Вся огромная страна на глазах расщеплялась на удельные владения – ведомства, и они имели только свои местнические интересы. СССР становился чем-то вроде апельсина, который снаружи походил на красивый монолит, а сними кожуру – и представал перед глазами в виде долек, каждая из них была либо ведомством, либо союзной республикой. Процесс расщепления начался давно, но особенно ускорился при администрации Л. И. Брежнева и, в частности, после перенесенного им в 1975 году инфаркта. Вообще этот год по многим признакам можно считать кульминационной точкой развития советского государства, известного под названием СССР, после которой практически началось неуклонное движение вниз, завершившееся в конце 1991 года распадом. 16 последних лет длилась агония нашего «исторического произведения».
Политбюро ЦК КПСС потеряло роль совещательного органа при единовластном вожде, как это было при Сталине и какое-то время при Хрущеве. При Брежневе оно превратилось в классический олигархический орган, каждый член которого все больше заботился о своих интересах. Даже персональный состав политбюро свидетельствовал о деградации государства. В него входили чисто партийные функционеры типа Суслова, Гришина, министры, возглавлявшие политические ведомства, – Громыко, Андропов, Устинов, руководители республиканских партийных организаций вроде Щербицкого, Кунаева и др. В высшем руководящем органе страны не было почти никого, кто отвечал бы за основу основ – экономику государства. В состав политбюро входил по должности Председатель Совета Министров СССР, и все! Там не было руководителя Госплана, представителей промышленности, сельского хозяйства. В политбюро заседали те, кто тратил деньги, но не было тех, кто должен их зарабатывать. Руководство поворачивалось спиной к экономике страны. Ее перепоручали секретарям ЦК, а те, в свою очередь, норовили ускользнуть.
Упорное нежелание видеть объективную обстановку в стране сказалось на отношении к информации вообще. Никто в реальности не хотел внедрения современных информационных систем, ибо культура их использования связана с необходимостью введения в банки данных точных, проверенных, четко сформулированных сведений. Современная информатика не позволяет давать произвольные оценки действительности, то есть лгать. Объективная информация вынуждает руководителя принимать вполне определенное решение, не оставляет места для волюнтаризма, отказаться от которого советские и российские руководители никак не могли. Оттого-то и часты формулировки в наших правительственных бумагах типа «поручить Министерству финансов изыскать необходимые средства…». На практике это означает, что средств нет, но кому-то хочется, чтобы они были, и их найдут, сделав очередное насилие над экономикой, над здравым смыслом.
В катастрофическом отставании информатики в целом в СССР повинна не только наша технологическая ущербность, ее можно было преодолеть, как это видно на примере военно-промышленного комплекса. Главное, что отбрасывало информационное обслуживание правительства назад, состояло в отсутствии реального интереса у тогдашнего руководства страны, предпочитавшего ограничиваться общими оценками, которые передавались по телефону или во время совещаний. Но тогда информация может быть радикально искажена. Эти явления известны давно. Они назывались «лакировка действительности», «очковтирательство», «замазывание недостатков» и пр. (Видимо, руководству так жить было удобнее.)
Что касается информационно-аналитической работы конкретно в разведке, то у нас существовало правило – нести честно свою профессиональную службу. Андропов напутствовал нас: «Никогда не пишите неправду! Я не заставляю вас подделываться под заранее данные оценки».
В декабре 1993 года информационно-аналитическое управление внешней разведки отмечало 50 лет своего существования. Оно было создано, когда обозначился перелом в военных действиях в Великую Отечественную войну и на горизонте замаячил выход СССР на широкую мировую арену в качестве великой державы. Из этих 50-ти мне довелось 11 лет (с 1973 по 1984 г.) быть ее руководителем, и могу с чистой совестью сказать, что ни разу мы не давали информацию по принципу «чего изволите». В жуткие застойные времена, когда было стыдно за государство, за ее полуживых руководителей, за нараставший маразм, мы честно несли свою службу, не лгали.
