И еще его раздражала бездеятельность. Она оставляла слишком много времени для размышлений – о бесконечных придирках на службе, о злобной зависти офицеров и о несчастных французских парнях, убитых им в этом проклятом восстании. Больше года он был настолько занят, что не успевал взглянуть в лицо жестокой реальности. Но теперь она не отпускала его.
К тому же его женитьба тоже вызвала новые трудности. Анна-Мария не только поставила под удар его положение при дворе, но и перевернула вверх дном всю его жизнь.
Филипп подошел к камину, раздраженно глядя на очищенные от копоти камни. Когда он позволил жене взяться за восстановление усадьбы, он думал, что это займет ее и даст ему свободу. Вместо этого она разрушила и покой, и порядок в Мезон де Корбей.
Правда, следует отметить, что еда стала значительно лучше. Мадам Плери охотно уступила свои обязанности по кухне двум приходящим поварам. Хотя приготовленные ими блюда были не слишком изысканными, все же сейчас Филипп сидел во главе стола, как приличествует хозяину поместья. Да и прислуживать за столом стали более умело. Но эти улучшения не возмещали ту суматоху, которую внесла Анна-Мария в его всегда спокойный дом.
Какой смысл в этой проклятой суете? Анна-Мария безо всякой необходимости загоняла себя и работников. Каждый день, кроме воскресенья, она поднималась до рассвета и трудилась целый день как одержимая. Она так изматывалась, что с трудом просыпалась. С тех пор, как они приехали сюда, Анна-Мария избегала оставаться с ним наедине. Они встречались за обедом и ненадолго вечером, когда она сообщала ему о сделанной за день работе. Их разговоры в основном сводились к обсуждению всяких мелочей по ремонту дома. После ужина, ссылаясь на усталость, Анна-Мария удалялась в свою спальню одна.
Невозможно было даже предположить, что их медовый месяц окажется таким. Филипп понимал, что в конце концов Анна-Мария устанет тратить все силы на восстановление дома, но ему надоело ждать. Память об их близости до сих пор заставляла его вздрагивать. Почему он должен мучиться в пустой постели?
Забавно. Он наивно считал, что медовый месяц обеспечит ему постоянное и легкодоступное сексуальное удовлетворение. Но вышло не так. Никогда еще он не оставался так долго без женщины с тех самых пор, как ушел из отцовского дома в семнадцать лет. Открыв книгу, Филипп попытался продолжить чтение, но его настроение мешало ему на чем-либо сосредоточиться. Он уговаривал себя, что его раздражительность вызвана надоевшим бездельем и постоянной суматохой в доме. Он решительно отказывался признаться себе, что холодность Анны-Марии так задевает его.
Подойдя к окну, Филипп увидел прямо за стеклом веселую физиономию маляра. Эта картина окончательно разозлила его, и он рявкнул:
– Работай где-нибудь в другом месте, когда я здесь!
Маляр не расслышал его и, кивнув головой, продолжал работу.
Проклятье! Не иначе как Анна-Мария пообещала этому дураку награду за досрочное окончание работы. Она слишком хорошо обращается с работниками. Такая фамильярность не подобает женщине ее положения. Он говорил ей об этом, но без толку.
Филипп грустно вздохнул, усаживаясь за отполированный письменный стол. Его ждали разные бумаги от местных поставщиков, портных, ремесленников, от парижских купцов. Он внимательно проверял счета на ковры, мебель, постельное белье, ткани, хозяйственные мелочи, кровельное железо, гвозди, овес, зерно, садовую рассаду – не считая строительного леса, кирпичей, известкового раствора и щебенки. Если его жена и дальше будет так сорить деньгами, через несколько месяцев от ее приданого ничего не останется. Филипп не хотел снова влезать в долги, он достаточно настрадался от кредиторов.
– Я сам породил это чудовище. – Филипп, бессильно свесив руки, опустился в тяжелое старинное кресло.
Раздался громкий стук, и в дверь заглянул Жак.
– Вы меня звали, ваша милость?
Встрепанный, покрытый грязью, он остановился у двери, стараясь не запачкать пол.
– Да, я звал тебя! Что случилось с кухней? Я четыре раза звонил туда, но никто не пришел.
Жак сморщил лоб, соображая.
– Ее милость велела снять все звонки, чтобы их починить.
– Слава богу, хоть этот звонок работает прекрасно. Скажи это мастерам.
Слуга согнулся в поклоне.
– Сейчас же передам. Это все, ваша милость?
– Нет, не все. Где герцогиня? Я хочу поговорить с ней.
– Скорее всего ее милость в западном крыле.
– Что она там делает?
– Торгуется, – неохотно пробурчал Жак, – с купцами из Парижа.
Филипп перестал шуршать счетами.
– Торгуется? Ты сказал – «торгуется»?
Жак с тоской смотрел на дверь, явно предпочитая жару и грязную работу в саду неприятному разговору.
– Ну да, торгуется, ваша милость. – Он опустил голову и уныло уткнулся взглядом в пол. – Спорит.
– Что?! – Это была последняя капля. Филипп коротко кивнул. – Ты можешь возвращаться к своим делам, Жак. Я сам в этом разберусь. – Он решительно прошел мимо застывшего Жака и вышел из библиотеки. Подумать только, хозяйка Мезон де Корбей спорит с купцами, как простая служанка!
Возмущенный, Филипп направился к западному крылу. Пол танцевального зала только что засыпали песком. Деревянный помост загораживал дорогу.
– Проклятье! Человек не может спокойно ходить в собственном доме!
Наверху главный мастер остановил работы и поклонился ему.
– Просим прощения за беспокойство, ваша милость.
Когда Филипп поднял голову, сверху свалился небольшой кусочек штукатурки и попал ему прямо в лоб. Смахнув его со лба, Филипп сердито крикнул:
– Где герцогиня?
Работник протянул руку по направлению к террасе.
– Кажется, она где-то там, ваша милость.
Окончательно разозленный, Филипп с трудом пробрался через путаницу столбов, поддерживающих помост, и наконец выскочил на террасу. Через стекло он увидел жену, копающуюся в рулонах тканей, беспорядочной грудой наваленных в повозке. Двое торговцев с удовольствием разглядывали ее колышущуюся нижнюю юбку и обтянутые чулками лодыжки.
Филипп вскипел от негодования. Можно подумать, она не слышала его упреков. Эта женщина безнадежна. Она не понимает своего положения!
Мощным ударом кулака он высадил дверь террасы, вдребезги разбив стекло, и бросился к повозке.
Торговцы торопливо отскочили в сторону, Филипп скатился с террасы и схватил в охапку свою изумленную жену.
– Филипп! Что случилось?
Ничего не ответив, он поставил ее на ноги и, повернувшись к побледневшим торговцам, с холодным спокойствием сказал:
– Как вы смели так небрежно показывать герцогине свои товары? Сейчас же убирайтесь отсюда. И если любой из вас будет болтать об этом недостойном случае, я убью его. Все ясно?
