владеющее мной до сих пор, не могло сравниться с тем, что ощутила я, когда увидела рисунок на запястье Джерара — спираль с зеленоватыми всполохами на округлых линиях. Символ бесконечности жизни и неизменности смерти. И символ санкционированной магии, предохраняющей от нежелательного зарождения жизни во время акта соединения тонущих в страсти тел.
Магия спирали, носящая название «спиро-мортэ» и нанесенная на тело мужчины, «уничтожала» сущность жизни, которой бы он мог поделиться с женщиной, изливаясь в ее тело на пике страсти. Весьма полезная магия, предотвращающая нежелательное обрюхативание партнерши. Ее действие особенно ценили любители посещать дома терпимости, коих в Королевстве Скорпиона было больше, чем во всех Королевствах Утопии вместе взятых. Кому захочется, чтобы жрица любви внезапно забеременела? Спиро-мортэ полностью защищала от подобных беспокойств и позволяла открыться внутренней раскованности настолько, насколько желали сами любовники.
Первоначально спиро-мортэ наносилось на тонкие пластины, которые затем помещались в герметичные мешочки для длительного хранения. Такие мешочки приобрести можно было везде: от лавок лекарей до торговых рядов на городских рынках, — и, разумеется, чем дороже товар, тем была качественнее его составляющая.
Приобрел спиро-мортэ, нанес на кожу перед актом сладострастия, и никаких волнений. Магия проникала вглубь, а сам символ затем легко смывался.
Но умышленно выжечь спиро-мортэ на собственном запястье?
Я во все глаза пялилась на Джерара.
Позволить символу принудительной смерти стать частью твоего тела — это словно во все горло кричать, что твоя жажда плоти дика и необузданна. Беспрерывное, постоянное и уж точно не обремененное излишними высокими чувствами желание. Беспредельное выставленное на всеобщее обозрение распутство.
Мне даже от одной мысли об этом стало стыдно.
Однако это открытие ничуть не смутило Санни. Бабочка уже попалась в сладкие сети и под трепет радужных крылышек, сотрясающих ловушку, настойчиво призывала паука вкусить хотя бы малюсенький кусочек себя.
Пальцы Джерара небрежно стряхнули девичью ладонь и проникли под тканевые складки. Санни охнула, когда его ладони накрыли округлости грудей и сжали — резко и жестко. С каким-то до омерзения скучающим выражением на лице Джерар провел кончиками пальцев вокруг беловато-розовых сосков. Он плавно оглаживал нежные участки кожи вокруг, словно собирая росу с миниатюрных бутонов нераспустившихся цветов, а затем вдруг порывисто сжимал и давил — небрежно и как будто нехотя. Санни тихонько постанывала и, запрокинув голову, елозила макушкой по покрывалу и, словно ища опору, крепко вцеплялась в багровый шелк.
Нет, я не должна была стать свидетелем подобной сцены. Разве это не прекрасное таинство? Разве не сокровенный обмен доверием — пусть и без взаимных чувств? Джерар не имел права делиться оказанным этой девушкой доверием. Не должен был превращать это в спектакль, а меня — в безвольного зрителя! Чувство унижения окутывало меня холодом, но жар гнева легко перебивал его эффект.
Какой же гадостный человек! Как же мерзко осознавать, что в нашем жестоком мире доверять кому-то, вверять всю себя — непозволительная роскошь.
— Джерар, — всхлипнула Санни и потянулась к нему.
Снова ледяная улыбка на губах. Настолько явственное пренебрежение покоробило меня. Захотелось ударить его. Не дать пощечину, а ударить с размаху — вбить это высокомерие в его отвратное нутро под красивой оболочкой, чтобы он больше не смел обманом заставлять юных глупышек думать, что они обязаны сделать для него нечто особенное. Не смел вызывать жалость к себе. Не смел так открыто торжествовать над сломленной добычей и не смел так скоро терять интерес к покоренной жертве!
Кривая улыбка. Понимание того, что теперь я четко различаю каждую линию его искривленных губ, повергло меня в ужас. Ведь теперь он не находился ко мне вполоборота. Джерар смотрел прямо на меня. И ухмылялся.
Он знал, что я уже давно очнулась! Знал с самого начала!
Продолжая лукаво улыбаться, Джерар выпрямился и рывком откинул подол платья Санни, обнажая девичьи бедра. Края платья скользнули по подбородку девушки и замерли скомканными кучами у шеи и на груди. Пальцы юноши, изгибаясь, словно в порывистом танце на клавишах послушного фортепьяно, подцепили тонкую ткань нижнего белья и потянули — вдоль плавной линии полусогнутых девичьих ног.
Санни тряхнула головой, сбрасывая с лица мешающийся подол, и вновь приподнялась навстречу Джерару. Влажные полуоткрытые губы коснулись подбородка юноши в легчайшем из поцелуев.
Я испуганно вздрогнула, когда Джерар с явным раздражением накрыл ладонью лицо девушки — дрожащие от нетерпения губы и подбородок, — будто желая заставить ее замолчать. Мне показалось, что он сделал ей больно — столь стремителен был рывок. Но Санни продолжала блаженно щуриться и, видимо, была не против того, чтобы он закрывал ей рукой рот и, давя, заставлял все больше откидывать голову.
Кинув быстрый взгляд в мою сторону, Джерар провел свободной рукой по внутренней стороне бедер девушки. В этом жесте не было ни капли нежности, а одна лишь неприкрытая меркантильность скупердяя, присматривающегося к товару.
Меня передернуло от отвращения. Куда же делась вся робость?
Верно. Ее попросту никогда не существовало.
Рука юноши сползла ниже, скрываясь от моего взора. Санни неожиданно ахнула, ее бедра подскочили, будто само покрывало подбросило девичье тело вверх. Позволив девушке рухнуть обратно на кровать, Джерар, взирая на меня сквозь покров упавших на глаза волос, принялся двигать рукой. Санни громко застонала. Ее дрожащие пальцы царапнули живот и нырнули между ног вслед за пальцами юноши.
— Тсс… — прошелестел Джерар, удерживая свободной рукой ногу девушки, колено которой уперлось ему в бок.
— Не надо, не надо… — всхлипнула Санни и тут же задохнулась в собственном протяжном стоне, когда Джерар, на секунду замедлившись, возобновил движение. Вперед-назад, рывками, до сладострастного упора, предела ощущений, которые достигали даже меня через хриплые задыхающиеся вскрики Санни, через волны, расходящиеся по покрывалу от извивающего тела, через непристойные хлюпающие отзвуки, служащие аккомпанементом тяжелым вздохам и звенящему средь каменных стен бессознательному стенанию.
В контрасте с обезумевшей от ощущений Санни умиротворенная сосредоточенность Джерара пугала.
Мои уши горели, ком встал в горле. Я боялась дышать, боялась почувствовать запах чужой похоти, который в удушающей атмосфере комнаты стал почти материальным. Я должна была защититься, укрыть сознание от надвигающегося шторма чужой порочности, но просто не знала, как это сделать. Растерянность всецело властвовала в моем столь идеально выученном разуме, как тогда с
