— Я хочу сказать вот что, — заключил Учитель. — Когда люди научатся лучше чувствовать счастье, прогресс будет приносить в тысячи раз больше удовольствия, нежели его иллюзии. А наша задача, как ты догадываешься, — научить этому людей.
***
— Под конец надо бы добавить пару слов о том, где в нашей реальности искать зло и добро. Это сложно, потому что как бы детально мы ни разбирали понятия «добро» и «зло», они всё равно остаются очень обобщёнными. Связь общего и частного — это, пожалуй, одна из самых трудных проблем в познании. Когда нас просят подвести под рассуждения какой-нибудь пример из жизни, мы начинаем испытывать серьёзные сложности, хотя, конечно, если б собеседник мог дать нам достаточно времени для раздумья, мы бы наверняка смогли подобрать эти примеры.
Одной из главных причин, мешающих людям понять связь частного и общего, это попытка связать какую-то абстракцию с событием, которое под неё не подпадает. Так, люди всегда тщились оценивать историю с точки зрения добра и зла и очень удивлялись, почему у них ничего не получалось. А всё потому, что, во-первых, мы знаем об истории ровно столько, сколько нам посчитали нужным рассказать, а во-вторых, мы не хотим признавать, что история это что-то вроде атомного реактора. Там идут какие-то процессы, и хоть участники этих процессов — мы, процессы эти такие же бездушные, как и в неживой природе. Нашему самолюбию претит, что мы, живые, обладающие душой и свободой воли люди, — всего лишь элементарные частицы, движимые могучими внешними силами. Это мешает нам объективно понимать историю. Но назвать злом историческое событие не менее нелепо, чем столкновение в космосе двух комет.
— Но… вы же не скажете, что Вторая мировая война это не зло?
— Скажу. Мы не можем знать, что было бы, не произойди в мире то или иное событие. Каждое происшествие, тем более такое значимое, как фашизм в Германии и Италии, разбрасывает по нашей реальности семена других событий, а из них вырастают очень ветвистые деревья. Слишком много важных вещей произошло благодаря счастливому стечению обстоятельств. Кому-то на голову упало яблоко, кто-то не вовремя прочитал Ницше, кому-то в компьютер попал кусочек проволоки и уничтожил результаты многолетних трудов. Историю может изменить пылинка, попавшая кому-то в глаз — а сколько пыли подняла та война? Всего через пять лет после начала Второй мировой войны изобрели атомное оружие. Может быть, не начнись мировая война тогда, человечество не узнало бы, что это за штука — бойня на весь мир — и устроило бы её чуть позже. Уже с использованием современных технологий.
— Так ведь устроило же! Ядерная война, конец света, — всё это случилось. И это не зло?
— Нет, конечно. Может, не будь ядерной войны, человечество задохнулось бы в своих отходах, и было б ещё хуже. А так — к началу ядерной войны открыли магию, которая позволила устранить многие её негативные последствия, и вот наш мир остался зелёным и живым, хотя, конечно, и теперь смерть гуляет рядом. Выкинь быстрее из головы все эти «если бы» да «может быть». Альтернативную историю, в отличие от реальных научных достижений, проверить невозможно никак. Нам даже обычную, не-альтернативную историю, редко когда удаётся соотнести с тем, что в действительности происходило. История, сказал Александр Сергеевич Пушкин, это сказка, рассказанная дуракам.
— Хорошо сказал Александр Сергеевич...
— Пушкин это наше всё, — согласился Кузьма Николаевич. — Но с какими ещё обобщениями нельзя играть как попало? — Вот, например, много путаницы возникает, когда мы оцениваем какой-то маленький поступок, которым должна заниматься скорее этика, нежели философия. Например, если ты не уступил старушке сиденье в автобусе, это с точки зрения русской этики будет плохим поступком. А где-нибудь в Германии старушка могла бы обидеться, попытайся ты уступить ей место. Нельзя путать этику с философией. Этика меняется вместе с сознанием людей. А философские истины остаются непоколебимыми.
Считается, что если ты убил человека, то относительно убитого человека произошло нечто определённо плохое. Но это уже не этическая проблема, а философская, и места для относительности тут нет. Надо рассуждать так: полезен был убитый человек для прогресса или нет. Если у нас не останется иного выхода, и мы убьём человека, мешающего общечеловеческому прогрессу, то для него, как для части человечества, это будет таким же добром, как и для всех остальных людей. А если убитый был для прогресса полезен, то тут будет не важно, по ком зазвонит колокол. Он зазвонит по всем — и по тебе в том числе. Хотя, конечно, людей надо убивать пореже.
