Когда я вернулась в фургон, Вайль уже поднялся. В мрачном настроении. И первые его слова, когда он вошел в кухню, были:
— Я хочу с тобой поговорить. Выйдем на улицу.
А мне хотелось по чему-нибудь крепко стукнуть: вопреки своим задетым чувствам, я все еще тепло (ладно, не буду врать — горячо) реагировала на его наряд. Он для представления оделся в такое ретро, что был бы вполне уместен в постановке «Рождественских рассказов» Диккенса. Но брюки были вполне обтягивающие, пиджак должной длины, рубашка открывала достаточно волос на груди, чтобы мне хотелось просто сползти по стене, не отводя глаз.
Я вышла за ним. Мы подошли к воде, и я старалась не идти с виноватым видом, подавить такое чувство, будто меня поймал декан за курением в туалете.
— Что сегодня произошло? — спросил он без малейшего юмора. — Ни Кассандра, ни Бергман подробностей не сообщили.
— Не удивляюсь. У тебя такой вид, будто ты готов налететь на всех сразу и разорвать на части.
— Так и есть! — Он сообразил, что почти кричит, и понизил голос: — Считай, что это официальный доклад и ничего не пропускай. Пошла.
Пошла? Я что ему, спортсменка на старте? И какого чета он изъясняется как в сериале «Я, шпион»?
С растущим чувством «да пошел ты сам!» я выдала ему этот дурацкий доклад: сон, сборщик, больница, таблетка-убийца, Сяо Лай и все вообще.
Когда я закончила, он стоял, глядя на меня, рука в кармане серых слаксов, другая зажимает трость так сильно, что если бы камень выскочил из набалдашника, я бы не удивилась.
— А почему от тебя пахнет Коулом?
— Это мы просто дурачились. — Глаза Вайля загорелись темной зеленью с золотыми блестками. — Не в том смысле, что ты подумал. В шутку.
Он принялся расхаживать вдоль берега, раздраженно постукивая тростью о мол на каждом шаге. Еще он что-то бормотал, останавливался и бил по воздуху. Когда он резко обернулся ко мне, я аж вздрогнула, что никак не помогло мне успокоиться. Ну вот ни капельки.
— Ты меня с ума сведешь! — загремел он. — У тебя совсем нет скромности, сдержанности?
— Это ты меня заставляешь вертеть своим имуществом перед толпами психов!
— Это к танцу живота не относится!
— Только к нему и относится!
Кружным путем, но все-таки…
— Если бы ты не убила вчера того сборщика…
— То убитый им бедняга лишился бы души!
Вайль так ткнул тростью в бетон, что она задрожала.
— Ты сегодня могла погибнуть! И как бы я об этом узнал? Повара с барбекю вдруг пришли бы посплетничать? Или Коул как-нибудь упомянул бы между свиданиями с Китайской Мамой и Неотразимым Младенцем?
— К чему ты ведешь?
Он постарался снизить голос до того уровня, когда нас — быть может — не услышат в Мексике:
— Я хотел бы как-нибудь вечером проснуться, не гадая, жива ли ты и придешь ли здороваться.
— Я такая, какая есть, Вайль. Я рискую — иногда это значит, что мне достается. В один прекрасный день может оказаться, что я погибну. И тогда не вернусь. И тебе придется как-то с этим разбираться.
— А зачем, если ты можешь стать такой, как я?
Эти слова будто вырвали из него невидимой рукой. Он дернулся, как от пощечины. У меня никогда не было подобной энергии, и последняя фраза меня просто оглушила. Вайль хочет меня обратить, чтобы я была с ним вечно? Я даже не знала, плакать мне или блевать.
— Я прошу прощения, — сказал он. — Я не имел права…
— Да, не имел.
Снова наступило молчание. Потом он тяжело и глубоко вздохнул, и я подумала, приятно ли это — вот так вдохнуть всей грудью свежий воздух после того, как целый день не дышал. Судя по его теперешнему состоянию, не особенно. Он повернулся ко мне боком, лицом к заливу, поставив ноги так, будто готовился выбить за поле любой мяч, который я могла бы подать.
— Сны.
— Да.
— Без помощи Грегори… у тебя есть мысли, что делать дальше?
— Есть.
Он обернулся ко мне в удивлении:
— Правда? И какие?
— Я думаю, что мне нужно поговорить с Дэвидом.
— Я так понимаю, что не по телефону?
— Не по телефону.
— Я хочу… — Он прервался, скрипнул зубами. — Ты не была бы против это сделать, когда я бодрствую? Я был бы благодарен за возможность наблюдать за тобой в этот момент.
— Не вопрос.
Вайль подошел ко мне, отвел локон с лица, задев пальцами щеку. Не понимаю почему, хотя его сила так связана с холодом, его прикосновение меня не остужает — ну никак. Легкое касание кожи — и кровь разносит искры пламени по всему телу. Очень трудно было сдержаться, не задышать часто и глубоко.
Это твой босс. Мысленно он уже провел тебя через весь сценарий отношений человека и вампира. Женщина, где твоя гордость?
— Поверь, прошу тебя, — сказал он, — как бы а того ни желал, я никогда не попросил бы тебя стать вампиром. Я знаю, что этого делать не надо.
— Хотелось бы надеяться!
Вот именно, девушка. Хотя бы до тех пор, пока он снова до тебя не дотронется.
Он кивнул:
— Но мне хотелось бы, чтобы ты больше усилий прилагала для продления собственной жизни.
— Теперь ты заговорил совсем как Пит. — Я заметила намек на ямочку у него на щеке. — Послушай, Вайль, я эту работу делать умею. Уж кто-кто, а ты должен бы знать.
— Я знаю. Но только… все время после Майами у меня перед глазами картина — как ты лежишь без сознания в челюстях Тор-аль-Деган. И настойчиво напоминает, насколько ты уязвима.
Вот так. Живешь и не знаешь, о чем думают те, кто рядом с тобой. Я-то была уверена, что лишь мне одной снятся кошмары, наполненные едкой вонью этой твари и пронизанные ее ярко-красными щупальцами.
— Жас! — крикнул Бергман из двери фургона. — Полчаса до начала!
— Мне надо одеться, — сказала я Вайлю и улыбнулась, делая вид, что желудок не завязался у меня узлом под ложечкой.
Жас, ты сможешь. Это просто. Представь себе, что ты не перед полным залом незнакомцев, а на пустынном пляже.
— Волнуешься? — спросил Вайль.
— Кто, я? С чего бы? Ха-ха-ха!
И я прыгнула в фургон, делая вид, что не слышу недоверчивого смеха Вайля у меня за спиной.
Глава 17
По оценке Бергмана, на наших двенадцати двойных рядах скамеек могли свободно разместиться полторы сотни зрителей. Поскольку сидели они довольно тесно, я решила, что число зрителей зашкаливает за две сотни.
К гадалке не ходи, думала я, ожидая в кулисах. Юбка наверняка свалится. Господи, я белье-то надела? Быстро проверила. Тьфу ты! И еще она тесная. О Господи! А топ? Его же считай что нету! А если я упаду? Если вот просто возьму и хлопнусь?
