Я считал, что эта женщина погибла. Может быть, это шло от общего ощущения тяжести обстановки под Могилевом, а может, оттого, что из всех людей, с которыми я столкнулся в ту поездку, мне потом за долгие годы довелось встретить лишь двух человек.
Готовя дневник к печати, я обнаружил, казалось, безнадежно потерянный старый блокнот, бывший со мной в могилевской поездке, и в нем свою тогдашнюю запись о встрече с женщиной-врачом. В виде исключения я полностью приведу ее. Он даст известное представление о том, как вообще первоначально во фронтовой обстановке велись записи, на основе которых в тех случаях, когда они сохранились, - я диктовал весной 1942 года свой дневник. Вот эта запись: "443-й с. п. 53-й дивизии.
Начали нас бомбить в роще. Наши тылы полка. Справа и слева от нас были батареи.
Женщина, зубной врач, Валентина Владимировна Тимофеева, 23 года, вылезала из укрытия и доставала и перетаскивала раненых.
- У нас не было комплекта врачей, мне самому приходилось перевязывать, и я попросил: дайте хоть зубного. Вот и дали. Я сам, когда была сильная бомбежка, полз в щель, а она и перевязывает на открытом месте. Говорю: "Убьют!" - "Нет, - говорит, - пока не убили, надо работать", - а сама перевязывает.
- Они осветили нас ракетой. Потом ракета потухла. Я поползла, кричу: "Где вы?" Но поползла неверно, раненый кричит: "Я здесь, здесь!"
Я подползла, говорю: "Милый, как же вас?.." А он говорит: "Я поднялся, а тут ракета - и скосили". Шесть ран. Вижу, что безнадежный, но, чтобы ему легче было, перевязала грудь полотенцем. Он чувствует, что безнадежное положение, спрашивает: "Насмерть?" Я говорю: "Нет, что вы..." Тут и подполз немец. Я вынула наган и выстрелила. Он упал. Наверное, убила, потому что он потом бы меня сам застрелил. Я была на месте, и мелькали белые бинты... А потом раненого лежа тащу и прошу его: "Милый, ну как-нибудь, ну еще шаг..." Он говорит: "Не могу". А я все же прошу. Тяжело, сумка тяжелая, но разве мне ее бросить? Все-таки дотащила.
Кружку 9-го осколком выбило из рук.
- Как приехали, всего раза три и пришлось открывать свой кабинет. Ни у кого зубы не болели. Я спрашиваю: "Что ж я буду делать?" Говорит начальник штаба: "Найдется". И правда, нашлось.
Рукава у гимнастерки завернуты. Правая рука натерта в кровь.
- Почему же вам форму не дали лучшую?
- А у меня есть своя, по росту, да разве на меня напасешься? Вся в крови была. С 8 марта 1940 года в армии.
- У меня лялька была, год десять месяцев, она сейчас умерла. Только жив сын четырех месяцев. С мамой сейчас. Мама говорит: "Воспитаю сына, только прогоните немцев". В военкомате спрашивают: "Ничего, что лялька?" Говорю: "Ничего", - ну и пошла в армию.
Кончила Саратовскую зубоврачебную школу в 1936 году.
- Теперь уже едва ли придется зубы лечить, буду работать по новой профессии.
Ее дразнит капитан: "Приказано вас при наступлении не играть". - "Это почему же?" - "Во-первых, женщина, да, во-вторых, такая маленькая".
Детское курносое лицо как у мальчишки. Сама уроженка Аткарска, жила в Саратове.
- Я в Берлине сама хочу быть. А то что же это, вы едете, а меня оставите?
- Сначала перевязывала тех, что были в тылу, а потом стали присылать по три машины из батальонов, ни одного раненого оставила без перевязки.
Когда фотограф начинает снимать, просыпаются женские инстинкты: "Погодите, я же в беспорядке". - "Вам не надо зеркальца?" - "Ну, конечно же, надо!" Очень обрадовалась.
Ласковая, спокойная, а главное, никогда не падала духом".
В блокноте оказались сведения, о которых я забыл и которые могли бы помочь мне найти Тимофееву, если она жива: возраст, место рождения, название учебного заведения, дата ухода в армию.
В архиве среди сотен тысяч личных дел личного дела военврача Валентины Владимировны Тимофеевой не оказалось. Тогда я обратился к своим товарищам по профессии - саратовским журналистам. Сообщит все имевшиеся у меня данные, и в неправдоподобно быстрый срок, буквально через три дня. Валентина Владимировна Тимофеева нашлась. Оказалось, что она живет в Риге со своим мужем, подполковником запаса, и с тремя детьми. Старший из них, сын Лев, которого она, уходя на войну, оставила четырехмесячным "лялькой", уже успел вернуться с действительной службы в армии.
Хочу привести часть письма, которое В. В. Тимофеева прислала в ответ на мое. Письмо лучше, чем мои слова, даст представление о последующей военной судьбе этой женщины, да, пожалуй, и о других схожих с нею судьбах многих других замечательных женщин, надевших в сорок первом году военную форму. "...Отвечу на Ваши вопросы. Вы правы: в 41-м году о существовании очерка я, конечно, ничего не знала, да и не могли знать, так как шесть месяцев не имела связи с Большой землей (так мы называли ее тогда). Да и когда прочла, то интересовалась, жив ли С. Константинов, но так ничего и не пришлось узнать.
Теперь о себе. После встречи с Вами наша группа соединилась с остатками 110-й стрелковой дивизии. Командовал этой дивизией полковник Хлебцов В. А. В общем, Вы правы, когда назвали это кашей, там действительно была каша.
В составе 110-й стрелковой дивизии пробовали прорвать, кольцо окружения, но безуспешно. Полковник Хлебцов организовал около себя партизанский отряд и возглавил его. В составе этого отряда была и я в качестве врача-бойца. Отряд рос из остатков разрозненных частей и местных работников. У нас была задача простая и в то же время важная: не давать спокойно жить врагу на нашей земле и продвигаться на восток, что мы и делали. Трудно вспомнить мне те места, где были бои или стычки у нас с врагом.
Снабжались мы за счет местного населения и в основном за счет немцев. То отобьем обоз немецкий, то машину подобьем. Вот так и жили. Однажды огнем из пулеметов ребята подбили низко летевший самолет. Немецкий летчик приземлился на парашюте, его расстреляли, так как тыла у нас не было. А из парашюта я пошила ребятам рубашки, и они этим были очень довольны, ведь у нас не было смены белья, приходилось и об этом думать. В отряде больных не было, так как за этим я строго следила, при первой возможности каралась просушить, постирать белье и верхнюю одежду, следила, чтобы в отряде не было паразитов, для этого часто ребят осматривала и обязательно устраивала банные дни.
Местное населенно ненавидело врага и во всем нам помогало, и мы не чувствовали себя, что мы в тылу врага, мы были дома.
Люди рисковали своей жизнью, помогая нам, но, как говорят, в семье не без урода, так и у нас были случаи, когда староста пытался предупредить немцев и навести их на наш след. Расправа была одна: собаке собачья смерть.
В одном таком бою меня ранило - пулевое ранение правой ноги. Я вынуждена была жить в деревне, как будто бы Князевка Смоленской области, у крестьянина. Очень хорошая семья, не помню даже, как их звать, но им сердечно благодарна. Ребята из отряда меня навещали, а когда я поправилась, меня взяли в отряд. Продвигался наш отряд ночью и редко днем лесом. Вооружены были немецкими автоматами, были немецкие ручные пулеметы и даже был один наш пулемет "максим".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