— А как понять, мешает человек прогрессу или нет?
— Общего правила для всех ситуаций нет. Философия может дать тебе надёжные ориентиры — но прожить жизнь за тебя не сможет ни один мудрец. Ты сам должен всё взвесить и понять, опираясь на имеющиеся знания.
— Но это же ужасно! Вы придумали идеальное оправдание для убийства! Теперь люди будут убивать не просто так, а ради прогресса.
— Мыслящие люди всегда убивали ради прогресса. Но большинству людей для действий не нужно никакой философии; Раскольниковы в природе встречаются крайне редко. Убийцы мало задумываются над такими сложными материями, как прогресс. Если человек решит — он убьёт, а если вдруг совесть замучает — оправдание и без всякой философии отыщется. Не пройдёт и месяца, как ты столкнёшься с такими людьми. И тебе придётся убить их, если не ради общечеловеческого прогресса, то хотя бы ради собственного, то есть ради своей жизни.
— Значит, я напрасно опасался, что вы окажетесь гуманистом... — попытался иронично заметить я, но не смог скрыть определённой доли подавленности в голосе.
— Я очень гуманный, — сказал Кузьма Николаевич. — Просто ты ничего не знаешь о нашей эпохе, как я и говорил. Гуманность заключается в том, чтобы избавить мир от людей, мешающих прогрессу. Нужно, чтобы такие люди не появлялись. Нужно всех научить думать. Но существуют люди, которым невыгодно, чтобы все думали. Такие люди мешают нам, и с ними зачастую нельзя сделать ничего, кроме как устранить их физически. Конечно, весьма распространена мысль, что-де к победе добра нельзя идти методами зла, но мысль эта содержит роковую ошибку. Если добро будет пользоваться только методами добра, оно неминуемо проиграет. Потому что зло, с которым оно сражается, всегда пользуется методами и добра, и зла, а значит, у него в два раза больше оружия, чем у добра. Ты же не будешь отрицать, что самые жестокие диктаторы пользовались для достижения целей не только кнутом, но и пряником? — поднимали зарплаты, дарили льготы, а частенько воплощали и более прогрессивные идейки? — Поэтому, чтобы победить зло, добро должно быть с кулаками. И с автоматами. И именно в процессе уничтожения врагов человек должен понять, стоит ли он сам на пути прогресса или нет. Если ты можешь только убивать, стало быть, все твои слова — пустой трёп. А если ты делаешь так, что новых скотов не рождается, и все дети, которые появляются на свет, становятся интеллектуально свободными людьми, значит, прогресс в тебе есть. Убивать может любой дурак. А учить — это дьявольски сложно. И гораздо сложнее наслаждаться учением, чем убийством. Однако тот человек прав, который может не только разрушать, но и создавать, не только убивать, но и освобождать из интеллектуальной тюрьмы. Если ты по мере своей жизни получаешь удовольствие от всё более и более сложных вещей, значит, ты идёшь верной дорогой. Есть лишь один способ узнать, живёт ли в тебе прогресс, — это посмотреть, усложняются ли твои удовольствия или нет.
***
Город вокруг меня разлагается. Побелка облупливается. Резина гниёт. Асфальт уходит под землю, и вместе с ним старая Реальность зарастает Реальностью новой. Кое-где на старых шоссе прежнее дорожное покрытие, встопорщившись, выглядывает из-под травы, но это было уже не дорога. Дома стоят, но это уже не город Москва. Теперь я видел, что это больше не похоже на Москву, чем похоже. Недавнее прошлое ушло далеко, и оно никогда не вернётся. В марте могут лежать сугробы, но зима кончилась, и с рассветом потекут ручьи. Двадцать первый век стал не более чем культурным слоем, утехой археологов.
Скачкообразная трансформация. Вчера здесь разъезжали на «Мерседесах», а назавтра волшебные эльфы построят на этом месте воздушный дворец с бело-розовыми балкончиками и кровлей. Или пролетающая мимо туча радиоактивной пыли оставит после себя лишь пустыню, где растут из заснеженного песка гнутые стальные фермы.
Моё королевство пало.
Над Руинами часто бывает гроза. С её началом запах химии улетучивается, и о конце света напоминают только дыры химических ожогов на желтеющих древесных листьях. Можно подумать, эти дыры проело какое-то насекомое или болезнь, но я знаю: в городе будущего есть только одна напасть — эхо отбушевавшей ненависти. Интересно, сколько зла должны были выплеснуть в мир люди, чтобы Дождь, самое благодатное, что есть на Земле, превратился в кислоту и причиняет жизни страдания? Много, наверное.
