Мужчины ещё пили и беседовали, но смертельно уставшая царевна уже погрузилась в сон. Она увидела перед собой поросшие травой валы Экзампея и выходящую из вала женщину с ястребиным носом, в чёрном кафтане с золотыми бляшками, очень похожую на неё саму. Мать погибла, когда Саузард не было и года, но призрак Саузарин часто являлся к ней, а Сауаспу ещё чаще. Не доверявшая живым людям и презиравшая их, кроме разве что отца, царевна во всём доверялась лишь мёртвой матери. Вот и сейчас она подошла к царице, уткнулась ей в плечо и тихо заплакала, утирая слёзы волосами.
— Мама, почему всё так случилось? Неужели боги за этого наёмника, этого голодранца...
— Доченька, здесь между богами нет согласия. Многие за него, особенно Солнце-Михр и Артимпаса. Но за нас — Саубараг и другая Артимпаса. Да-да, их две, и старая — за нас, а молодая — за него. Только не вздумай кому-либо отказывать в жертвах. Хуже тогда будет только нам. Но если боги увидят, что этот бродяга не может восстановить царство своих предков, фарн покинет его.
— И вернётся к нам! — вскинула голову Саузард; глаза её пылали восторгом. — Богам нужно великое царство? Это будет царство росов! Мы сравняемся с царскими скифами — теми, что всех прочих скифов считали своими рабами.
— Да, доченька! Рабы должны знать своё место — на этом держатся великие царства. Ардагаст этого не понимает, и его советники-жрецы тоже. Вот он и не будет великим царём. Владыками Скифии будете вы — ты и твой бестолковый Андак. Да-да! И поменьше ссорьтесь с ним. По правде сказать, твой отец был ненамного лучше. Без меня он бы так и остался мелким царьком.
— А росы — безвестным племенем. Мама, ты — богиня росов!
А пир шумел, раздольный и весёлый, как сама Скифия. И может быть, самым счастливым на этом пиру был маленький юркий грек Хилиарх, сын Хилонида. Он словно перенёсся во времена Персея, основателя златообильных Микен, или Тезея, создателя Афинской державы. Эти простодушные варвары прельщались богатствами его стареющего, больного мира и не ведали, что самое большое их богатство — это юный, здоровый, полный сил мир, раскинувшийся от Дуная до загадочной Серики, родины шелка, и неведомого восточного океана.
А рядом с греком Неждан Сарматич, молодой дружинник царя, описывал свои подвиги в Чёртовом лесу своему отцу — кряжистому чернобородому сармату Сагсару. Тот выслушал, довольно улыбнулся и вдруг строго сказал:
— Ваши венедские девчонки теперь будут от тебя без ума, но не хвались такими подвигами перед сарматами. Сначала ведьмы связали тебя, потом упырицы всадили пару каменных ножей в спину. А убил ты только двух живых мертвецов. Росы скажут мне: «Сагсар, кого ты прижил в венедском селе? Да твой ли это сын? Не провела ли тебя эта венедка?»
— Может, ты и сам не веришь моей матери? — вспыхнул юноша.
— Я-то верю. Иначе не оставил бы для тебя свой меч. Но если хочешь, чтобы поверили мои родичи, соверши этим мечом подвиги, достойные роса. Вот тогда я сам приведу тебя в мою юрту, к твоим братьям и сестре. И моя жена, хоть она и не любит венедов, поднесёт тебе вина в серебряной чаше. Ничего, сынок, — похлопал Сагсар по плечу Неждана. — Отличиться ты сможешь скоро. Этот поход к венедам за данью будет не из лёгких, уж поверь мне. Не думай, что лесовики — и лесовички, хе-хе, — бросятся нам с тобой на шею только потому, что наш царь — полувенед.
Глава 3
БИТВА С ЛЕШИМИ
Наступила осень. Новый царь не спеша, основательно устраивался в низовьях Тясмина, по соседству с землями Хор-алдара. Здесь, на обильных днепровских и тясминских лугах, можно было прокормить большие стада. Многие венеды хотели поселиться на здешней плодородной земле. Зимовник Ардагаст устроил возле запустевшего венедского городка и первым делом возвёл для себя большую белёную мазанку под добротной камышовой крышей.
Но это была не просто богатая и удобная земля. Когда-то здесь жило племя великого царя всех сколотов-пахарей. От нового зимовника недалеко было и до Экзампея, и до заросшего лесом Моранина-града. Повинуясь Фарзою, Ардагаст не позволял заселять городища. Однако восстановил древнее святилище Даждьбога и Мораны в мёртвом граде и принёс там обильные жертвы. Почтил жертвами и курганы сколотских царей и объявил, что могильных татей будет живыми зарывать в землю.
Принёс Ардагаст жертвы и своему деду, отцу и дяде. Их тела после битвы подобрали, сожгли и погребли в одном из сколотских курганов Экзампейские жрецы. Те самые, что так и не вмешались в битву, не желая помогать потомку Яромира и сарматскому наместнику — Властимиру.
Тем временем Саузард с Андаком в пику царю принесли у Экзампея богатые жертвы Саузарин, созвав на приношение многих князей. Лишь в само древнее святилище никто не смел войти. Если же и замечали дым или огонь в проходах между валами, то говорили, что это служат богам призраки погибших авхатов.
А в месяце грудне[20], когда выпал снег и замёрзли реки, царь объявил сбор войску у Перепетова кургана. К тому времени Ардагаст уже собрал себе дружину из тех, кто пришёл с ним с востока, и лучших бойцов росов. Придирчиво отбирая их, царь не смотрел ни на знатность, ни на богатство. Свои дружины и родовые ополчения привели князья. И впервые в поход за данью пошла вместе с сарматами пешая венедская рать.
Часть войска Ардагаст поставил беречь коренные земли на Днепре и Тясмине, поручив её Ардабуру. Остальная рать выступила на запад, по водоразделу Припяти и Буга. Достигнув Случи, войско повернуло вдоль реки на север. Слева, за белой гладью реки, кое-где виднелись крытые соломой мазанки словен — западных венедов. Справа стеной вставал угрюмый дремучий Чёртов лес.
Венеды, что пошли за Ардагастом, были полянами. Они лишь недавно, да и то не все, были оттеснены Сауаспом на окраину леса. О лесе и его обитателях они привыкли судить с опаской и пренебрежением, словно о нечистой силе. Вечерами у костров слышались разговоры:
— Лесовики, они сами вроде зверей лесных. Здесь вот прежде нуры жили, так они все волколаки, каждый хоть на два дня в году волком оборачивается. Их отсюда литвины за Припять прогнали.
— И живут лесовики по-скотски, звериным обычаем. Едят всё нечистое, голядь[21], та и вовсе людей ест. И браков у них не бывает, только умыкают девок у воды или на игрище. И лаются срамными словами, в душу и в мать, перед отцами и перед снохами.
— А молятся всякой нечисти: лешим, и чертям, и упырям.
— Какие же тут упыри, если лесовики покойников всегда сжигают?
— Жили здесь ещё до венедов дикие люди, что каменными топорами рубились, а мёртвых в каменные домовины клали. Да и сейчас пропадёт кто в лесу — с дерева упадёт, или в болоте утонет, или зверь разорвёт, а тела не найдут, вот и готов упырь. А то ещё злого колдуна ученики его похоронят в неведомом нечистом месте, и неси потом жертвы для их учителя, чтобы не явился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
