ожидала увидеть. Удивление и даже панику вызвал тот факт, что у постели Таматина, повернувшись лицом к двери, сидел проректор Радагат Виррас. Сидел на стуле, положив ногу на ногу и обхватив коленку, и смотрел прямо на меня.
– Не ждали, студентка Тиррос, – с издевкой проронил Радагат, хотя по нему было заметно, что как раз он-то и ждал. – Вы же вроде приболели.
– Так потому и пришла в лечебницу, – не растерялась я и хотела выглянуть в коридор, чтобы поторопить Лиссу. Но проректор мне такой возможности не дал: едва я повернулась к двери, как она самым наглым образом передо мной захлопнулась.
– Э-э-э, – проблеяла я, рассматривая белоснежную дверь и боясь обернуться. – Там Лисса вообще-то.
– Присядьте, Тиррос, – из воздуха материализовался стул и приземлился прямо напротив проректора. – Вы же приболели, вам уставать нельзя.
Мне показалось или слово «приболели» было сказано самым издевательским тоном из всех, что я когда-либо слышала? Я, как солдат, развернулась через левое плечо, молча подошла к стулу, который мне предложил проректор, и села. Теперь между нами была кровать Таматина, который вселенскую муку изображать перестал и только переводил взгляд с меня на проректора и обратно. Выглядело это очень забавно, должна признать. Но смеяться было нельзя. Наоборот, я подобралась и хмуро рассматривала Радагата, пытаясь предугадать, что же он сейчас выкинет. В дверь постучали – Лисса наконец отыскала палату и принялась в нее ломиться.
– Вчера вечером в лечебницу поступил студент, – начал Радагат, не сводя с меня внимательного взгляда и не обращая внимания на стук Лиссы. – Налицо, да и на лице, прошу прощения за каламбур, были все следы использования неизвестного зелья. Так как зельеварение первокурсники начинают изучать только во втором семестре, целителями было сделано предположение, что студент самостоятельно пытался смешать некоторые ингредиенты и получил то, что получил. А именно: прыщи и испорченную мантию, которая восстановлению не подлежит.
Я невольно взглянула на Таматина. Гений прикрылся одеялом почти до подбородка и настороженно внимал проректору. Прыщи с его лица почти сошли, но следы пока были заметны.
– Должен признать, что такие инциденты в академии случаются. Первокурсники хотят научиться всему и сразу, что приводит к нежелательным последствиям. Удивительно другое, и хотите знать, что именно, Тиррос?
– Нет, – хмуро ответила я.
– А придется, – не растерялся Радагат. – Удивительно то, что когда завхоз решил попытаться устранить следы инцидента и озаботился поисками места, где все и произошло, то не смог. Понимаете? Зелье оставило ужасные следы на одежде и лице Таматина, но совершенно ничего ни в аудиториях, ни, что самое интересное, в спальне студента. Есть ли у вас предположения, как такое могло случиться, Тиррос?
Предположения? Предположений нет. Одни только факты: наш шкаф сверху донизу теперь измазан гадостью, которую сварил Таматин, потому и аудитории чистехоньки вместе с официальной комнатой гения. Но говорить об этом проректору я, понятное дело, не собиралась.
– Ни одного, – твердо сказала я и уставилась в глаза Радагата, которые начали темнеть.
– Тиррос, вы в курсе, почему попал в лечебницу ваш друг?
Я перевела задумчивый взгляд на Таматина:
– Судя по прыщам на его лице и отсутствию одежды, подозреваю, что именно Таматин сделал это зелье, о котором вы мне сейчас рассказали.
– И это никак не связано с вашими ночными хождениями по академии?
Таматин удивленно крякнул и посмотрел на меня округлившимися глазами. Еще бы, отправились на дело-то мы уже после его отбытия в лечебницу.
– А как это может быть связано? – почти искренне удивилась я. – Вы думаете, мы на складе это зелье разливали? Так сами говорите, что следы остались бы.
Да и время не сходится, хотела было добавить я, но промолчала. По легенде, о зелье я должна была узнать только что.
– Честно признаюсь, такая мысль была, – сказал проректор. – За эту версию говорит и внешний вид, в котором вас нашли, но доказательств, увы, нет.
– Ну, вот видите, – я пожала плечами. – На нет и суда нет. Пустите Лиссу?
Моя подруга за дверью уже притихла. То ли пошла за помощью, то ли догадалась подслушать, что же происходит в палате. Мне же с Лиссой хоть на секунду стало бы легче. Как минимум своими ненормальными глазами проректор сверлил бы не меня одну.
– Вы правы, – проректор едва заметно прищурился, и я поняла, что допрос не окончен. – Но еще один момент, Тиррос. Вы не подскажете, почему от студента Кряхса так сильно фонит вами?
Я нахмурилась, не понимая, о чем идет речь. Проректор понял мое недоумение и лениво пояснил:
– Когда люди довольно близко общаются, на них остается отпечаток – запах, частицы силы…
– Волосы, – подал вдруг голос задумчивый Таматин, а мне ужасно захотелось его треснуть. Гений не давал нам проходу с этими волосами – уверял, что мы линяем, как белки, и наши следы находятся везде. Вот даже здесь умудрился их вставить.
– Волосы? – удивился проректор. – Ну, может быть. При определенных способностях этот фон можно уловить. Так вот, Тиррос, то, что от вас фонит Талиссой Камилос – более чем нормально, ведь вы вместе живете. Но почему я чувствую, что на Таматине есть ваши следы, а на вас – Таматина, мне непонятно.
Вот же ж… Тут гораздо более удивительно, что на мне следы Лиссы есть – мы с ней реже видимся, чем с Таматином. Все ж таки на всех занятих воздушного отделения (кроме тех, что разные у знатоков и боевиков) я сажусь исключительно рядом с нашим гением. К тому же Таматин бессовестно спит на моей кровати, в то время как мы с Лиссой ютимся на ее. Нет уж, пора выгонять нашего непризнанного гения, пусть мирится со своим соседом, иначе нас поймают. Мне-то что, я это место уже ненавижу, но не хотелось бы усложнять жизнь своим друзьям.
– Скажите, а вам настраиваться приходится, чтобы почувствовать фон? – уточнила я. Радагат заметно растерялся от моего вопроса. – Или вы постоянно эти запахи чувствуете: фоны… волосы? – Я специально хихикнула.
– Настраиваться, безусловно, – подтвердил мои сомнения проректор. Вид у него был хмурый и задумчивый, по-видимому, размышлял, в чем же подвох.
– Это вы сейчас почувствовали фон? Он долго не рассеивается?
– Сейчас. Насчет сроков – все индивидуально, в зависимости от плотности общения.
Я недовольно взглянула на Таматина и сделала страшные глаза, намекая, что наше плотное общение теперь под большим вопросом. Как ни странно, гений вроде бы понял, устыдился и спрятал под одеяло теперь еще и нос. Но плюсы в словах проректора были. Если нашу связь с Таматином Радагат уловил только сейчас, то надо позаботиться о том, чтобы Лисса долго не попадалась ему на глаза. Боюсь, что «тройничок» надолго выбьет проректора из колеи.
– Так как вы можете это объяснить, Тиррос? – поторопил меня Радагат.
– Очень легко, – я искоса взглянула на проректора и сквозь зубы якобы призналась: – Мы с Таматином
