Эрика выпрямилась.
— Да, это он. Маяк просто чудесный. — Она прикрыла глаза рукой от солнца, чтобы лучше видеть.
— А мне кажется, он какой-то мрачный, — сказал Патрик, сам не понимая, откуда у него такое чувство. Прищурившись, он разглядел женщину на мостках. Стройная высокая блондинка ждала их на пристани и ловко поймала брошенный Эрикой канат.
— Привет! — поздоровалась она, помогая им спуститься на берег.
Женщина была привлекательной, но слишком худой, отметил Патрик, — одна кожа да кости. Судя по всему, она сильно исхудала за последнее время, потому что джинсы висели на ней, удерживаемые на талии туго затянутым ремнем.
— Мой сын болеет. Он спит в доме. Так что я хотела предложить поговорить на причале. — Энни показала на покрывало, расстеленное на дощатой пристани.
— Конечно, без проблем, — согласился Патрик, присаживаясь на покрывало. — Надеюсь, ничего серьезного.
— Нет, небольшая простуда. У вас есть дети? — Энни присела напротив и разлила кофе из термоса по кружкам.
Солнце ярко освещало остров. Было тепло и хорошо.
— Да, есть, — усмехнулась Эрика. — Майе два года, Ноэлю и Антону четыре месяца — они близнецы.
— Тогда у вас полон дом, — улыбнулась одними губами Энни. К кофе она подала хлебцы. — К сожалению, мне больше нечего вам предложить.
— Ах да, я совсем забыл, — вскочил Патрик. — Я привез тебе продукты, которые ты просила.
— Спасибо. Надеюсь, вам это не доставило много хлопот. Пока Сэм болеет, я не хочу ездить с ним в деревню за покупками. Сигне и Гуннар мне помогают, но я не хочу надоедать им просьбами.
Патрик спустился в лодку и достал два доверху наполненных пакета с продуктами.
— Сколько я должна? — потянулась за сумкой Энни.
— Получилось на тысячу, — извиняющимся тоном назвал сумму Патрик.
Энни достала две купюры по пятьсот из кошелька и протянула Хедстрёму со словами благодарности. Тот кивнул и снова опустился на покрывало.
— Вам тут не одиноко? — спросил он, обводя взглядом крошечный остров. Маяк отбрасывал длинную тень на скалы.
— Тут хорошо, — сказала Энни, отпивая кофе. — Я не была здесь много лет. Сэм никогда не видел остров. Так что я решила, что самое время ему его показать.
— Почему только сейчас? — спросила Эрика, сдерживая любопытство.
Энни даже не посмотрела в ее сторону. Взгляд женщины был прикован к горизонту. Ветер разметал ее длинные волосы, и Энни нетерпеливо убрала их с лица.
— Мне о многом нужно было подумать, а это прекрасное место для раздумий. Здесь нет ничего, кроме мыслей. Ничего, кроме времени.
— И привидений, как я слышала, — добавила Эрика, протягивая руку за хлебцем.
Энни не рассмеялась.
— Это потому, что его называют Гастхольмен?
— Ну, тебе, наверное, лучше знать, соответствует это название реальности или нет. Я помню, как мы ночевали тут в школьные годы. Тогда мы действительно испугались.
— Возможно.
Видно было, что ей не хочется об этом говорить, так что Патрик сделал глубокий вдох, чтобы сообщить Энни печальные известия. Пока он спокойно рассказывал о том, что произошло, Энни начала дрожать. Она смотрела на него непонимающим взглядом, ничего не говорила. Все ее тело сотрясала неконтролируемая дрожь.
— Мы до сих пор не знаем, когда его застрелили, и потому пытаемся выяснить, что он делал в последние дни жизни. Гуннар и Сигне говорили, что в пятницу он планировал тебя навестить.
— Да, он приезжал, — Энни отвернулась к дому.
У Патрика появилось чувство, что ей не хочется, чтобы на нее смотрели. Когда она снова повернулась к Патрику и Эрику глаза ее ничего не выражали, но дрожь прошла. Эрика импульсивно накрыла руку Энни своей. Та оказалась такой слабой и беспомощной, что вызвала в Эрике материнский инстинкт.
— Ты всегда была доброй, — сказала Энни, убирая руку.
— В пятницу… — осторожно начал Патрик.
Энни вздрогнула. Глаза ее затуманились.
— Он приехал вечером. Я не ждала его приезда. Мы не виделись много лет.
— Сколько?
Эрика не удержалась и тоже повернулась к дому. Она боялась, что сын Энни проснется и незамеченным выйдет из дома один. С появлением своих собственных она начала чувствовать себя матерью всех детей в мире.
— Мы не виделись со времени моего переезда в Стокгольм. Мне было девятнадцать. Целую вечность назад это было, — горько усмехнулась Энни.
