„’’Орудие казни“, „орудие казни“… что же это? О чем идет речь? О чем речь?»
Иссиня черное небо. По сути дела, ему была видна только верхняя балка и верхняя половина канатной петли с отходящей вверх веревкой, к балке.
Скоро исчезло и это.
Он не мог угадать слова. Каждую букву до этого он называл просто случайно.
Он понял, что внезапно угадал три буквы подряд только потому, что должен был прийти к этому рубежу — одной оставшейся буквы и одной оставшейся попытки.
— Слово? Где слово? Я не вижу. Ничего не видно. Нечестно, — он уже полулежал на локтях, которых мало чувствовал, как после сна; вглядывался, как слепой, в темноту; стараясь преодолеть глазами.
Тщетно.
— Решил пенять на обстоятельства? — осведомился экзекутор. — Правильно назовешь ты или нет, все равно получишь одно и то же… где спички?.. Вот они… — щелканье коробка в темноте, дрожащее, продолжительное — экзекутор не тряс коробком, чтобы определить, есть ли там спички или нет — у него тряслись руки, — совсем позабыл, куда запихнул… помнишь, Сережа?
— Что — помню? — придавленный вопрос; в кромешной тьме. (А Михаил затаился; слушает.) Вопрос с ноткой презрения — к чему-то неизбежному; что должно произойти, но что справедливо осуждается.
Придавленное презрение.
Экзекутор как-то похабно рассмеялся.
— Помнишь, Сережа, ты когда-то сказал, что хотел бы увидеть повешение — с ярким костром, по полному ритуалу игры. Но интересен тебе не сам этот процесс — как кого-то вздергивают, хруст ломающейся шеи, воздушная дробь ног… затем горящий труп, запах паленого человеческого мяса — такой терпкий…
— Прекрати… — негромкое слово — между другими словами.
—..и необычный, что сразу приходит в голову, что это твой собственный запах? Нет, интереснее всего другая вещь; одна деталь: как сгорает борода. Ты сказал, тебе интересно: вспыхивает борода или нет.
— Думаю, вспыхивает.
— Думаю, тоже. Как солома. Несколькими язычками пламени, очень близкими и одновременными, но абсолютно отдельными. И очень краткими. Помнишь, как вспыхивает солома?
— Помнить — этого достаточно.
— В конце всегда получаешь одно и тоже, — повторил экзекутор, — ну хорошо… Миша, ты там живой? Назови правильную букву, отгадай слово. И получишь то же самое. Назови букву — я подскажу. Ты слышишь меня?
— Да…
— Я подскажу. Это буква, которая повязывает, почти замыкается — как удавка на шее. Опять все то же самое. В конце получаешь одно и то же.
СЦЕПЛЕНИЯ
— Хотела чего тебе сказать… — говорила мне мать с утра. — Этот Валера… ну, наш сосед, — она кивнула в сторону окна, где был виден его участок. — Решил на этого… ну, который возле леса… Решил на него нажаловаться председателю.
— За балаган, что ли?.. В смысле — нажаловаться? Реально жалобу будет писать?
— Ну да. Валера с женой собираются собирать подписи.
Я слегка посмеялся — как от недоумения. Да нет, здесь эта тема, по поводу Олеговых тусовок…
— И он хочет, чтобы ты подписала?
— Ну, он ничего не говорил напрямую, но…
— Ну можешь подписывать. Я сам ничё не буду подписывать.
Были майские праздники, мы приехали на дачу день назад.
Теперь сидели на кухне и пили кофе после завтрака.
— Потому что Валера говорит, вообще никакой управы на них нет, врубают музыку на полную и орут всю ночь. А если их кто просит выключить, они просто посылают — и все.
Я рассмеялся и повторил, что Олег мне совершенно не мешает.
— Не, ну мне тоже, но просто… балаган этот тоже, знаешь… — произнесла мать; как-то сомнительно кривя губы.
Уж не думал, что в дачных распрях может быть что-то любопытное. Но теперь, спустя месяц, когда я точно знаю, что мать не будет подписывать никакой жалобы… почему так получилось?
Все дело в самых обычных вещах и склоках? Только в том, что мать вечно дрожит и всего боится?
И именно поэтому она никогда не станет участвовать в таких «мероприятиях». Не надо ни во что лезть. Она может конфликтовать, но только тогда, когда лично ее чем-то задели или указали на черты характера… я часто так делаю — поэтому мы выясняем отношения. Или обделили на работе, где она пашет уже сорок лет. А чтобы подписать жалобу на человека, у которого в тыщу раз больше денег, чем у нее… нет, на такое мать никогда не пойдет. Который «спалит ей дом — если она только пикнет…»
Это просто смешно — так думать об Олеге. Но многие соседи здесь его терпеть не могут. Он появился года три назад, и сразу завоевал общее внимание. Никто еще не скупал четыре участка разом и не гонял по поселку на джипах. (У него их два.)
