок и железная дисциплина.
Джейн предложила поехать в какое-нибудь кафе, но я сказал ей, что у Биг Бой Билли нам будет приятнее. Я желал говорить с Билли.
У меня созрел план.
Сначала мы сидели с Джейн одни за столиком недалеко от бара. Вскоре появились те двое, что ехали вслед за нами. Я сразу их узнал. Через две минуты все соседние с нами столы были заняты. Когда я направился к бару за кока-колой, бутылкой вина и печеньем, за мной последовали трое, среди них Малыш и другой тип, похожий на гнома, с прозрачными ушами. Джейн помогла мне перенести все это на стол.
— Начнем с кока-колы, — сказала она. Мы оба чуть не умирали от жажды.
Потом мы пили вино, сладкое и густое, от которого глаза Джейн приобрели удивительный блеск. Я не сразу догадался, что Джейн похорошела оттого, что мы вместе. Я находился в состоянии, которое можно назвать одним словом — блаженство. Теперь я сидел за одним столом с девушкой, которую недавно лишь с неохотой уважал, и эта девушка меня любила, более того, стала моей сообщницей. Я еще не мог постичь глубину своего счастья. Ради Джейн я бы сделал все, пошел бы на любые жертвы. Я безгранично доверял ей.
Затем мы перешли в бар. Она взобралась на табурет. Я сел рядом. Двое из наших «охранников» подсели к нам: Толстяк рядом с Джейн, Малыш — рядом со мной. Оба слышали каждое слово из нашего разговора. Я хотел, чтобы они сочли меня за пьяного и смело заказывал для себя крепкие напитки: виски, водку, мартини. Затем выпил два джина. После этого я почувствовал себя сильным, как Зигфрид, выкупавшийся в крови Змея. В висках стучало. Я понял, что теперь нужна повышенная осторожность и потребовал счет. Когда за все было заплачено, я сунул Биг Бой Билли чаевые, подпер щеку правой рукой и, запинаясь, пробормотал:
— Это для вас лично.
При этом я прищурил правый глаз. Никто этого не заметил, только он и Джейн.
Мы вернулись к нашему столику, принялись поедать печенье, развеселились и ждали, пока над плечами двух гостей мелькнет лысая голова Биг Бой Билли. Билли отставил наполненные стаканы, подмигнул мне левым глазом, вытер глаз рукой и кивнул. Потом он внимательно посмотрел на меня.
— О'кей, — сказал я Джейн, лица которой Биг Бой Билли видеть не мог, так как она сидела спиной к бару. На долларовой банкноте, переданной Билли в качестве чаевых, я написал: «Подонки Хантера из дома Брауна собираются открыть огонь по демонстрантам, выступающим против расового неравенства».
Я попросил у Джейн разрешения отлучиться на минуту, вошел в телефонную будку и позвонил в полицию.
— Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы «Антиблистер» в полночь находился под охраной, — тихо сказал я. — Если я не ошибаюсь, банда планирует нападение на обувной магазин. Сейчас я, к сожалению, не могу вам многого объяснить. Нет, из соображений безопасности, вы понимаете.
Я быстро вернулся к столику. Джейн ждала от меня объяснений, но я молчал, затем взглянул в окно и очень обрадовался. По улице ползли тени, вытягивались в цепочку.
Я вообразил себе картину: управляющий «Джайэнт Стор» едет на открытом автомобиле из Эстервилла в Ивергрин, свежий ветерок веет ему в лицо. Мотор бормочет монотонную песню. Справа от дороги спят в тени деревьев причудливые кактусы. Слева — блестящая водная поверхность; заходящее вечернее солнце заливает ее сияющим красным светом. Человек в темном костюме улыбается. Его автомобиль мчится как угорелый и вдруг напарывается на мину. Видение рассеялось.
Передо мной сидела Джейн. Она пила кофе.
— Джейн, — тихо сказал я, — я наслаждаюсь действительностью как чудом. Мне кажется, что всю прошлую жизнь я чего-то ждал и теперь наконец получил.