— Вы поддерживали связь?
— Нет. Возможно, посылали открытки вначале. Но мы оба понимали, что в этом нет никакого смысла. Зачем причинять друг другу боль? — Энни убрала с лица светлые пряди.
— Кто из вас кого бросил? — спросила Эрика, не в силах бороться с любопытством. Они так хорошо смотрелись вместе. Буквально излучали любовь и счастье. Золотая парочка.
— Никто никого не бросал. Просто я решила переехать. Хотела посмотреть мир. Хотела знакомиться с новыми людьми, делать новые вещи, — она снова засмеялась тем горьким смехом, странно звучащим для Эрики и Патрика.
— Но в пятницу он приехал на остров. Как ты отреагировала на его приезд? — продолжил задавать вопросы Патрик, сам не зная, даст ли это ему что-нибудь. Энни выглядела очень хрупкой. Что, если у нее случится срыв?
— Я удивилась. Но Сигне рассказывала, что Матте вернулся в деревню, так что его приезда можно было ждать.
— Это был приятный сюрприз? — спросила Эрика, протягивая руку за термосом с кофе.
— Не знаю. Я не хочу вспоминать прошлое. Матте — мое прошлое. Но вместе с этим… — Она задумалась. — У меня было ощущение, что мы никогда не расставались. Так что я впустила его.
— Во сколько он приехал? — спросил Патрик.
— Где-то около шести. Точно не помню. Здесь, на острове, нам не нужно следить за временем.
— И на сколько он задержался? — Патрик сменил позу. Все-таки сидеть на мостках было жестковато. Он с сожалением вспомнил теплую ванну с водорослями.
— Он уехал ночью.
Выражение боли на ее лице сказало больше, чем слова.
Патрику стало не по себе. По какому праву он задает такие вопросы? По какому праву сует свой нос в личную жизнь других людей? Какое ему дело до того, что случилось между людьми, которые когда-то любили друг друга? Но, вспомнив тело в прихожей в луже крови и с зияющей дырой в затылке, Патрик заставил себя продолжать. Его долг — найти убийцу. Долг вынуждает его совать нос в личную жизнь других. Убийство и право на личную жизнь — понятия несочетаемые.
— Не знаешь, во сколько именно? — спросил он мягко.
Энни закусила губу.
— Нет, он уехал, пока я спала. Я думала…
Она сглотнула. Видно было, что женщина пытается изо всех сил держать себя в руках.
— Ты ему звонила? Или его родителям?
За время разговора солнце передвинулось, и тень от маяка стала еще длиннее.
— Нет.
Энни снова задрожала.
— Матс рассказывал тебе что-нибудь, что могло бы помочь нам в расследовании его убийства?
Энни покачала головой.
— Нет. Я не могу представить себе, кто мог бы желать Матте зла. Он же был… Ты ведь знаешь, Эрика. Он всегда был добрым, заботливым, надежным…
Она провела рукой по покрывалу.
— Да, я слышал, что Матса все любили, — сказал Патрик. — Но вместе с этим в его жизни происходили странные вещи. Например, накануне переезда в Фьельбаку его жестоко избили. Он ничего не говорил?
— Нет, но я увидела шрамы и спросила. Он сказал только, что оказался не в том месте не в то время и что на него напала банда подростков.
— Он рассказывал о своей работе в Гётеборге? — Патрик надеялся, что узнает хоть что-то, что сможет пролить свет на тайну.
— Сказал только, что работа была трудная. Ему приходилось встречать всех этих женщин… они были в ужасном состоянии… — Энни замолчала.
— Больше он ничего не упоминал? Не говорил, что кто-то ему угрожает?
— Нет, только рассказывал, что работа много для него значила, но оставляла его опустошенным и что по прошествии некоторого времени, проведенного в больнице, он решил туда не возвращаться.
— Никогда?
— По-моему, он сам еще не решил. Но сначала хотел залечить раны — душевные и телесные.
Патрик кивнул и после секундного колебания задал следующий вопрос:
— Он рассказывал о женщинах? Была ли у него подруга?
— Нет. И я не спрашивала. Он тоже не спрашивал про мужа. В тот вечер это не имело никакого значения.
— Понимаю, — отозвался Патрик. — Кстати, лодка исчезла, — добавил он.
— Какая лодка? — Энни была в недоумении.
— Лодка Сигне и Гуннара. На которой он к вам приезжал.
— Исчезла? Ее что, украли?
— Мы не знаем. На обычном месте ее нет.
— Матте уплыл на ней домой. Иначе как он мог добраться до материка?
— Так он приплыл на ней? Его никто не подвез?
— Кто мог его подвезти?
— Мы не знаем. Знаем только, что лодка исчезла.
