– Я смотрю на женщин, работающих здесь, как на слуг, получающих плату за свой труд.
– Почему же здесь лучше, чем у Гаэтана? Или мужчины, приходящие сюда, лучше тех, что посещают притон этого мерзавца?
Это был страшный удар для чести Себастьяна. Его отнесли к категории мужчин, использующих женщин против их желания. Гнев вспыхнул в нем. Маркиз понимал, что это чувство абсолютно бесполезно, что из-за него можно попасть в беду. Себастьян успешно справлялся с ним до тех пор, пока в его жизни не появилась Эмма.
– Женщины, которые работают здесь, выбрали эту профессию по разным причинам. Если она им не нравится – они уходят. Право выбора, мисс Уэйкфилд, – вот в чем разница.
– Я не могу представить, чтобы эти женщины были счастливы, когда их так используют.
– Как раз наоборот. Сюзанне, к примеру, надоело работать помощницей портнихи. Она любит носить красивые платья больше, чем их шить. Кларисса, прежде чем попасть сюда, была кухаркой. Нэнси работала прачкой. Она сказала мне, что зарабатывать деньги, лежа на чистых простынях, гораздо приятней, чем стирать эти простыни. Милли была…
– Есть ли здесь те, с кем вы не ложились в постель? – Эмма в гневе захлопнула книгу.
Что же увидел Себастьян в ее глазах? Кое-что гораздо более интересное, чем просто гнев. То, чего не должно быть. Ревность? Эмма относилась к нему как к собственности? Это показалось маркизу странным. Ему захотелось вскочить на стул и закричать. Но поскольку ближайший стул изящен, нежен, как пушинка, отделанная золотом, а маркиз был практичным человеком, то он остался стоять на месте, и кровь продолжала кипеть в нем.
– Примерно каждый месяц к Орлине поступают на работу новые девушки. Она даже помогает им отложить сбережения на старость, – сказал маркиз.
– Вы говорите так, будто Орлина предоставляет чудесные возможности для этих девушек.
– Когда они попадают к мадам Вашель, то Орлина учит их красиво ходить, правильно говорить. Если девушки неграмотны, она учит их писать и читать, дает им возможность жить той жизнью, которой у них не могло быть, не попади они в это заведение.
– Мне очень неприятно это осознавать, но вы правы, милорд.
– Я прав? – выражение глаз Эммы не понравилось Себастьяну.
Девушка встала и медленно пошла к нему, отчего маркизу стало не по себе.
– Вы сказали, что вся разница в праве выбора. Интересно, есть ли у женщины возможность выбора вообще, если работа в роскошном публичном доме – это все, на что могут рассчитывать эти девушки?
– Согласен, для женщины выбор ограничен. Но мне интересно…
– Девушка из высшего общества стремится выйти замуж. А еще она надеется, что человек, который будет теперь держать ее под контролем, поскольку она отказывается от большинства своих человеческих прав, когда приносит клятву перед алтарем, не сделает ее жизнь несчастной.
– Я представлял, что многие женщины…
– А если у девушки нет ни денег, ни красоты, то ее шансы на удачное замужество резко уменьшаются. Тогда остаются другие возможности.
– Похоже, у вас… – Себастьяну становилось тревожно.
– Она может стать гувернанткой, если хочет расстаться со своей семьей, и стать прислугой, в обязанности которой входит заниматься с невоспитанными ребятишками и с их неразумными родителями.
– Я понимаю, почему женщина не хочет стать гувернанткой. Конечно, это… – Себастьян стоял возле кровати, пока Эмма ходила по комнате – до камина и обратно.
– Или девушка должна стать за определенное жалование компаньонкой брюзгливой старухи, которая к своему мопсу относится гораздо лучше, чем к ней, – Эмма развернулась, пошла к окну и затем повернулась к Себастьяну. Она остановилась подле него и словно пригвоздила холодным взглядом. – А вам известно, почему у женщины так мало возможностей устроиться в жизни?
О, ему, конечно, не понравилось то, как девушка смотрела на него! Большинство женщин по своей природе непредсказуемы. Создания, которыми правят чувства, редко могут рассуждать логично. С этой женщиной не стоит биться об заклад. А где же нож?
– У меня такое предчувствие, что вы мне сейчас расскажете об этом, мисс Уэйкфилд.
– Из-за таких мужчин, как вы, лорд Эндовер. Самодовольные мужчины кичатся…
– Кичатся? Я никогда не кичился!
Эмма ткнула указательным пальцем в грудь маркиза:
– …Которые кичатся тем, что относятся к остальным с пренебрежением просто потому, что это их устраивает.
– Я не отношусь к людям с пренебрежением, мисс Уэйкфилд, – Себастьян сжал руки в кулаки, пытаясь справиться с охватившим его гневом. Этот наплыв чувств угрожал сломать его самоконтроль.
– А как назвать то, что вы меня похитили?
– Я делал все, чтобы помочь вам.
– Помочь мне?! Вы всего лишь хотели меня проучить. Если это не наглость и чванство, то я не знаю, что это может быть.
– Я думал, что мне удастся показать вам, насколько опасны ваши действия. Но мои усилия были потрачены впустую.
– У вас не было права запирать меня здесь. Нечего лезть в мою жизнь.
– Если бы я увидел, что женщина собирается броситься в Темзу с лондонского моста, то я бы ее остановил. А прошлой ночью я остановил вас, иначе вы продолжали бы бегать по Лондону как сумасшедшая, – сказал маркиз.
– Вы… – Эмма ударила его книгой по груди. – Я не сумасшедшая!
– Прошу прощения, мисс Уэйкфилд, но если вы не сумасшедшая, почему же вы ее изображаете?
– Скотина.
– Безрассудная. Вы придаете слову «задира» новые оттенки значения. Я поражаюсь тому, как вам удалось выжить без посторонней опеки.
– Наглец, ничтожество… – Эмма била Себастьяна книгой, выговаривая ему о собственном благоразумии и о том, что женщина может сойти с ума, слушая стоны и возню за стеной всю ночь напролет. Во всем виноват маркиз! Она причитала по поводу мужской наглости вообще и наглости Себастьяна Эндовера в частности. Эмма говорила о том, что она может обойтись без помощи маркиза и в будущем собирается это сделать.
Если бы в руках девушки была книга побольше, то ее побои могли бы причинить вред маркизу. Но так как в распоряжении Эммы была лишь тоненькая книжечка, то каждый удар был не больнее комариного укуса. Поскольку Себастьян рос вместе с пятью сестрами, то прекрасно знал, что надо дать буре под названием «Эмма Уэйкфилд» побушевать. Так как маркиз не отвечал, то она бросила книгу и посмотрела на него.
Ярко-розовый цвет пылал на щеках Эммы, огонь ярости горел в глазах, губы раскрылись. Она тяжело дышала, будто после забега на большое расстояние. Пока девушка произносила свою тираду, лента соскользнула с ее волос, и они тяжело рассыпались по плечам. Густая прядь легла на вырез платья, привлекая тем самым внимание к ее груди.