На майские праздники и летом он приезжает с женой и тремя детьми. И к нему всегда слетается братва. И еще он зовет к себе всех желающих соседей — такого в этом тихом поселке и близко никогда не было.
В конце нашего утреннего разговора я сказал матери, что все их «домыслы» по поводу Олега — это просто идиотские предрассудки. И он совершенно нормальный человек и очень положительный; и далеко не дурак. Я ведь сам пару раз заглядывал к нему на его тусовки. И если он выставляет телевизор в центр участка, чтобы погалдеть и посмотреть чемпионат мира по хоккею, — что в этом особенно такого? Этот ор каждый день посреди широкого поля — свои участки он начисто выстриг, там нет ни одного растеньица… только дом стоит и беседка. Это даже прикольно.
Мне, однако, на все на это наплевать. Через несколько дней я уеду и летом, скорее всего, вообще не приеду сюда.
Этот разговор с матерью на время вылетел у меня из головы. Я вышел из дома и просто прогуливался по садовой дорожке… но потом опять вернулся мысленно.
Да, это не первый раз. На Олега здесь катили и в прошлом году и до. И теперь Валера катит. Но Валера… он же такой незаметный. И тоже здесь недавно. Два года, по-моему. Я даже с ним ни разу не разговаривал, кроме обычных приветствий.
Не думал, что он в это полезет да еще будет инициатором… именно потому, что ему нужна тишина?
Ему, кстати, за пятьдесят, но выглядит он немного моложе.
Я старался ступать осторожно, чтобы не задеть материны посадки — она вечно сажает что-нибудь на самых краях грядок. И вдруг увидел через плечо… как раз Валера идет.
Он шел по своему участку как всегда в больших строительных перчатках. Тоже мягкой поступью. Он пару раз посмотрел на меня, потом остановился и негромко спросил:
— Отдыхаешь?
— Хм… да.
— Отдыхай, отдыхай… — произнес Валера, но я не расслышал окончания — он стоял метрах в десяти прямо против меня.
— Что? — переспросил я.
— Я говорю, отдыхай, отдыхай, пока тихо, — повторил он, не повышая голоса. Он улыбался мне по-приятельски и чуть печально.
Я кивнул ему, но мне стало неловко и немного не по себе. Он повернулся и принялся разбирать какие-то доски, которые лежали у него на участке между грядок.
Валера не знает, что я сам бывал у Олега? Нет, он как раз таки знает. И у меня появилось чувство, будто ко мне кто-то добро подкрадывается, и мне было зыбко и чуть забавно.
Да я ведь у Олега не особенно свой человек…
Господи, ну какое мне дело до всего до этого?
Когда я вернулся в дом, я ничего не сказал матери об этом эпизоде. Но мы опять обсуждали эту ситуацию. Мать говорила все то, что раньше. И еще прибавила:
— Это их идея. Ну я с ними, в принципе… солидарна, да. Они еще сказали, что их внучка… ну маленькую девчушку видел?.. Очень жалуется на шум…
— Так они ведь, когда с ней… они же на ночь не остаются.
— Ну может, поэтому и не остаются… Я говорю, что мне лично этот ор не мешает. Но то, что ты говоришь, что этот Олег нормальный… ладно, в общем, не буду я с тобой спорить… — она махнула рукой.
— Но ты же хорошо относишься к Валере, не так ли? — сказал я.
— Да, он очень приятный человек. Он мне очень нравится. Хоть один приятный человек из новых, кто участок купил.
— Ну… — улыбнулся я. — Мне все равно — поверю тебе на слово. Делай, как считаешь нужным.
Немного позже, где-то через час, я увидел в окно, как моя мать стояла у ограждения и разговаривала с женой Валеры, которая что-то держала в руках. Я видел сияющий развернутый полиэтилен, у жены Валеры была улыбка на лице.
Ага… я как-то весь сразу затаился внутри — когда увидел.
Подобрался.
Через пару минут мать вернулась в дом, я спросил ее:
— Она тебе что-то предлагала?.. — я смешливо улыбался, как от догадки.
— Да она предлагала да я не взяла, — просто сказала мать. — Лук.
— Лук? — переспросил я.
— Обычный лук-севок.
— И ты не взяла?
— Нет. Зачем он мне. Я ей сказала, у меня у самой лука навалом. Вон, говорю, сколько грядок. Зачем мне еще.
Мать произнесла это просто, безо всякой скрытой мысли (или нет?), и чуть развела руки. Но мне тут вдруг вспомнилось… когда я видел их стоящими на границе участков… жена Валеры расправляла пакет так, словно это было нечто очень привлекательное и завораживающее. Так мне теперь казалось… или я это домыслил?
