Вечером на балу я, одетая балериной, стою в своем белом тюлевом балетном платье у одной из колонн, которые окружают большой танцпол у главного концертного зала. Разглядываю пеструю толпу и мечтаю влиться в нее. Мимо меня проносятся смеющиеся, танцующие, ликующие люди, и в этой толчее я чувствую себя абсолютно одинокой — до тех пор пока ко мне вдруг не подходит элегантный молодой человек в смокинге.
— Могу ли я пригласить вас на танец? — спрашивает он.
— Да, конечно! — пылко соглашаюсь я, ведь меня приглашают первый раз за весь вечер.
Розе 16 лет
Роза в Собрании. В белом тюлевом бальном платье сидит слева на переднем плане
Он берет меня за руку, чтобы отвести на танцпол.
— С кем имею честь танцевать? — интересуется он.
— Я — Рози, а вы?
— Хюберт, — отвечает он улыбаясь, и прежде чем я успеваю это осознать, его руки уже кружат меня по залу в плавном медленном вальсе. Хюберт хорошо танцует, имеет свой стиль и ведет меня очень умело. Но он не совсем трезв. Увлекая меня за собой в ритме вальса, он все крепче и крепче прижимает меня к себе. И мне это нравится. Именно этого я и хотела. Это и есть то, к чему я так стремилась.
Рука Хюберта скользит по моей спине от левой лопатки к правой руке. Это меня возбуждает. С горящими глазами, прижавшись к Хюберту, я полностью покоряюсь ему в танце. Но тут раздается резкий барабанный бой, звучат аплодисменты, танец закончен — и мы отходим друг от друга на то расстояние, которого требуют приличия. Вызывающим доверие жестом он предлагает мне руку и увлекает в коридор. Перед одним из зеркал мы останавливаемся, он осматривает мое отражение и говорит:
— Как же ты красива!
Щеки у меня и так пылают, но я краснею еще больше и, смеясь, увожу его от зеркала. Эта бьющая ключом жизнь прекрасна! Теперь мне не нужно быть зрителем, я сама становлюсь главным действующим лицом. Гуляя, мы добираемся до бара. Один из стульев свободен. Хюберт подхватывает меня и сажает на него, а сам, опершись о барную стойку, заказывает два бокала шампанского. В небольших высоких узких бокалах без ножки бегут вверх и лопаются пузырьки. Я в первый раз буду пить шампанское. Хюберт поднимает бокал:
— За наше знакомство!
Я тоже поднимаю бокал, смеюсь и пью. Хюберт обнимает меня за талию.
— Пойдем, дерзнем станцевать еще разочек! — предлагает он.
Близко прижавшись друг к другу, мы скользим в оживленной толпе. Я вновь ощущаю, как у меня внутри разливается блаженное тепло.
— Здесь так жарко! — говорю я.
Хюберт внимательно смотрит на меня, и мы скрываемся в прохладных коридорах, летим до самого их конца — туда, где начинается лестница аварийного выхода. Я останавливаюсь.
— Ну что, вниз? — спрашивает Хюберт и еще крепче прижимает меня к себе. Мы спускаемся на шесть ступеней вниз по винтовой лестнице к площадке, слабо освещенной аварийной лампочкой. Без малейшего сопротивления я позволяю ему подхватить себя на руки, чувствую тепло его тела и узнаю вкус его губ. Долго, очень долго длятся наши объятья. Прочь уходит время, исчезает все вокруг. Наши губы то сливаются, то размыкаются, то снова ищут друг друга…
…Наступившей весной я хожу в Собрание по несколько раз в неделю. Время от времени встречаю там Хюберта, и он всегда приглашает меня на танец. Мы танцуем, он смеется, болтает, но никогда даже намеком не дает мне понять, что помнит о той чудесной карнавальной ночи. Иногда я спрашиваю себя, а не забыл ли он о ней напрочь. Но в любом случае всякий раз он подходит ко мне, утешаю я себя, значит, рано или поздно заговорит об этом.
Однажды, когда, собираясь ехать из теннисного клуба домой, я сажусь на велосипед, рядом со мной притормаживает выруливший из-за угла открытый автомобиль.
— Привет, Рози! — говорит Хюберт. — А я и не знал, что ты ходишь сюда играть в теннис.
Я слезаю с велосипеда.
— Давай я отвезу тебя, — предлагает Хюберт. — А велосипед заберем завтра.
Выпрыгнув из автомобиля, он берет мой велосипед и возвращает его на велосипедную стоянку теннисного клуба. Затем выезжает на главную дорогу и останавливается возле ресторана. Мы находим себе местечко на веранде в тени раскидистых буков и заказываем что-то выпить.
— Ну, Роза-мимоза, — начинает Хюберт. — Как же ты загорела! Выглядишь как голландская богачка.
