его добывали трением из дерева, и этот обряд был прерогативой храма. Поэтому в молитве священника говорится: «Deus, qui per Filium tuum, angularem scilicet lapidem, claritatis luae fidelibus ignem contulisti productum ex silice, nostris profuturum usibus, novum hunc ignem sanctifica» («Господь, чрез Сына Своего, зовущегося краеугольным камнем, Ты принес огонь света Своего верующим, так освяти для нас впредь сей новый пламень, высеченный из камня»). Уподобляя Христа краеугольному камню, мы как бы возвышаем простой кремень до уровня самого Христа, разжигающего новый огонь.
Рационалист, возможно, посмеется над этим. Но что-то откликается у нас глубоко в душе, и это верно для миллионов мужчин и женщин христианской веры, пусть мы сами говорим разве что о чувстве прекрасного. То, что отзывается в нас, и есть та отдаленная основа, те «незапамятные» структуры человеческого разума, которые мы унаследовали из мутной глубины столетий.
При условии, что такое надындивидуальное психическое существует, все, что переводится на язык его зримых образов, деперсонализируется, а если оно снова становится осознанным, то воспринимается sub specie aeternitatis[43]. Это не моя личная скорбь, а скорбь мировая; не моя личная, обособляющая боль, но боль без горечи, объединяющая все человечество. Целительный эффект в этом случае не нуждается в доказательствах.
Впрочем, относительно фактического существования этой надындивидуальной психической деятельности я до сих пор не привел доводов, которые удовлетворяли бы всем требованиям. Теперь я попытаюсь это сделать, причем снова при помощи примера из практики. Пациент – мужчина тридцати лет, страдавший параноидной формой шизофрении. Он заболел в возрасте двадцати с небольшим лет. В его характере причудливо сочетались интеллект, упрямство и приверженность фантазиям. Служил он рядовым секретарем в одном консульстве. Видимо, желая восполнить свое предельно скромное существование, этот человек, одержимый мегаломанией, считал себя Спасителем. Он страдал частыми галлюцинациями и порою пребывал в состоянии сильного возбуждения. В периоды спокойствия ему разрешали без присмотра прогуливаться по больничному коридору. Однажды я застал его в коридоре, когда он смотрел из окна на солнце, щурился и как-то странно двигал головой из стороны в сторону. Он взял меня под руку и сказал, что хочет мне кое-что показать: мол, я должен посмотреть на солнце с закрытыми глазами, и тогда увижу солнечный фаллос. Если я буду двигать головой, солнечный фаллос тоже станет перемещаться, порождая ветер.
Это наблюдение относится приблизительно к 1906 году. В 1910 году, когда я занимался мифологическими изысканиями, мне попала в руки одна книга Дитериха[44], частичная обработка так называемого Парижского магического папируса; сам Дитерих полагал этот фрагмент литургией из митраистского культа. Текст содержал ряд предписаний, призывов и видений. Одно из видений излагалось в следующих словах: «И такова же так называемая труба, источник попутного ветра. Ибо узришь ты, как свисает с солнечного диска нечто, похожее на трубу. Тянется она к западным пределам, как если бы задувал непрерывно восточный ветер. Однако если должен возобладать ветер, дующий к востоку, то узришь ты, как все обратится в ту сторону»[45]. Греческое слово со значением «труба», αὐλὸς, обозначает дудку, а словосочетание αὐλὸς παχύς у Гомера – это «густая струя крови»[46]. По всей видимости, поток ветра устремляется через трубу или дудку прочь от солнца.
Видение моего пациента от 1906 года и перевод греческого текста, опубликованный впервые в 1910 году[47], слишком разнесены по времени, чтобы всерьез рассуждать о криптомнезии пациента или о некоей передаче мыслей с моей стороны. Явный параллелизм обоих описаний при этом неоспорим, пускай мне могут возразить, что сходство здесь чисто случайное. Но при случайном совпадении следовало бы допустить, что данное видение никак не связано с аналогичными идеями и не имеет никакого внутреннего значения. Однако подобное допущение будет ошибочным, ведь на ряде средневековых изображений такая труба и вправду присутствует – как своего рода шланг, спускающийся с небес под одежды Девы Марии. Через него в образе голубя нисходит Святой Дух для оплодотворения непорочной Девы. Как мы знаем из чуда Пятидесятницы[48], Святой Дух первоначально представлялся в образе могучего, стремительного ветра – πνεῦμα, то есть ветра, который τό πνεῦμα ὅπου θέλει πνεῖ («дует где хочет»)[49]. В латинском тексте читаем: «Animo descensus per orbem solis tribuitur» («Говорят, что дух нисходит по кругу солнца»). Такое воззрение получило распространение во всей позднеклассической и средневековой философии.
Посему я не нахожу ничего случайного в этих видениях; это всего-навсего проявление идей, существующих испокон века и способных обнаруживаться вновь и вновь в разнообразии умов и эпох. Их не следует смешивать с унаследованными идеями.
Я преднамеренно углубился в подробности этого клинического случая, дабы представить нагляднее ту глубинную психическую деятельность, которую я называю коллективным бессознательным. Суммируя сказанное, хочу отметить, что мы должны различать три психических уровня: 1) сознание, 2) личное бессознательное и 3) коллективное бессознательное. Личное бессознательное состоит, во-первых, из всех тех элементов, которые перестали осознаваться либо из-за того, что утратили свою интенсивность и забылись, либо вследствие отстраненности сознания (вытеснения), а во-вторых, из элементов, частично чувственных, которые никогда не обладали интенсивностью, достаточной для их осознания, но все-таки каким-то образом проникли в психическое. Коллективное же бессознательное как многовековое наследие возможностей представления не индивидуально; оно общее для всех людей и даже, возможно, для всех животных; оно составляет истинную основу индивидуальной психики.
Этот психический организм в целом подобен человеческому телу, которое при индивидуальных вариациях остается в сущностных чертах специфически человеческим телом, присущим всем людям. В его развитии и строении до сих пор сохранились элементы, которые связывают человека с беспозвоночными и в конечном счете с простейшими. Теоретически можно рассматривать возможность «очистки» коллективного бессознательного, слой за слоем, до тех пор, пока мы не дойдем до психологии червей или даже амеб.
Все согласны с тем, что совершенно невозможно понять живой организм вне его связи со средой обитания. Имеется бесчисленное множество биологических фактов, объяснением которых служит исключительно реакция на внешние условия: это, к примеру, слепота Proteus anguinus[50], особенности кишечных паразитов, анатомия позвоночных, которые приспособились к жизни в воде.
То же самое справедливо и в отношении психического. Его особая организация также должна быть тесно взаимосвязана с условиями внешней среды. От сознания мы должны ожидать реакций и адаптации к среде, потому что оно является той частью психического, которая откликается преимущественно на текущие события. Но от коллективного бессознательного, этой вневременной и универсальной области психического, мы вправе ожидать реакций на самые общие условия, на константы психологического, физиологического или физического характера.
Коллективное бессознательное, насколько