Работа над основными аналитическими документами, устные «мозговые штурмы» велись обычно коллективно. С самого начала было установлено, что при анализе проблем участники перестают делиться на начальников и исполнителей. Весомость высказанного мнения зависит не от должностного положения, а от новизны, неординарности, глубины аргументации. В такой обстановке поддакивание, послушничество, безропотное соглашательство становились заметными и вызывали отторжение со стороны коллектива.
Мы быстро научились полагаться на свои силы. Пришлось с сожалением убедиться в том, что состояние нашей страноведческой академической науки безрадостно и рассчитывать на ее помощь в наших аналитических разработках практически бесполезно. Институты были слабо обеспечены информационными материалами, особенно в той части, которая касалась текущей политики государств. Чувствовалась их оторванность от прямых практических задач. Сами результаты проводившихся исследований редко поступали к высшему партийному и государственному руководству, а стать достоянием общественности им мешали цензурная сетка и вечная нехватка бумаги, типографских мощностей (академические работы, увидевшие свет, можно было пересчитать по пальцам). Руководители институтов активно втягивались в политиканскую возню, искали своих покровителей в высших сферах, участвовали в подготовке партийных и иных отчетных или программных документов, но действовали скорее как исполнители, нежели как представители авторитетной, независимой науки. Они были «перьями» в большей степени, чем «головами». Очень много сил академики тратили на получение званий, на фракционную борьбу в своей среде.
В 1974 году в беседе с одним из ведущих сотрудников Института США и Канады я пожаловался на то, что СССР осуществляет в США бесприцельную пропаганду, выбрасывая огромные суммы. Рассказывал ему, что, когда в Мексике в 1968 году проводились Олимпийские игры, советское посольство в Вашингтоне, даже не уведомив предварительно меня, в то время представителя агентства печати «Новости» в Мехико, прислало несколько грузовиков с нереализованными, невостребованными номерами издававшегося в США журнала «Совьет лайф» для бесплатного распространения среди гостей Олимпиады. Десятки тонн пропагандистских журналов, полиграфически выполненных превосходно – на лучших сортах мелованной бумаги, стали практически макулатурой и были списаны, уничтожены. Я предложил провести исследование американского общества с точки зрения его реакции на наши пропагандистские усилия и по результатам исследования поставить вопрос об изменении содержания и форм пропаганды. Куда там! Из путаного потока слов моего собеседника я понял, что институт этого сделать не в состоянии и заниматься этим не будет.
С директором этого института Г. А. Арбатовым у меня состоялся единственный, но памятный для меня разговор. В один из летних дней 1978 года я поехал к Арбатову по прямому указанию В. А. Крючкова для обсуждения проекта под девизом «Северное сияние», за который тогда активно ратовал академик. Проект предусматривал постройку крупного газопровода из Западной Сибири до Архангельска, а то и до Мурманска. В этих городах-портах предполагалось соорудить заводы по сжижению газа, а затем продукцию отправлять на специальных танкерах в США. Американцы изъявляли готовность выделить под этот проект необходимые средства, которые оплачивались бы поставками жидкого газа. Арбатов исходил из того, что газа в СССР «практически неограниченное количество», а сейчас надо получить валюту для страны.
В разведке существовало убеждение, что торговля невозобновляемыми ресурсами, особенно энергоносителями, является непозволительным мотовством, ставящим под угрозу экономическое будущее государства. Легкое сиюминутное получение валюты за счет благополучия завтрашних поколений россиян лишь ослабляет поиски других, более надежных и стабильных путей оздоровления внешней торговли. Перед глазами стоял пример самих США, стремящихся сохранить каждую тонну своих природных ресурсов и предпочитающих наращивать импорт нефти из-за рубежа. К тому же вырученная валюта в СССР не шла на коренную реорганизацию промышленности, на развитие науки и техники, на подготовку рывка в развитии экономики, деньги-то преимущественно тратились на покупку устарелого оборудования, годами гнившего на открытых площадках, да на оплату ежегодного импорта зерна.
