Временами, успокаиваясь, я думал, о судьбе внешних планет Солнечной системы. Не умчались ли они в космос, вырвавшись из притяжения Солнца. Впрочем, это всего лишь догадка — я по-прежнему не знаю о многом.
Но теперь я намерен своей рукою записать то, что знаю воистину: скоро случится нечто ужасное. Событие, случившееся прошлой ночью, вселило в мою душу куда больший ужас, нежели прежде Яма. Я опишу по порядку все, что было, а потом внесу необходимые добавления. Впрочем, я ощущаю, что последнее событие куда важнее всех прочих. Я волнуюсь и нервничаю даже сейчас — за записками. Похоже, что смерть моя уже неподалеку. Не то чтобы я боялся ее — той смерти, которую знают все. Нет, в воздухе я ощущаю нечто иное, не страх — ужас, хладный и неотвратимый. Это случилось вчера, все было так.
Прошлой ночью я опять сидел за своими записками в кабинете. Дверь, ведущая в сад, оставалась полуоткрытой. Временами слабо побрякивала цепь — после смерти Рыжика я купил себе другого пса. Нет, в доме я его не держу… после Рыжика-то. Просто я решил, что в доме должна быть собака. Удивительные это животные…
Я был поглощен работой, время летело, и вдруг снаружи на дорожке в саду послышались крадущиеся звуки: топ-шлеп, топ-шлеп. Я быстро выпрямился и выглянул в открытую дверь. Вновь послышалось: топ-шлеп, топ-шлеп. Звук приближался. С беспокойством я разглядывал сады, но ночь уже укрыла их.
Тут пес взвыл, и я вздрогнул. Минуту, быть может, я прислушивался, но все было тихо. Беспокойство мое усилилось: я подумал, что звуки, должно быть, производил мой пес, разгуливавший на цепи вокруг конуры.
Прошло около четверти часа, и пес взвыл опять — с такой жалобой и тоской, что я подскочил, уронив перо и капнув чернилами на страницу, над которой работал.
— Черт бы побрал этого пса! — пробормотал я, заметив, что натворил. И только я вымолвил эти слова, вновь послышались эти странные звуки… топ-шлеп, топ-шлеп. Они прозвучали до жути близко — рядом с самой дверью, как мне показалось. Теперь я уже знал, что пес ни при чем, цепь не дала бы ему настолько приблизиться к дому.
Пес снова взвыл, и подсознанием я отметил в голосе его отзвуки страха.
Снаружи на подоконнике я заметил кота. Тип, любимец моей сестры, вдруг вскочил на ноги, трубой поднимая хвост. Какой-то миг он неотступно глядел в направлении двери, а потом стал пятиться, отступая вдоль подоконника, и, наконец, уперся в камень спиной, потому что более отступать было некуда. И застыл так, оцепенев в непередаваемом ужасе.
Удивленный и озадаченный, я взялся за палку, стоявшую в коридоре, и бесшумно отправился к двери, прихватив с собой одну из свечей. До двери оставалось лишь несколько шагов, и тут на меня накатил непередаваемый, буквально физически ощутимый страх, для которого — казалось бы — не имелось причин. Но так велик был мой ужас, что я немедленно отступил, не отворачиваясь от двери. Дорого дал бы я, чтобы только бы добраться до нее, чтобы только захлопнуть… задвинуть запоры; я ведь починил и как следует укрепил эту дверь, ставшую теперь еще более прочной, чем прежде. Ничего не сознавая, как Тип, я отступал спиною вперед, пока, наконец, стена не остановила меня. Вздрогнув, я нервно огляделся по сторонам. Взгляд мой остановился на стойке с ружьями, и я даже шагнул в ее сторону, но остановился, почему-то сообразив, что такое оружие окажется бесполезным. Снаружи в саду незнакомым голосом застонал пес.
И тут кот издал отчаянный пронзительный вой. Со страхом я поглядел в его сторону. Нечто призрачное и светящееся обволакивало его, на глазах моих превращаясь в пылающую прозрачную длань, по которой перебегали зеленоватые язычки пламени. Издав жуткий предсмертный вопль, кот вспыхнул и задымился. Дыхание оставило меня, и я привалился к стене. За той самой частью окна теперь зеленело пятно фантастических очертаний. Оно скрыло все от меня, впрочем, пламя все-таки пробивалось. Запах горелой плоти вполз в мою комнату.
— Топ-шлеп, топ-шлеп, топ-шлеп, — удаляясь, прозвучало на дорожке, запах тления засочился через приоткрытую дверь, мешаясь с вонью горелого мяса.
Пес молчал, но вдруг взвыл, словно от боли, а потом успокоился… Только изредка взвизгивал от страха.
Миновала минута, вдалеке слабо хлопнула западная калитка. И смолкло все… даже пес.
Так я простоял несколько минут. А потом в сердце моем пробудилась оставшаяся капля отваги, в панике я рванулся к двери и, навалившись всем телом, задвинул засовы. А потом… полчаса, должно быть… просто сидел и молчал, уставившись перед собой.
Медленно жизнь возвращалась ко мне, и неуверенным шагом я поднялся наверх, к постели.
Вот и все.
Глава XXV
ТВАРЬ С АРЕНЫ
Утром следующего дня я вышел в сад — все было как обычно. Я обследовал ведущую к двери дорожку, пытаясь отыскать на ней какие-нибудь следы, однако ничто не говорило о том, что вчерашний кошмар не пригрезился мне.
И только приблизившись к псу, чтобы поговорить с ним, я обнаружил действительные доказательства. Пес жался в конуре, забившись в уголок, и я не сразу выманил его наружу. Наконец он поддался на уговоры, но двигался неловко и изгибался при этом. Погладив его, я обнаружил на левом боку собаки зеленоватое пятно. А как следует приглядевшись, понял, что и шерсть и кожа полностью сожжены, обнажив обгорелую и кровавую плоть. Форма отметины напоминала отпечаток огромной когтистой руки.
Задумавшись, я распрямился. Глаза мои обратились к окну кабинета. Лучи поднимавшегося Солнца освещали закопченное пятно в нижнем его углу, странным образом отливавшее то зеленым, то красным цветом. Ах… Вот и еще одно несомненное доказательство… мысли мои вернулись к жуткой твари, что привиделась мне вчера. Я вновь поглядел на пса. Теперь мне была понятна причина появления на его боку отвратительной раны… Итак, случившееся вчера было реальным. Великое смятение переполнило меня. Рыжик! Тип! Бедный пес… я вновь поглядел на зализывавшую рану собаку.
— Бедняга! — пробормотал я, погладив пса по голове. Поднявшись на ноги, он обнюхал мою руку и с тоской лизнул ее.
Наконец я оставил его ради прочих дел.
После обеда я вновь подошел к нему. Пес казался спокойным, но так и не захотел выйти из конуры; от сестры я узнал, что он сегодня отказывался от пищи. Она недоумевала, но казалась спокойной, не имея причин для испуга.
День миновал без происшествий. И после чая я вновь спустился к собаке. Пес явно грустил и тревожился, однако по-прежнему не хотел покидать конуру. Прежде чем запереться на ночь, я отодвинул конуру подальше от стены дома — так, чтобы ее было видно из небольшого окошка кабинета. Я было подумал, не взять ли пса на ночь в дом, однако по трезвому размышлению решил не делать этого. Хотя бы потому, что я не мог испытывать уверенности в том, что в доме безопаснее, чем в саду. Рыжик ведь находился в доме и все же…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