— Я такая и есть! — с вызовом отвечаю я. — Когда я вот так сижу с тобой, мне нечего больше желать.
Роза (в центре) в теннисном клубе
Роза с матерью идут за покупками
Хюберт приподнимает брови.
— Это похоже на любовное признание, — улыбается он. — С каких это пор девушка заходит так далеко, что первой говорит мужчине о своей любви?
— Первой? — удивляюсь я. — Разве ты забыл о бале на Микарем, Хюберт?
— Нет, отчего же забыл, — возражает Хюберт и снова улыбается. — Было очень мило, и я здорово набрался. Это я прекрасно помню.
— Это все, что ты помнишь? — спрашиваю я.
— Ну да, практически все, — соглашается Хюберт.
Я хмурюсь и, оторвав взгляд от своих туфель, смотрю ему прямо в глаза.
— Хюберт, ты и в самом деле забыл о том, что признался мне в любви, а потом взял на руки и поцеловал? Ты знаешь, что меня до этого не целовал ни один мужчина?
Хюберт откидывается назад. Под его стулом хрустит гравий.
— Я, что, на самом деле говорил тебе о любви, Рози? Прости, но вот об этом я ничего не помню. Где я тебе об этом говорил?
— На аварийной лестнице, — отвечаю я еле слышно.
— Прости, если я тебя огорчу, но стоит мне напиться — и я уже не очень помню о том, что говорю, а еще меньше о том, что делаю…
Я съеживаюсь. Он берет меня за руку:
— Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть.
— Отвези меня назад в теннисный клуб, я хочу забрать свой велосипед.
— Как угодно, — пожимает плечами Хюберт, быстро подзывает официанта и расплачивается. В молчании мы возвращаемся к теннисному клубу.
— Удачи тебе, Хюберт, — говорю я, выскакивая из машины. — И спасибо за урок!
Гордо подняв голову, я отворачиваюсь от него и иду по дорожке к велосипедной стоянке, слыша, как за моей спиной замирает звук отъехавшего автомобиля.
Проходит лето, наступает зима, в Собрании объявляют новый бал-карнавал. Празднично оформлены витрины магазинов и универмагов. Мы с мамой идем за покупками.
— Ты уже придумала, как оденешься на праздник? — спрашивает она.
— О да, — отвечаю я. — В этот раз я хочу нарядиться морским офицером, мужчиной. Пусть в этот вечер меня никто не узнает, и танцевать я буду только с девушками.
— К чему все это? — хмурится мать.
Я сомневаюсь, могу ли я дать ей честный ответ.
— Просто хочу посмотреть, как это у меня получится, — лукавлю я.
Привыкшая к выкрутасам дочери, она соглашается.
— Ладно, на следующей неделе закажешь себе костюм, но только не говори отцу, что это я дала тебе на него деньги.
— Конечно, я сама сэкономила, — подмигиваю я маме.
В вечер карнавала я одна подъезжаю на такси к Собранию по подъездной аллее. Шофер распахивает передо мною дверцу автомобиля — “Прошу вас, лейтенант!” — и отдает честь, приставляя руку к козырьку форменной фуражки. Из заднего кармана своей формы морского офицера я достаю бумажник, небрежно бросаю в снег окурок и расплачиваюсь.
Все отлично срабатывает. Шофер не признает во мне женщины. Как обычно, все залы и коридоры Собрания заполнены людьми. Умея хорошо танцевать за партнера, я начинаю свое путешествие по Собранию, налево-направо раскланиваюсь с барышнями и весело улыбаюсь под своей жаркой маской. Пора пригласить кого-нибудь на танец, решаю я и склоняюсь в поклоне перед темноволосой девушкой. Этот ребенок, понимаю я, испытывает те же чувства, что я сама год назад, пока меня не пригласил на танец Хюберт. И я, ведя по переполненному танцполу на счет раз-два-три, раз-два-три… свою партнершу, все крепче прижимаю ее к себе.
Роза (справа) в костюме морского офицера
— Здесь так жарко! — заводит беседу моя барышня.
Я киваю.
— Вы не хотите разговаривать?
— Нет, — отрицательно качает головой “морской офицер”.
Танец заканчивается. Уверенным жестом я направляю партнершу в бар, подсаживаю ее на высокий табурет, ищу глазами бармена и вдруг вспоминаю свои собственные прошлогодние иллюзии. Ненависть ко всем мужчинам, ко всему этому светскому обществу — нет, ко всему миру — вскипает в моей душе, и я резко поднимаю два пальца, показывая бармену на шампанское.
— За тебя! — внезапно шепчет “моя девушка” в костюме бабочки и поднимает бокал. В ответ “морской офицер” благодарно склоняет голову, потом тоже поднимает свой бокал и осушает его до дна.