Я взял чашку кофе и сделал глоток. За окном шли мимо нас люди. На торговых домах зажглись разноцветные лампочки. С улиц исчезло солнце. Лишь у горизонта тихо тлела вечерняя заря. На домах, принадлежащих компании «Шмидт и Хантер Лтд» горели яркие, бьющие в глаза огни рекламы. Их мигающий отсвет бледными пятнами ложился на стол.
— Сумерки сгущаются, — тихо сказала она, отпила глоток кофе и улыбнулась. Я готов был часами сидеть здесь, напротив нее, неотрывно смотреть на нее и восхищаться ее красотой. Мягкий свет бара заливал ее кожу теплым светом, а пестрый, мерцающий отсвет, пробивающийся сквозь окно, играл красками на ее лице.
Я любовался ее загорелой, стройной шеей, загнутыми вверх ресницам, бросавшими на глаза глубокие тени. Я наслаждался видом ее мягких губ, готовых дарить и получать поцелуи, и ощущал желание обхватить ее голову руками, вобрать в себя тонкое дыхание ее волос и сказать: «Я люблю тебя».
Я коснулся ее руки, потянувшейся к чашке с кофе, и увидел трепет ее загорелых пальцев; черные капли, выплеснувшиеся через край чашки, застыли множеством черных жемчужин, рассеявшись по столу. Я тихо произнес:
— Я люблю тебя.
Кто-то сочтет слишком неприличным и чересчур сентиментальным писать в моем докладе о любви, но если он хочет вполне осмыслить события в Ивергрине — с того момента прошло около двух недель — пусть он узнает и это тоже. Он увидит Джейн такой, какой ее видел я, и услышит, как она спросила меня:
— Что такое любовь?
Я мечтательно посмотрел на нее.
— Я часто размышлял об этом. Наверное, это стремление делать другому человеку добро и получать добро в ответ. Это — счастье раствориться друг в друге и жить друг для друга. Этого желает каждый, по крайней мере, многие. Но шанс действительно полюбить большой и верной любовью ужасно мал. Один поэт очень образно и точно это выразил так: перспектива встретиться двум людям, которые созданы друг для друга, так же мала, как возможность столкнуться в грузовике двум заранее помеченным горошинам.
Она задумалась над моими словами и, помолчав, спросила:
— Ты когда-нибудь любил?
— Я несколько раз считал, что да, но потом всегда разочаровывался.
Мы оба поднесли чашки к губам и выпили их до дна.
Я взял ее руки — холодные и, казалось, ожидающие того, чтобы их согрели.
— Я посвятил себя борьбе за права слабых и униженных. Эта борьба против «Шмидта и Хантера», против твоего отца. Но тебя я люблю.
Я чуть-чуть не сказал ей:
«Я настолько люблю тебя, что могу изменить самому себе, отказаться от продолжения борьбы».
Но я вовремя опомнился. Ведь — разве я не любил ее еще больше оттого, что она поддерживала меня в этой борьбе?
— Я уже давно был влюблен в тебя, — заявил я, — только никогда не осмеливался признаться в этом самому себе. Ты была для меня дочерью миллионера, наделенной от природы высокомерием, потомком моего врага. Это предубеждение постоянно вертелось у меня в голову, но я не знаю, почему — я был и оставался влюбленным в тебя. Теперь все переменилось, и прошлое осталось в моей памяти не эпизодом жизни, а каким-то бездарным, низкопробным фильмом. Это — как вечернее небо с облаками-барашками, напоенное огненно-красным сиянием; такой же пейзаж на картине оставляет нас совершенно равнодушными: примитивная красочная мазня — вот и все.
— Да, — ответила она. — Мне тоже приходили в голову такие мысли, но я никогда бы не облачила их в эти слова. Ты удивительный человек.
Я потянул к себе ее руки через стол и погладил их.
— Я вовсе не удивительный человек, но я тебя люблю. Поэтому я хочу сделаться для тебя лучше и добрее, чем я есть. Ты не такая, какой собственно должна быть Джейн Шмидт, и какой я тебя видел, ты — женщина, о которой я мечтал. С тех пор, как я это понял, я перестал быть просто влюбленным и полюбил тебя.
