дела. Далее я обратился к Павлу Алексеевичу с просьбой разрешить мне доложить ему утром подробную информацию о состояние вопроса. На это он ответил, что это надобно было сделать раньше. Ничто не предвещало, что через короткое время произойдёт событие, которое врежется в мою память на всю оставшуюся жизнь. Видимо, у него созрел какой-то план, и он обратился ко мне в просьбой пригласить в лабораторию Начальника КБ В. И. Экало, Начальника Производства В. И.Ильина и Начальника цеха Е. С. Клавсутя. На несколько минут Павел Алексеевич покинул лабораторию, и, когда он вернулся, все трое стояли внутри лаборатории недалеко от входной двери. Их внешний вид показывал, что ничего хорошего они не ждут: они были бледны и испуганы. Они догадывались по какой причине их пригласили в НИЛ-2.
Неожиданно Павел Алексеевич обращается ко мне с просьбой показать участок и оборудование. Я снова повторил, что оборудование ещё не получено. Направив на меня указательный палец, он громко произносит: «Вот кто сорвал график работ, кто плюёт на мои распоряжения, кому безразлично здоровье людей». После этого он стал меня методически отчитывать без грубостей, но переодически повышая голос. В какой-то момент он бросил фразу, что за пренебрежение здоровьем людей можно загреметь и в Магадан. Мои попытки вставить в его монолог хотя бы одно слово, немедленно заглушались повышением голоса. Я был в полной растерянности и не понимал, что происходит. Его монолог продолжался не менее 20 минут. Сейчас, спустя много лет, мне кажется, что Шекспир мог от зависти перевернуться в гробу, если бы услышал эту обличительную речь. Мне кажется, что истинные виновники должны были упасть на колени и просить у Бога прощение.
Переодически Павел Алексеевич незаметно бросал взгляд на трёх зрителей этой сцены, которые, очевидно, ждали своей очереди. Они знали, что я ни в чём не виноват. Неожиданно он закончил свой монолог, посмотрел вокруг, по-видимому, в чём-то убедился и быстро покинул лабораторию. Передо мной стояли три человека, бледные как смерть, потерявшие дар речи и не способные даже упасть на колени Они точно знали, что они виноваты и что им предстоит ещё услышать. Перед уходом он успел сказать: «Я ещё вернусь.» Теперь по прошествии стольких лет я утверждаю, что первым человеком, сказавшим эту знаменитую фразу был Павел Алексеевич Ефимов, а вовсе не Шварценнегер в Терминаторе 1, который произнёс их лишь спустя 40 лет, также при не менее драматических событиях.
Через несколько минут раздался звонок: Павел Алексеевич сообщает, что он покидает кабинет и направляется к машине. Опять я не понял, что этим он предупреждает, что ждёт меня у машины. Приглашённым на беседу, которая так и не состоялась, я сообщил, что они свободны. Я сел за стол, непроизвольно потекли слёзы. Я был обескуражен. Минут через пять оделся, закрыл лабораторию и пошёл к выходу. При выходе с предприятия я вдруг слышу громкий голос Павла Алексеевича: «Матвей Зельманович, я долго буду тебя ждать?» Только тогда я обратил внимание на Павла Алексеевича, стоящего у машины, и машущего мне рукой. Он пригласил меня в машину, и, когда она тронулась, он заговорил со мной. Он говорил со мной как с близким родственником. Я до сих пор слышу эти слова: «Матвей Зельманович, ты ещё молод, не знаешь жизни и не знаешь людей, и нет у тебя опыта общения с ними. Это приобретается с годами. Ты ещё к тому же наивен и доверчив. Ты также пока ещё слабый психолог. Я знал, также как и эта троица, что ты к этому вопросу никакого отношения не имеешь, и у меня к тебе лично не было и нет претензий. Но мысль, что я должен беседовать с этими тремя в отдельности была для меня невыносимой. Меня просто на это не хватило бы, да и надорвал бы своё здоровье, если ещё учесть, что целый день я общаюсь с разными людьми с разными характерами, а это оставляет след. Ты меня пойми и извини, у меня не было намерений тебя обидеть. Наверно, мне нужно было тебя предупредить. Что касается троицы, то я надеюсь, что этот урок не пройдёт для них даром. Это я понял, когда уходил из лаборатории». После раздумий над происшедшим я пришёл к выводу, что Павел Алексеевич не должен был меня предупреждать заранее, это было бы ошибкой. Я действительно искренне, не поддельно переживал события и мои визави это видели. Долгое время при встрече с ними я видел, что они чувствуют себя виноватыми передо мною. Когда мы подъехали к дому, он попросил передать привет моей жене Бебе и её родителям, напоследок сказав: «А теперь поеду домой, меня с ужином ждёт Вера Дорофеевна. Наверно беспокоится. Матвей Зельманович, не забудь завтра придти на работу.»
Павел Алексеевич был исключительно ответственным руководителем. Уже в те времена он пользовался уважением руководства министерства и явно выделялся среди своих коллег стремлением придерживаться сроков исполнения решений. Можно посочувствовать В. И. Экало, В. И. Ильину и Е. С. Клавсутю, отделы которых были загружены сверх головы. Но такого явного игнорирования принятых решений Павел Алексеевич допустить не мог. Он мог их уволить-они это заслужили, он мог объявить им строгие выговора, лишить их премии. Но он не мог этого сделать, во-первых, потому что это подорвало бы их авторитет, во-вторых, они с момента организации ОКБ были его преданными помощниками. Взвесив это, он решил высказать своё мнение о них придуманным им оригинальным методом психологического воздействия, не прибегая к публичному унижению, которого он хотел избежать. Судя по последствиям, ожидаемого эффекта он добился. Единственно, в чём он ошибся – это в моём восприятии самого события. Я воспринимал их как реальность, в моём поведении не было никакой фальши. Если бы мои визави заметили фальшь, эффект от монолога был бы равен нулю. Павел Алексеевич понял это и принёс мне извинения. Он был умным и проница-тельным человеком, знатоком человеческих душ и хорошим психологом. В этом отношении он был нашим учителем. После описанного события, Павел Алексеевич никогда не повышал на меня голос и не отчитывал. Мы жили и работали с ним в мире.
* * *
Эхо этих событий отозвалось спустя 10–12 лет. На различные совещания, проводимые в Москве, и связанные с нашей разработкой – НБА, обычно Павел Алексеевич командировал меня. При этом, он просил не брать на себя каких-либо обязательств без согласования с ним. Однажды он вызвал меня и предложил в этот же день выехать в Москву на
